Ведущая шоу «Наедине со всеми» Юлия Меньшова: «Могу быть как красавицей, так и уродиной. Мы всегда будем вместе: Юлия Меньшова и Игорь Гордин откровенно рассказали о личной жизни

В прославленной семье Меньшовых все личности яркие и харизматичные. Мама, Вера Алентова, по-прежнему в актерской обойме. Папа, Владимир Меньшов, автор кинохитов и лауреат «Оскара». А дочь, Юлия Меньшова, не только актриса и телеведущая, но с недавних пор еще и театральный режиссер. Свой дебютный спектакль «Любовь. Письма» Юля поставила в Театре им. А. С. Пушкина с уникальным актерским дуэтом - со своими родителями

Накануне премьеры мне захотелось встретиться с почтенным семейством. Поговорили мы, конечно же, не только о новом спектакле.

Поскольку разговор у нас получается сложный - на троих, вполне можете друг друга по-семейному дополнять, перебивать.
Вера Алентова: Так обычно у нас и бывает: говорим втроем одновременно.

Я хочу начать с прекрасного повода - премьеры спектакля «Любовь. Письма». Это же первый ваш опыт работы втроем?
Юлия Меньшова: Нет, не первый.
Владимир Меньшов: Был фильм с условным названием «Салонная драма», в котором Вера играла маму, Юля дочку, а я был режиссером. Сняли три части, которые, по-моему, были достаточно эффектные. Но дальше известная ситуация: всё уперлось в деньги.

А раз не сложилось с фильмом, вы решили делать семейный спектакль. Так?
В. A.: Не совсем. Я искала пьесу для своего юбилея. И получилось так, что в Москву приехала Анук Эме. Случайно, в разговоре с Сашей Адабашьяном, выяснилось, что она уже в течение десяти лет играет в Париже пьесу на двоих «Письма. Любовь.» американского драматурга Альберта Гурнея. Я заинтересовалась, мне нашли эту пьесу, и она мне очень понравилась. Примерно в это время я была на гастролях во Франции со спектаклем «Федра». Мы там имели бешеный успех среди наших эмигрантов. Они говорили, что в Европе потеряно эмоциональное искусство исполнения, и поэтому когда приезжают русские актеры, то их носят на руках… Так вот, одна из дам сказала мне, что в последний раз так нервничала, когда смотрела спектакль с Анук Эме. А я, знаете, верю, что ничего не бывает случайно. Ну а дальше я приехала и стала советоваться… Всегда, когда какие-то серьезные вещи случаются в нашей семье, то мы друг с другом советуемся. И поэтому я отдала пьесу почитать Юле и Владимиру Валентиновичу.

Юля, как часто мама с тобой советуется, когда выбирает роли?
Не всегда.
В. A.: Ну как это! Я тебе все пьесы показывала.
Ю. М.: Ты давала читать, только когда искала пьесы к юбилею. А до этого ни разу. Никогда!

Владимир Валентинович, а вы на семейном совете сразу одобрили выбор жены?
Я сейчас уже не помню. Кажется, у меня были сомнения, до какой степени это будет зрителю интересно.
В. A.: Потому что он беспокоился, что это пьеса камерная, не для большой сцены. Он не хотел меня подставить. Хотел, чтобы если уж это юбилей, так юбилей.

Я вас сейчас слушаю, и знаете, что мне ужасно нравится? Владимир Валентинович говорит, что забыл, а вы за него рассказываете, как это было… Вы вместе живете уже столько лет и теперь как одно целое.
В. A.: Нам говорят, что мы даже внешне стали похожи. Когда-то мы не были похожи ни капли. Ну, проживешь сто лет вместе и на сотом году станешь похожим.

А когда вы предложили эту пьесу в вашем родном Театре Пушкина, вам сразу дали зеленый свет?
В. A.: В театре стали обсуждать, какой мне нужен партнер, и посоветовали поговорить с Владимиром Валентиновичем. Я сказала, что, конечно, поговорю, и, может быть, из этого что-то даже получится… Я дала ему прочитать пьесу второй раз, уже на предмет того, подойдет ли она нам обоим.
В. М.: Опыт совместной игры в театре у нас уже был. Мы довольно долго играли в спектакле «Пизанская башня».

