Краткий конспект мертвые души в русской критике. Критика о поэме Н.В.Гоголя«Мертвые души. Мнение критика Шевырева

Рождение на свет такого уникального и художественно мощного произведения, как знаменитая поэма Николая Васильевича Гоголя «Мертвые души», произвело настоящее движение в среде русских литераторов и критиков. ().

Признаком силы этой поэмы является то, что все литераторы, писатели, поэты и критики в один голос говорили о неповторимости и важности этого произведения. Важно отметить мнение знаменитого русского критика Белинского, а также мнение его антагониста – критика Шевырева.

Критика Белинского: глубина общественной идеи

По мнению Белинского, «Мертвые души» стоят выше всего, что было в русской литературе. Главной причиной это является то, что это же ставшее бессмертным произведение содержит в себе глубину общественной идеи и высокую художественную выразительность образов и картин.

Гоголь сумел совместить в одной поэме живые, чрезвычайно важные национальные мотивы и высокохудожественные идеалы, которые помогли ему подчеркнуть и в необходимый момент выделить заложенные писателем в поэму идеи.

Белинский подчеркивает, что в поэме нет ничего комического и вызывающего смех, и очевидно, что у автора не было желания насмешить читателя, он преподносит выдуманные им события глубоко и серьезно, так как желает, чтобы подтекст его поэмы был услышан правильно, и чтобы истина стала по-настоящему открытой и очевидной для людей.

Белинский убежден, что данную поэму нельзя рассматривать со стороны привычной для гоголевского творчества сатиры, сам жанр «Мертвых душ» и замысел произведения, включающий целых три тома, говорит о том, что писатель желает, чтобы к образам и событиям поэмы относились с полной серьезностью и вниманием.

Недостатки «Мертвых душ» по мнению Белинского

Но несмотря на свою положительную оценку «Мертвых душ», Белинский выделяет и недостатки Гоголя. Он подчеркивает слабость гоголевского языка и отчасти напыщенный лиризм писателя, желающего превратиться из писателя и художника в едва ли не национального пророка.

Но скорее всего, своим немного преувеличенным лиризмом Гоголь хочет показать свое личное беспокойство и душевные переживания, касающиеся основной темы произведения.

Мнение критика Герцена

Критик Герцен посчитал «Мертвые души» удивительной книгой, которая своим прямолинейными обвинениями потрясла всю Россию.

Он выделяет, прежде всего, целесообразность поэмы и ее реалистичность, которая напоминает крик ужаса и стыда, который испытывает Гоголь за свою Отчизну.

Мнение критика Шевырева

В оценке значимости и художественной ценности «Мертвых душ» критик Шевырев – извечный антагонист Белинского и «натуральной школы» - больше всего выделяет двойственность творчества Гоголя и его внутреннюю противоречивость, которая находит отображение в его произведениях.

Шевырев предполагает, что в первую очередь, в поэме стоит обратить внимание на резкую и явную противоположность внешнего мира и его содержания с прекрасным миром искусства.

По мнению критика, только один Гоголь сумел настолько гармонично воплотить подобную противоречивость жизни в искусство, и сумел сделать это с пользой для людей и полным пониманием того, что именно необходимо выделить в этой неустанной борьбе между реальностью и вымыслом, без которой невозможно создать высокохудожественное произведение того уровня и смыслового наполнения.