Вам было комфортно тогда работать друг с другом?
В. М.: Комфортно, не комфортно…
В. A.: Понимаете, трения всегда бывают. И не столько с мужем, сколько с партнером. В спектакле, пока он живой, иногда что-то идет не так, и ты обязательно обсуждаешь это с партнерами.

Но когда твой партнер - муж, это все-таки уже другая история.
В. A.: Нет, она не другая, она такая же. Потому что муж - отдельно, а партнер - отдельно.

А как возникла эта безумная идея, чтобы режиссером спектакля была Юлия Меньшова?
Ю. М.: Я, когда прочитала пьесу, сразу сказала маме, что пьеса грандиозная и не надо больше ничего искать. А то, что я мечтала о режиссуре, мама знала уже давно. Тем не менее, когда она спросила, не хочу ли я поставить эту пьесу, я ответила, что пока не сошла с ума! Я, конечно, хочу быть режиссером, и пьеса потрясающая, но ставить первый спектакль с родителями…

Тем более с такими родителями!
Да, с такими родителями, да еще и в мамином театре. Зачем же так подставляться? Чтобы дать роскошный повод другим потирать ладошки и злословить на эту тему? Короче, я отказалась, но дальше я все время думала об этой пьесе - у меня возникали мысли о том, как ее можно сделать. И через месяц долгих мучений и бессонных ночей я даже не позвонила, а написала маме эсэмэску.

Какая прелесть! И что ты написала?
Что я все время думаю об этой пьесе и, пожалуй, рискнула бы ее поставить. И что, конечно, если они с папой решат, что это мне не по силам и так далее, то я пойму.

Ну хорошо, мама согласилась сразу. Но ведь надо было еще убедить отца, чтобы он стал работать с режиссером-дебютантом Меньшовой. Или вы, Владимир Валентинович, сразу поверили в свою дочь?
Для меня было очевидно, что она на этот путь вступит. Я, честно говоря, уже начал беспокоиться, что она долго идет к этому.
Ю. М.: Мы и раньше говорили об этом с папой. Но не очень серьезно. Что-то типа у тебя, мол, режиссерские мозги, но дорога это опасная, дело не женское…
В. М.: Я считаю, что для женщины это профессия не самая подходящая. Принципиально она мужская. Пока снимаешь или репетируешь, это становится твоим детищем, и семья уходит на второй план. Но жизнь меняется. Еще тридцать лет назад женщин-режиссеров было мало, а сейчас все больше и больше.

А у Юли есть мужские черты, которые присущи режиссеру?
В. М.: Есть.
В. A.: У Юли есть характер. Был момент, когда она попала в сложную ситуацию, работая на канале «ТВ 6» в программе «Я сама». Ее тогда оставила команда, которая почему-то ее не приняла. Она была совсем юным человеком, но набрала новых людей, которые практически ничего не знали, и в очень короткий срок сделала с ними несколько программ. Ей это стоило большого труда…

А Юля всегда делится с вами своими проблемами?
В. A.: Нет, не всегда. Но тогда она еще жила вместе с нами, и поэтому не заметить того, что происходит с ней, было просто невозможно. Но она не сдалась, хотя это было ужасно тяжело.

Юля, все-таки мне хочется понять, что же было на самом деле.
После выхода программы в эфир вдруг началась самая настоящая травля. Руководству докладывали, что ведущая не справляется, что она не соответствует требованиям и что все делает команда. Я даже собиралась уходить, потому что руководство пыталось удерживать обе стороны: и команда была нужна, и я была нужна. Меня на самом деле очень отрезвили слова папы. Он тогда сказал мне, что проблема не во мне, а в том, что я стала слишком успешна, а люди часто успеха не прощают. А большой успех не прощают вдвойне. Я-то искала свою вину - все думала, что я не так сделала.
В. М.: Если называть вещи своими именами, это была зависть. Зависть и интриги всегда сопровождают успех. И все, у кого был стремительный взлет, об этом знают. Мы пережили подобную травлю с фильмом «Москва слезам не верит». Еще вчера ты был со всеми наравне, а теперь ты вдруг стал выше других. Люди начинают думать: я-то чем хуже?!
В. A.: После «Москва слезам не верит» Владимир Валентинович тоже ходил и думал, в чем же он виноват… Он уже начал думать, что зря снял этот фильм.