«Мертвые души» вышли в свет в 1842 году и волейневолей оказались в центре совершавшегося эпохального раскола русской мысли XIX века на славянофильское и западническое направления. Славянофилы отрицательно оценивали петровские реформы и видели спасение России на путях православнохристианского ее возрождения. Западники идеализировали петровские преобразования и ратовали за их углубление. А Белинский, увлекаясь французскими социалистами, даже настаивал на революционных изменениях существующего строя. Он отрекся от идеалистических воззрений 1830х годов, от религиозной веры и перешел на материалистические позиции. В искусстве слова он все более и более ценил мотивы социальнообличительные, а к религиознонравственным проблемам относился уже скептически. И славянофилы, и западники хотели видеть в Гоголе своего союзника. А полемика между ними мешала объективному пониманию содержания и формы «Мертвых душ».
После выхода в свет первого тома поэмы на нее откликнулся Белинский в статье «Похождения Чичикова, или Мертвые души» (Отечественные записки. – 1842. – № 7). Он увидел в поэме Гоголя «творение чисто русское, национальное, выхваченное из тайника народной жизни, столько же истинное, сколько и патриотическое, беспощадно сдергивающее покров с действительности и дышащее страстною, нервистою, кровною любовью к плодовитому зерну русской жизни». Русский дух поэмы «ощущается и в юморе, и в иронии, и в размашистой силе чувств, и в лиризме отступлений, и в пафосе всей поэмы, и в характерах действующих лиц, от Чичикова до Селифана и „подлеца Чубарого “ включительно… Нигде ни в одном слове автор не намерен смешить читателя: все серьезно, спокойно, истинно и глубоко… Нельзя ошибочнее смотреть на „Мертвые души“ и грубее их понимать, как видя в них сатиру».
Одновременно с этой статьей Белинского вышла в Москве брошюра славянофила К. С. Аксакова «Несколько слов о поэме Гоголя „Похождения Чичикова, или Мертвые души“». К. С. Аксаков противопоставил поэму Гоголя современному роману, явившемуся в свет в результате распада эпоса. «Древний эпос, перенесенный из Греции на Запад, мелел постепенно; созерцание изменялось и перешло в описание». «Название поэмы сделалось укоризненнонасмешливым именем. Все более и более выдвигалось происшествие, уже мелкое и мелеющее с каждым шагом, и наконец сосредоточило на себе все внимание, весь интерес устремился на происшествие, на анекдот, который становился хитрее, замысловатее, занимал любопытство, заменившее эстетическое наслаждение; так снизошел эпос до романов и, наконец, до французской повести. Мы потеряли, мы забыли эпическое наслаждение; наш интерес сделался интересом интриги, завязки: чем кончится, как объяснится такаято запутанность, что из этого выйдет?»
И вдруг является поэма Гоголя, в которой мы с недоумением ищем и не находим «нити завязки романа», ищем и не находим «интриги помудренее». «На это на все молчит поэма; она представляет вам целую сферу жизни, целый мир, где опять, как у Гомера, свободно шумят и блещут воды, всходит солнце, красуется вся природа и живет человек». Конечно, «Илиада» Гомера не может повториться, да Гоголь и не ставит такой цели перед собой. Он возрождает «эпическое созерцание», утраченное в современной повести и романе. «Некоторым может показаться странным, что лица у Гоголя сменяются без особенной причины: это им скучно; но основание упрека лежит опятьтаки в избалованности эстетического чувства. Именно эпическое созерцание допускает это спокойное появление одного лица за другим, без внешней связи, тогда как один мир объемлет их, связуя их глубоко и неразрывно единством внутренним». Какой же мир объемлет поэма Гоголя, какой единый образ объединяет в ней все многообразие явлений и характеров? «В этой поэме обхватывается широко Русь», тайна русской жизни заключена в ней и хочет выговориться художественно.
Таковы основные мысли брошюры К. С. Аксакова, слишком отвлеченной от текста поэмы, но проницательно указавшей на принципиальные отличия «Мертвых душ» от классического западноевропейского романа. К сожалению, этот взгляд остался неразвитым и не закрепился в сознании читателей и в подходе исследователей к анализу гоголевской поэмы. Восторжествовала точка зрения Белинского, которую он высказал не в первой, а в последующих статьях, полемически направленных против брошюры Аксакова.
В статье «Несколько слов о поэме Гоголя „Похождения Чичикова, или Мертвые души“» (Отечественные записки. – 1842. – № 8), полемизируя с брошюрой К. С. Аксакова, Белинский говорит: «В смысле поэмы „Мертвые души“ диаметрально противоположны „Илиаде“. В „Илиаде“ жизнь возведена на апофеозу; в „Мертвых душах“ она разлагается и отрицается; пафос „Илиады“ есть блаженное упоение, проистекающее от созерцания дивно божественного зрелища; пафос „Мертвых душ“ есть юмор, созерцающий жизнь „сквозь видимый миру смех и незримые, неведомые ему слезы“».
В первой статье Белинский подчеркивал жизнеутверждающий пафос «Мертвых душ», теперь он делает акцент на обличении и отрицании. Еще более усиливается это в следующей статье, где Белинский откликается уже на возражения К. С. Аксакова в девятом номере «Москвитянина» за 1842 год. Белинский и называет эту статью «Объяснение на объяснение по поводу поэмы Гоголя „Мертвые души“» (Отечественные записки. – 1842. – № 11). Обращая внимание на слова Гоголя в первом томе о «несметном богатстве русского духа», Белинский с иронией говорит: «Много, слишком много обещано, так много, что негде и взять того, чем выполнить обещание, потому что того и нет еще на свете…» «Не зная, как, впрочем, раскроется содержание в двух последних частях, мы еще не понимаем ясно, почему Гоголь назвал „поэмою“ свое произведение, и пока видим в этом названии тот же юмор, каким растворено и проникнуто насквозь это произведение… И поэтому великая ошибка писать поэму, которая может быть возможна в будущем».
Получается, что Белинский глубоко сомневается теперь в позитивном, жизнеутверждающем начале русской жизни, считает устремления творческой мысли Гоголя рискованными и видит преимущество «Мертвых душ» над эпосом в глубине и силе обличения темных сторон русской действительности. Вслед за этими двумя статьями Белинского, воспринятыми догматически как последнее слово никогда не ошибавшегося великого критикадемократа и социалиста, несколько поколений русских читателей и литературоведов видели в «Мертвых душах» Гоголя только беспощадную сатиру на «мерзости» крепостнической действительности.
Гоголя огорчала односторонность Белинского и его друзей в оценке поэмы. В письме к другу из Рима он сетовал: «Разве ты не видишь, что еще и до сих пор все принимают мою книгу за сатиру и личность, тогда как в ней нет и тени сатиры и личности, что можно заметить вполне только после нескольких чтений». И он спешил убедить современников в том, что его поняли неправильно, что задуманный им второй том все поставит на свои места и выпрямит возникшее в восприятии его поэмы искривление.

1. Работа Н. В. Гоголя над поэмой «Мертвые души».

2. Оценка поэмы критиками.

3. Жанр «Мертвых душ».

4. Мир «мертвых душ» в поэме.

5. Оценка действительности в лирических отступлениях, авторские размышления.

Поэма Н. В. Гоголя «Мертвые души» была написана приблизительно за 17 лет, а сюжет ее, как и сюжет «Ревизора», был подсказан А. С. Пушкиным. Работа над «Мертвыми душами» оказалась для писателя совсем нелегкой: он многократно переделывал каждую написанную часть. Н. В. Гоголь в письме А. Ф. Орлову писал: «Если только поможет Бог произвести все так, как желает душа моя, то, может быть, и я сослужу земле своей службу не меньшую той, какую ей служат все благородные и честные люди на других поприщах. Многое нами позабытое, пренебреженное, брошенное следует выставить ярко в живых, говорящих примерах, способных подействовать сильно. О многом существенном и главном следует напомнить человеку вообще и русскому в особенности». И здесь он оказался абсолютно прав - его творчество, и в частности поэма «Мертвые души», оказали глубокое воздействие на читателей-современников Гоголя, и не оставляют равнодушными читателей сегодняшних дней.

Когда 21 мая 1842 года «Мертвые души» вышли в свет, они немедленно вызвали ожесточенные споры. Гоголя обвиняли в клевете на Россию и в том; что он показал «какой- то особый мир негодяев, который никогда не существовал и не мог существовать», другие критики, как, например, В. Г. Белинский, отметили ее выдающееся значение не только для литературной жизни, но и для общественной. В. Г. Белинский писал: «Столь же важный шаг вперед со стороны таланта Гоголя видим мы и в том, что в "Мертвых душах" он совершенно отрешился от малороссийского элемента и стал русским национальным поэтом во всем пространстве этого слова. При каждом слове его поэмы читатель может говорить:

Этот русский дух ощущается и в юморе, и в иронии, и в выражении автора, и в размашистой силе чувств, и в лиризме отступлений, и в пафосе всей поэмы, и в характерах действующих лиц, от Чичикова до Селифана и «подлеца чубарого» включительно, - в Петрушке, носившем с собой свой особенный воздух, и в будочнике, который при фонарном свете, впросонках, казнил на ногте зверя и снова заснул...»

«... Какой огромный, какой оригинальный сюжет... Вся Русь явится в нем!» - писал Гоголь о поэме Жуковскому. Сам автор определяет жанр своего произведения как «малую эпопею», поскольку в ее средоточии «частное и невидимое лицо, но, однако же, значительнее во многих отношениях для наблюдателя души человеческой...» Объясняя оригинальность малой эпопеи, Гоголь пишет, что, хотя многие из них написаны в прозе, они могут быть «причислены к созданиям поэтическим». Николай Васильевич создал совершенно новый тип романа, сочетавший сатиру на Россию Чичиковых, Ноздревых, Плюшкиных и лирическую поэму о Руси - родине великого народа, и, называя «Мертвые души» поэмой, автор ставил цель - подчеркнуть особенную роль в нем лирического начала.

То есть Гоголь наравне с сатирическим отрицанием вводит элемент воспевающий, созидательный - образ России. С этим образом связано «высокое лирическое движение», которым в поэме местами замещается комическое повествование. Значительное место в поэме «Мертвые души» занимают лирические отступления и вставные эпизоды, что свойственно поэме как литературному жанру. В лирических отступлениях Гоголь затрагивает самые драматические российские общественные вопросы. Мрачным картинам русской жизни противопоставлены мысли автора о высоком назначении человека, о судьбе Родины и народа.

Миру «мертвых душ» в поэме противопоставлен лирический образ народной России, о которой автор пишет с любовью и восхищением. За неприглядным кругом помещичьей и чиновничьей России Гоголь ощущал душу русского народа, которую и выразил в образе быстро несущейся вперед тройки, олицетворяющей собой силы России: «Не так ли и ты, Русь, что бойкая, необгонимая тройка несешься?»

Главным предметом внимания Гоголя в «Мертвых душах» стала социальная болезнь общества, для достоверности изображения которой писатель пользуется приемами социальной типизации. В воссоздании галереи помещиков автор мастерски сочетает общее и индивидуальное. Практически все персонажи «Мертвых душ» статичны и, кроме Плюшкина и Чичикова, не развиваются, то есть запечатлены автором как итог. То есть Манилов, Коробочка, Собакевич и проч. и есть «мертвые души».