Трудно поверить, что вы говорите о фильме, который сразу стал стопроцентным хитом!
В. М.: Травили, насмехались, черт знает что творилось. Если бы не «Оскар»… Вместе с успехом ты приобретаешь врагов. А иногда и друзей можешь потерять.

В общем, на этот раз вы решили, что лучше положиться на семью. Наверняка репетиции не проходили легко и радостно. Я уверен, что у вас были конфликты, споры, ссоры.
В. A.: Это все продолжается до сих пор. А как же?! Это естественно. Иначе не может быть.

Юля сейчас улыбнулась. Что скрывается за твоей улыбкой?
Мы репетируем…

Как?
По-итальянски. Бурно. Конфликтно… Мучительно конфликтно.
В. М.: Вот, скажем, я предложил одну идею, которая умозрительно сначала показалась интересной. А потом, когда ее стали воплощать в жизнь, настолько она мне, моей манере и моим привычкам не соответствовала, что, если бы не Юля, я бы, конечно, ушел из спектакля. Если бы это был другой режиссер, я бы встал и сказал: «Извините, ребята, делайте без меня». В итоге я не столько помогал, сколько вредил. У Юли есть свой идеальный спектакль, который она видит своим внутренним зрением, через магический кристалл. Я, честно, уже очень давно так не работал с режиссером. Обычно я что-то сам предлагаю, и мне говорят: как вы хотите, как вам будет удобно... Вроде как я подминаю под себя.

А здесь режиссерский диктат. Да еще дочери!
Здесь все категорично. И это правильно, потому что она не может свернуть со своего пути, - она уже знает правду.
В. A.: Всё дело в том, что спектакль не бытовой. А Владимир Валентинович, в хорошем смысле слова, бытовой артист. Он очень живой, очень реалистичный. У него все должно быть обосновано. Если надо сделать так, то почему именно так, а не иначе?

Вера Валентиновна, а вы как реагировали на конфликтную ситуацию между режиссером Меньшовой и актером Меньшовым?
Очень тяжело. Потому что все, что предлагала Юля, я приняла абсолютно. Надо сказать, что я вообще очень подвижный человек. Я гибкая. И если я не гибкая, то ухожу из спектакля, так же, как Владимир Валентинович.
Ю. М.: Собственно, в любом творческом процессе есть свои подводные камни.

Это понятно. Но как тебе удалось убедить Владимира Валентиновича, что правда на твоей стороне?
Я не знаю, удалось ли мне убедить Владимира Валентиновича. Думаю, что трудности были в целом из-за того, что разделять творчество и наши отношения на самом деле не так просто. Мне кажется, что папа очень переживал за меня. За то, правильно ли я все делаю или заблуждаюсь. А если я заблуждаюсь, то тогда это провал и ему по-отечески хотелось меня уберечь. А уберечь каким образом? Саботажем.

А у тебя не возникало желания вообще бросить эту затею, раз ты встретила такой, как ты говоришь, «саботаж» со стороны отца?
Нет, бросить я не могла. Наоборот, я знала… нет, я чуяла, что все делаю правильно. И что мне надо только найти путь, чтобы это мое чувство стало чувством Владимира Валентиновича. Спорить-то можно до хрипоты, а убедить в вопросах творчества словами нельзя. Можно только заразить идеей.

Такой упрямый характер у Юли от мамы или от отца?
В. A.: У нас у всех характеры сложные. И наверное, упрямые: переубедить кого-то из нас довольно трудно.
В. М.: Ну, это хорошее качество.
В. A.: Да, для режиссера очень важное качество.
В. М.: Вы знаете, это не упрямство. Это невозможность уйти от того решения, которое ты принял. В этом и заключается режиссура.