Лирические же отступления дают возможность читателю пронять отношение автора к описываемой ситуации, представить то, о чем беспокоится писатель, а также ввести в повествование «незримых» героев - русский народ. Так, к примеру, в знаменитом лирическом отступлении о «птице-тройке» автор не забывает упомянуть и того мастера, который и создал тройку: «Не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным схвачен винтом, а наскоро, живьем, с одним топором да долотом снарядил и собрал тебя ярославский расторопный мужик». Таким образом, можно сказать, что в противовес аферистам, лентяям и самодурам существуют еще на русской земле расторопные люди - крепостные крестьяне, которым Россия обязана своим процветанием.

В лирических отступлениях автор задумывается о судьбе России: ее прошлом, настоящем и будущем. В первом томе поэмы Николай Васильевич раскрыл тему прошлого родины. Задуманные им второй и третий тома должны были рассказывать о настоящем и будущем России. Этот замысел частенько можно сравнивают со второй и третьей частями «Божественной комедии» Данте: «Чистилище» и «Рай». Но произошло так, что этим замыслам не суждено было реализоваться: второй том оказался неудачным по идее, а третий так и не был написан. Поэтому Гоголь, задумываясь о будущем России, задавал вопрос: «Русь, куда же ты несешься? Дай ответ! Не дает ответа».

15. «Мёртвые души» Гоголя: поэтика; полемика в литературной критике.

«Мёртвые души» - произведение, в котором, по словам Белинского, явилась вся Русь.

Сюжет и компози­ция "Мертвых душ" обусловлены предметом изображения - стремлением Гоголя постичь русскую жизнь, характер русского человека, судьбу России. Речь идет о принципиальном изменении предмета изображения по сравнению с литературой 20-30-х гг.: внимание художника переносится с изображения отдельной лич­ности на портрет общества. Иными словами, романический аспект жанрового содержания (изображение частной жизни личнос­ти) сменяется нравоописательным (портрет общества в негерои­ческий момент его развития). Поэтому Гоголь ищет сюжет, который давал бы возможность как можно более широкого охвата действительности. Такую возможность открывал сюжет путешест­вия: "Пушкин находил, что сюжет "Мертвых душ" хорош для меня тем, - говорил Гоголь, - что дает полную свободу изъез­дить вместе с героем всю Россию и вывести множество самых разнообразных характеров". Поэтому мотив движения, дороги, пути оказывается лейтмотивом поэмы. Совершенно иной смысл получает этот мотив в знаменитом лирическом отступлении одиннадцатой главы: дорога с несущейся бричкой превращается в путь, по которому летит Русь, "и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства". В этом лейтмотиве - и неведомые пути русского национального развития:

"Русь, куда ж несешься ты, дай ответ? Не дает ответа", предлагающие антитезу путям иных народов: "Какие искривленные, глухие, узкие, непроходимые, заносящие далеко в сторону дороги избирало человечество..." В образе дороги воплощен и житейский путь героя ("но при всем том трудна была его дорога..."), и творческий путь автора: "И долго еще определено мне чудной властью идти об руку с моими странными героями..." .

Сюжет путешествия дает Гоголю возможность создать галерею образов помещиков. При этом композиция выглядит очень рацио­нально: экспозиция сюжета путешествия дана в первой главе (Чичикова знакомится с чиновниками и с некоторыми помещика­ми, получает у них приглашения), далее следуют пять глав, в которых "сидят" помещики, а Чичиков ездит из главы в главу, скупая мертвые души. Гоголь в "Мерт­вых душах", как и в "Ревизоре", создает абсурдный художествен­ный мир, в котором люди утрачивают свою человеческую сущ­ность, превращаются в пародию на возможности, заложенные в них природой. Стремясь обнаружить в персонажах признаки омертвения, ут­рату одухотворенности (души), Гоголь прибегает к использованию предметно-бытовой детализации. Каждый помещик окружен мно­жеством предметов, способных его характеризовать. Детали, связанные с определенными персонажами, не только живут автономно, но и "складываются" в своего рода мотивы. Образы помещиков, которых посещает Чичиков, представлены в поэме контрастно, поскольку несут в себе различные пороки. Один за другим, каждый духовно ничтожнее предшествующего,следуют в произведении владельцы усадеб: Манилов, Коробочка, Ноздрев, Собакевич, Плюшкин. Если Манилов сентиментален и слащав до приторности, то Собакевич прямолинеен и груб. Полярны их взгляды на жизнь: для Манилова все окружающие - прекрасны, для Собакевича - разбойники и мошенники. Манилов не проявляет настоящей заботы о благополучии крестьян, о благосостоянии семьи; он все управление передоверил плуту приказчику, который разоряет и крестьян и помещика. Зато Собакевич - крепкий хозяин, готовый ради наживы на любое жульничество.

Бездушие Коробочки проявляется в мелочном скопидомстве; единственное, что ее волнует, - это цены на пеньку, мед; «не продешевить бы» и при продаже мертвых душ. Коробочка напоминает Собакевича скупостью,страстью к наживе, хотя тупость «дубинноголовой» доводит эти качества до комического предела. «Накопителям», Собакевичу и Коробочке, противостоят «расточители» - Ноздрев и Плюшкин. Ноздрев - отчаянный мот и кутила, опустошитель и разоритель хозяйства. Его энергия превратилась в скандальную суету, бесцельную и разрушительную.

Если Ноздрев пустил по ветру все свое состояние, то Плюшкин превратил свое в одну видимость. Ту последнюю черту, к которой может привести человека омертвение души, Гоголь показывает на примере Плюшкина, чей образ завершает галерею помещиков. Этот герой уже не столько смешон, сколько страшен и жалок, так как в отличие от предыдущих персонажей он утрачивает не только духовность, но и человеческий облик. Чичиков, увидев его, долго гадает, мужик это или баба, и, наконец, решает, что перед ним ключница. А между тем это помещик, владелец более чем тысячи душ и громадных кладовых.

Правда, в этих кладовых хлеб гниет, мука превращается в камень, сукна и холсты - в пыль. Не менее жуткая картина предстает взору и в барском доме, где все покрыто пылью и паутиной, а в углу комнаты «навалена куча того, что погрубее и что недостойно лежать на столах. Что именно находилось в этой

куче, решить было трудно», так же как трудно было «докопаться, из чего состряпан был... халат» хозяина. Как же случилось, что богатый, образованный человек, дворянин превратился в «прореху на человечестве»? Чтобы ответить на этот вопрос. Гоголь обращается к прошлому героя. (Об остальных помещиках он пишет как об уже сформировавшихся типах.) Писатель очень точно прослеживает деградацию человека, и читатель понимает, что человек не рождается чудовищем, а становится им. Значит, эта душа могла жить! Но Гоголь замечает, что с течением времени человек подчиняет себя господствующим в обществе законам и предает идеалы юности.

Все гоголевские помещики - характеры яркие, индивидуальные, запоминающиеся. Но при всем их внешнем разнообразии суть остается неизменной: владея живыми душами, сами они давно превратились в души мертвые. Истинных движений живой души мы не видим ни в пустом мечтателе, ни в крепколобой хозяйке, ни в «жизнерадостном хаме», ни в похожем на медведя помещике-кулаке. Все это лишь видимость с полным отсутствием духовного содержания, потому эти герои и смешны.

Причину омертвления души человека Гоголь показывает на примере формирования характера главного героя - Чичикова. Безрадостное детство, лишенное родительской любви и ласки, служба и пример чиновников-взяточников - эти факторы сформировали подлеца, который таков, как все его окружение.

Но он оказался более жаден в стремлении к приобретательству, чем Коробочка, черствее Собакевича и наглее Ноздрева в средствах обогащения. В заключительной главе, восполняющей биографию Чичикова, происходит окончательное его разоблачение как ловкого хищника, приобретателя и предпринимателя буржуазного склада, цивилизованного подлеца, хозяина жизни. Но Чичиков, отличаясь от помещиков предприимчивостью, тоже «мертвая» душа. Ему недоступна «блистающая радость» жизни. Счастье «порядочного человека» Чичикова основано на деньгах. Расчет вытеснил из него все человеческие чувства и сделал его «мертвой» душой.

Гоголь показывает появление в русской жизни человека нового, у которого нет ни знатного рода, ни титула, ни поместья, но который ценой собственных усилий, благодаря своему уму и изворотливости пытается сколотить себе состояние. Его идеал - копейка; женитьба мыслится им как выгодная сделка. Его пристрастия и вкусы чисто материальные. Быстро разгадав человека, он умеет по-особому к каждому подойти, тонко рассчитав свои ходы. Внутренняя многоликость, неуловимость подчеркивается и его внешностью, описанной Гоголем в неопределенных чертах: «В бричке сидел господин, ни слишком толст, ни слишком тонок, нельзя сказать, чтобы стар, однако и не так, чтобы слишком молод». Гоголь сумел разглядеть в современном ему обществе отдельные черты зарождающегося типа и собрал их воедино в образе Чичикова. Чиновники города NN еще более обезличены, чем помещики. Их мертвенность показана в сцене бала: людей не видно, повсюду муслины, атласы, кисеи, головные уборы, фраки, мундиры, плечи, шеи, ленты. Весь интерес жизни сосредоточен на сплетнях, пересудах, мелком тщеславии, зависти. Они отличаются друг от друга только размером взятки; все бездельники, у них нет никаких интересов, это тоже «мертвые» души.