Ну что ж, с удовольствием приду к вам на премьеру. Теперь такой вопрос: у вас у троих изначально актерское образование, причем все окончили Школу-студию МХАТ. Но ваши творческие судьбы сложились по-разному. Вера Валентиновна - однолюб: один театр, один муж... Владимир Валентинович был кинорежиссером, а сейчас еще и блистательный актер. У Юли вообще все складывается рывками: стала актрисой МХАТа и вдруг ушла на телевидение. Теперь она режиссер. Отчего, на ваш взгляд, зависит судьба? От природы, везения или от каких-то других вещей?
В. A.: Очень много от обстоятельств зависит. Я пришла в Театр Пушкина случайно, потому что изначально должна была идти во МХАТ.

Во МХАТ? Расскажите, я не знал об этом.
Со второго курса я играла главную героиню в мхатовском спектакле «Кремлевские куранты». Когда я вышла замуж за Меньшова, наш ректор сказал, что не будет рушить молодую семью и нас обоих возьмут во МХАТ, поэтому нам не надо показываться в другие театры.

То есть Владимира Меньшова брали во МХАТ потому, что он муж Веры Быковой? Вы ведь тогда были Быковой.
Да, я взяла мамину фамилию Алентова, только когда у меня родилась Юля. Мне казалось, что Быкова - не девичья фамилия.

А почему фамилию Меньшова не взяли?
Наверное, хотелось быть самостоятельной единицей. Так вот, мы никуда не показывались, а когда началось распределение, выяснилось, что мы вдвоем и еще три совсем неуспешных ученика оказались нигде. Нас во МХАТ не взяли.

Почему?
Странная история. Владимир Валентинович думает, что это какая-то интрига.
В. М.: Несомненно.
В. A.: В общем, мы оказались в дикой ситуации. Его пригласили в Ставрополь, и он уехал, а я осталась в Москве, потому что меня взял Театр Пушкина. Единственный театр, в котором не закончились показы и в который я бросилась… Я не понимала, что делать, даже никого не спросила, почему меня не взяли во МХАТ. Я достаточно гордый человек и не стала ничего выяснять.

И через сколько лет вы воссоединились с мужем?
Он приезжал из Ставрополя ко мне каждый месяц. Там в театре он поставил спектакль…
Ю. М.: Ты в Ставрополе поставил спектакль?
В. A.: Вообще он хотел поступать во ВГИК. Еще на третьем курсе Школы-студии он собирался перевестись туда, потому что понял, что режиссура ему ближе, чем актерство. Но ему сказали: сначала окончи Школу-студию, потом поступишь во ВГИК и у тебя будет два образования. А когда он Школу-студию окончил, выяснилось, что теперь надо три года отработать в театре...

(нажмите для увеличения)

– Юлия, четыре года быть ведущей успешного проекта, солировать в нем, иметь возможность общаться с интересными людьми и все враз прекратить. Почему? Усталость физическая? Дефицит героев? Желание перемен? Что стало отправной точкой?

– У меня довольно беспокойный характер. Я не умею долго сидеть на одном месте и люблю менять сферу деятельности. Но главная причина в том, что мы делали объемные портретные интервью, исследовали всю биографию нашего гостя и не обращались к актуальным событиям из его жизни. Вновь возвращаться к героям, с которыми я уже говорила, было невозможно, а наша кино-театрально-эстрадная индустрия развивается, увы, не столь значительными темпами, чтобы ежегодно «зажигать звезды». Не говоря о том, что зрители программы «Наедине со всеми» предпочитали встречи с людьми взрослыми, имеющими житейский опыт. Юные звезды их не слишком занимали. Программа была ежедневная, это условие проекта, и в этом своя прелесть. Если бы она стала выходить раз в неделю, потеряла бы зрителя. Как бы мы саркастично ни рассуждали о рейтингах, телевидение во всем мире играет по этим правилам. И их надо принимать. В общем, 600 выпусков, учитывая названные обстоятельства, – огромная цифра. И закрытие проекта было неизбежным решением.

– Прежде чем идти к руководству, с кем вы это обсудили? Нужна ли была вам поддержка мамы, мужа или, возможно, подруги?