Но за «мертвыми» душами Чичикова, чиновников и помещиков Гоголь разглядел живые души крестьян, силу национального характера. По выражению А. И. Герцена, в поэме Гоголя проступают «позади мертвых душ - души живые». Талантливость народа открывается в сноровистости каретника Михеева,сапожника Телятникова, кирпичника Милушкина, плотника Степана Пробки. Сила и острота народного ума сказались в бойкости и меткости русского слова, глубина и цельность русского чувства - в задушевности русской песни, широта и щедрость души - в яркости и безудержном веселье народных праздников. Безграничная зависимость от узурпаторской власти помещиков, обрекающих крестьян на подневольный, изнуряющий труд, на беспросветное невежество, порождает бестолковых Митяев и Миняев, забитых Прошек и Пелагей, не знающих, «где право, где лево. Гоголь видит, как искажаются высокие и добрые качества в царстве «мертвых» душ, как гибнут крестьяне, доведенные до отчаяния, бросающиеся в любое рискованное дело, лишь бы выбраться из крепостной зависимости.

Не найдя правды у верховной власти, капитан Копейкин, помогая себе сам, становится атаманом разбойников. «Повесть о капитане Копейкине» напоминает властям об угрозе революционного бунта в России.

Крепостническая мертвенность разрушает добрые задатки в человеке, губит народ. На фоне величественных, бескрайних просторов Руси реальные картины русской жизни кажутся особенно горькими. Обрисовав в поэме Россию «с одного боку» в ее отрицательной сущности, в «потрясающих картинах

торжествующего зла и страждущей ненависти», Гоголь еще раз убеждает, что в его пору «нельзя иначе устремить общество или даже все поколение к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости».

Полемика в русской критике вокруг «Мертвых душ» Гоголя.

Константин Аксаков по справедливости считался «передовым бойцом славянофильства»(С.А. Венгеров). Запомнилась современникам его юношеская дружба с Белинским по кружку Станкевича и затем резкий раз­рыв с ним. Особенно ожесточенное столкновение между ними произошло в 1842 году по поводу «Мертвых душ».

К. Аксаков написал на выход «Мертвых душ» брошюру «Не­ сколько слов о поэме Гоголя «Похождения Чичикова, или Мерт­ вые души» (1842). Белинский, также откликнувшийся (в «Оте­чественных записках») на произведение Гоголя, затем написал полную недоумений рецензию на брошюру Аксакова. Аксаков ответил Белинскому в статье «Объяснение по поводу поэмы Го­голя «Похождения Чичикова, или Мертвые души» («Москвитя­нин»). Белинский, в свою очередь, написал беспощадный разбор ответа Аксакова в статье под названием «Объяснение на объяс­нение по поводу поэмы Гоголя «Похождения Чичикова, или Мертвые души».

Затушевывая значение реализма и сатиры в произведении Гоголя, Аксаков сосредоточился на подтексте произведения, его жанровом обозначении как «поэмы», на пророческих утверждениях писателя. Аксаков выстроил целую концепцию, в которой, по существу, Гоголь объ­являлся Гомером русского общества, а пафос его произведения усматривался не в отрицании существующей действительности, а в ее утверждении.

Гомеровский эпос в последующей истории европейских лите­ратур утратил свои важные черты и обмельчал, «снизошел до ро­манов и, наконец, до крайней степени своего унижения, до фран­цузской повести». И вдруг, продолжает Аксаков, возникает эпос со всею глубиною и простым величием, как у древних- являет­ся «поэма» Гоголя. Тот же глубокопроникающий и всевидящий эпический взор, то же всеобъемлющее эпическое созерцание. На­прасно затем в полемике Аксаков доказывал, что у него нет пря­мого уподобления Гоголя Гомеру – считает Кулешов.

Аксаков указывал на внутреннее свойство таланта самого Гоголя, стремящегося связывать в стройные гармонические кар­тины все впечатления от русской жизни. Мы знаем, что такое субъективное стремление у Гоголя было и, отвлеченно говоря, славянофильская критика правильно на него указывала. Но это наблюдение тут же обесценивалось ими начисто, поскольку та­кое «единство» или такая «эпическая гармоничность» таланта Гоголя были призваны в их глазах уничтожить Гоголя-реалиста. Эпичность убивала в Гоголе сатирика - обличителя жизни. Ак­саков готов отыскивать «человеческие движения» в Коробочке, Манилове, Собакевиче и тем самым облагородить их как времен­но заблудившихся людей. Носителями русской субстанции ока­зывались примитивные крепостные люди, Селифан и Петрушка. Белинский высмеивал все эти натяжки и стремления уподо­бить героев «Мертвых душ» героям Гомера. По заданной самим же Аксаковым логике Белинский с сарказмом провел напраши­вающиеся параллели между героями: «Если так, то, конечно, почему бы Чичикову не быть Ахиллом русской «Илиады», Собакевичу - Аяксом неистовым (особенно во время обеда), Мани­лову - Александром Парисом, Плюшкину - Нестором, Селифану - Автомедоном, полицеймейстеру, отцу и благодетелю горо­да,- Агамемноном, а квартальному с приятным румянцем и в лакированных ботфортах - Гермесом?..» .

Белинский, видевший в Гоголе главное, т. е. реалиста, действительно, до выхода «Мертвых душ» и даже, точнее, до полемики с К. Аксаковым не задавался вопросом о «двойственности» Гоголя и оставлял в тени проповеднические «замашки» писателя

Чтобы сопоставление Гоголя с Гомером выглядело не слиш­ком одиозным, Аксаков выдумал сходство между ними еще «по акту создания». Заодно на равную ногу поставил он с ними и, Шекспира. Но что такое «акт создания», «акт творчества»? Это надуманная, чисто априорная категория, цель которой - запу­тать вопрос. Кто и как измерит этот акт? Белинский предлагал вернуться к категории содержания: оно-то, содержание, и долж­но быть исходным материалом при сравнении одного поэта с другим. Но уже было доказано, что у Гоголя нет ничего общего с Гомером в области содержания.

Белинский же настаивал на том, что перед нами не апофеоз русской жизни, а ее обличение, перед нами современный роман, а не эпопея... Аксаков пытался лишить произведение Гоголя социального и сатирического значения. Белинский это хорошо уловил и решительно оспорил. Насторожили Белинского лирические места в «Мертвых душах

Думается, уже в полемике о «Мертвых душах» (1842), высмеивавших «меньшинство», привилегированную верхушку, Белинский старался уловить народную точку зрения, с которой Гоголь вершил свой суд.

Белинский высоко оценивал произведение Гоголя за то, что оно «выхвачено из тайника народной жизни» и проникнуто «нервистою, кровною любовию к плодовитому зерну русской жизни» («Похождения Чичикова, или Мертвые души»). Этим плодовитым зерном был, конечно, народ, к нему питал любовь Гоголь, в борьбе за его интересы нарисовал отвратительные типы помещиков и чиновников. Гоголь понимал задачу своей «поэмы» как общенациональную, вопреки своему реалистическому методу, своей сатире. Он считал, что рисует русских людей вообще и вслед за отрицательными образами помещиков нарисует положительные. На этой линии и произошло расхождение между Белинским и Гоголем. Даже похвалив сначала лирический пафос в «Мертвых душах» как выражение «блаженствующего в себе национального самосознания», Белинский в ходе полемики затем снял свои похвалы, увидев в этом лиризме совсем другое: обещания Гоголя в следующих частях «Мертвых душ» идеализировать Русь, т. е. отказ от суда над социальным злом. Это означало полное извращение самой идеи народности

Ошибка Гоголя, по Белинскому, состояла не в том, что он имел желание положительно изобразить русского человека, а я том, что он искал его не там, где нужно, среди имущих классов. Критик как бы говорил писателям: сумейте быть народными, и национальными будете.

Русская критика и в оценке «Мертвых Душ» разошлась коренным образом; впрочем, больше отзывов было восторженных. Тем не менее, русской критикой Гоголь был недоволен, – он желал обстоятельного разбора своей «поэмы», а услышал только ругань, или неумеренные восхваления.

Отрицательные отзывы критиков: Булгарин, Сенковский, Полевой

Булгарин призвал многое в произведении Гоголя забавным и смешным, признал наличность умных замечаний, но заявил, что все эти счастливые частности тонут в странной смеси вздора, пошлостей и пустяков. В общем, «Мертвые души» показались ему произведением не совсем приличным и несерьезным. Гоголя он сравнил с Поль де Коком.

Таково же отношение к «Мертвым Душам» Сенковского , – он не отрицает присутствия в «поэме» легкого остроумия, но не видит серьезной художнической наблюдательности: «стиль его грязен, картины зловонны», – говорит придирчивый критик, – правды русской жизни он в поэме не нашел.

Полевой , застарелый романтик, не мог переварить гоголевского реализма и признал в «Мертвых Душах» – грубую карикатуру, которая перешла за предел изящного. Произведение это он называет «неопрятной гостиницей», «клеветой на Россию». «Сколько грязи в этой поэме! – продолжает Полевой. – И приходится согласиться, что Гоголь – родственник Поль де Кока. Он – в близком родстве и с Диккенсом , но Диккенсу можно простить его грязь и уродливость за светлые черты, а их не найти у Гоголя».

Положительные отзывы критиков: Шевырев, К. Аксаков

Кроме таких немногих суровых отзывов о «Мертвых душах», большинство было восторженных. Критики были поражены новизной явления, поражены богатством картин, типов и положений, но никто из них не решался высказаться по существу и с достаточной полнотой определить все значение «Мертвых Душ» для русской жизни, хотя каждый из них и торопился сказать, что эта поэма в общественном смысле явление очень знаменательное (Котляревский).

Из серьезной критики надо указать отзыв Шевырева , который, впрочем, слишком много говорит о будущих русских идеальных героях, обещанных Гоголем. Этот критик указал, между прочим, на торжество реализма в нашем искусстве и на то значение, которое в этой победе сыграли «Мертвые Души».

Колебания Белинского в отношении «Мертвых Душ»

Это вызвало даже резкую отповедь Белинского , в защиту униженных мировых гениев. Сам Белинский не посвятил «Мертвым Душам» целой статьи, но несколько раз в разных работах отзывается о них сочувственно. «Мертвые Души», по его словам, «творение чисто русское, национальное, выхваченное из тайника народной жизни, столь же истинное, сколько и патриотическое, беспощадно сдергивающее покров с действительности и дышащее страстною, нервистою, кровною любовью к плодовитому зерну русской жизни. «Мертвые души», по словам этого знаменитого критика, – творение, необъятно художественное по концепции и выполнению, по характерам действующих лиц и подробностям русского быта и, в то же время, глубокое по мысли, социальное, общественное и историческое». Белинский был живо затронут также лиризмом Гоголя, романтическими порывами его души, его страстным исканием живой русской души. Белинского заинтересовали и обещания Гоголя дать продолжение поэмы с другими лицами, хотя после «славянофильских » восторгов Шевырева и К. Аксакова по поводу этих будущих идеальных русских героев, западник -Белинский стал критически относиться к обещаниям Гоголя. Он даже прозрел в этих обещаниях опасность, грозящую гоголевскому таланту, и стал печатно убеждать его «не увлекаться такими замыслами, которые не отвечают вполне определившемуся характеру его таланта». По адресу К. Аксакова, Белинский сказал: «истинная» критика «Мертвых Душ» должна состоять не в восторженных криках о Гомере и Шекспире, об акте творчества, о тройке, – нет, истинная критика должна раскрыть пафос поэмы, который состоит в противоречии общественных форм жизни с её глубоким субстанциальным началом, доселе еще таинственным, доселе не открывшимся собственному сознанию и неуловимым ни для какого определения. Увлекавшийся в этого период философией Гегеля Белинский, как и Гоголь, старался определить идеальные стороны народности русской, – то положительное, что она должна внести в сокровищницу человеческой культуры, чтобы завоевать право на почетный титул «исторического» народа. Ясное определение русских идеалов – и искажение этих идеалов в изображенной Гоголем русской жизни, – вот, те основания, на которые рекомендовал Белинский вступить серьезному критику «Мертвых Душ».

Н. А. Котляревский о реализме «Мертвых Душ»

Ярко проявившийся в «Мертвых душах» талант Гоголя помог ему создать школу русского реалистического романа. Позднейший русский критик, Нестор Александрович Котляревский совершенно справедливо характеризует ширину и глубину этого таланта.

Гоголь, «как большой художник, творит людей словами, и они стоят, как живые, перед нами, но, кроме этой жизненности и жизнеспособности, эти люди обладают и еще одним качеством, которым они обязаны тому же таланту автора, но, главным образом, его зоркому и серьезному взгляду на жизнь. Это качество – их типичность. Они все «типичны», т. е. их умственный склад, темперамент, их привычки, образ их жизни не есть нечто случайное, или исключительное, нечто лично им принадлежащее, – весь их внутренний мир, и вся обстановка, которую они создают вокруг себя – художественный итог внутренней и внешней жизни целых групп людей, целых кругов, классов, воспитавшихся в известных исторических условиях; и эти условия не скрыты от вас, а пояснены нам именно благодаря типичности тех лиц, которых автор выставил, как художественный синтез всех своих наблюдений над жизнью.

Возьмем ли мы помещичьи типы, и мы сразу увидим, что в них дана вся патология дореформенного дворянства, с его маниловщиной на чужом труде, с кулачеством Собакевича , не отличающего одушевленного раба от неодушевленного, с ноздревщиной , которая знает, что, в силу дворянского своего положения, она всегда сумеет вывернуться и не погибнет, с самодурством Кошкарева, который учреждал министерства и департаменты в своей усадьбе, мня себя самодержавным, или, наконец, с благомыслием и добродушием Тентетникова, который прел на корню, избавленный от необходимости к чему-либо приложить свою волю и энергию.

Почти в каждом из гоголевских типов можно найти такую типичность. Всегда выведенное им лицо интересно и само по себе, как известная разновидность человеческой природы, и кроме того, как цельный образ, по которому можно догадаться о культурных условиях, среди которых он вырос. В этом смысле Гоголь для своей эпохи был единственный писатель: ничей взор не проникал так вглубь русской жизни, никто не умел придать такую типичность своим образам и, если в оценке художественного рассказа выдвигать на первый план эту способность писателя обнаруживать тайные пружины окружающей его жизни, показывать нам, какими общими течениями мысли, какими чувствами, стремлениями, среди каких привычек живет не одно какое-нибудь лицо, а целые группы лиц, из которых слагается общественный организм, – если эту способность ценить в бытописателе-реалисте, то, бесспорно, историю русского реального романа придется начинать с «Мертвых душ» Гоголя».