– Я ни с кем не советовалась. Вообще все решения я принимаю довольно быстро и просто. Я часто совершала резкие шаги в жизни, и это полезный опыт: я не боюсь идти дальше. Жизнь – штука динамичная. Нам всегда хочется стабильности, но при этом абсолютный покой и стабильность – это ведь не что иное, как смерть. Надо уметь балансировать между привычкой и смелостью двигаться вперед, даже если впереди – неизвестность.

– Не боялись ли вы остаться без работы на телевидении? Для многих телеведущих, актеров выпасть из обоймы сравнимо с профессиональным самоубийством…

– Когда я училась в театральном институте, много слышала о том, что «театр – это наркотик, прикоснувшись раз, невозможно без него жить». Начав сниматься в фильмах, слышала те же сентенции по поводу кинематографа, а работая в молодости на канале ТВ-6, не избежала таких же разговоров уже по поводу телевидения. Может, такова моя счастливая натура, но я никогда не чувствовала себя настолько зависимой от профессии, которой занималась. Она никогда не владела мной так, чтобы я подчинялась ей, а не она – мне. Всегда делала то, что люблю. С восторгом и азартом. А вот как раз размышления о «выпадении из обоймы» мне казались немного унизительными. Потому что любой страх диктует нам опасные компромиссы.

С Михаилом Полицеймако в спектакле «Бестолочь»

– Тем не менее у вас есть опыт, когда после успеха программы «Я сама» о вас забыли лет на 10, и иллюзий на этот счет быть не могло… Чему вас научила та ситуация?

– Забыло обо мне все-таки только телевидение, а не все. Это важная деталь. Обо мне вспомнили как об актрисе. И я, в свою очередь, вспомнила об этой своей профессии. И начала сниматься в сериалах и играть на сцене. О чем ничуть не жалею. Вывод я сделала, и существенный. Звучит он так: «Не складывай все яйца в одну корзину». Я настолько любила телевидение и была настолько убеждена в том, что мой успех дает мне некую… гарантию будущей востребованности, что обрубала иные варианты развития событий. Не читала сценарии, которые присылали, отказывалась от других рабочих предложений. Это было не слишком разумно. Но я благодарна этому опыту. Во-первых, теперь я работаю в разных сферах, а во-вторых, та ситуация помогла мне принять неприятную, но важную правду о жизни – гарантий и стабильности вообще нет. Ни в чем! Все и вся находится в бесконечном движении, возможны самые неожиданные вариации перемен. Надо радоваться тому, что есть, и быть благодарным. Но помнить, что «пройдет и это», как было написано на кольце царя Соломона.

– Нельзя снимать со счетов материальную составляющую, деньги – проза жизни, но необходимость. Или вы обеспечили себе некий запас, который мог позволить некоторое время жить спокойно…

– И накопила кое-что, и работать продолжаю в театре и в кино, и муж работает, и сын уже довольно взрослый, может в случае чего подсобить, коли край… Есть еще одна сфера деятельности, которая меня очень занимает, – театральная режиссура. Я уже поставила два спектакля («Любовные письма» в Московском театре им. Пушкина с участием родителей Юлии Владимира Меньшова и Веры Алентовой и антрепризу «Друзья». – Прим. «Антенны») и хотела бы продолжить в этом направлении.

– Насколько сейчас востребована антреприза? Может ли актер чувствовать себя защищенным, играя в таких спектаклях?

– Очень востребована. Гораздо больше, чем многие репертуарные театры. К чести антрепризы, за 20 лет своего развития культура таких спектаклей сильно выросла. В последние 5 лет просто рывком. Появились и роскошные костюмы, и потрясающие декорации. И да, актер может чувствовать себя совершенно защищенным, работая в антрепризе. И уважать себя.

С Жанной Эппле, Алисой Хазановой и Ладой Дэнс

– Вы и правда не боитесь кардинально менять жизнь. В 90-е, не самые простые годы, в отсутствие стабильности где-либо, вы ушли от Олега Ефремова из МХТ. А ведь не каждый выпускник театрального может похвастаться 15 ролями за четыре года. Что вами двигало тогда?

– Стало неинтересно там работать, думала, что актерская судьба – довольно скучная дорога жизни. Надо принять во внимание, что уходила я из театра и из профессии, как тогда думала, в 1994 году. В то время театр был, пожалуй, самым не включенным в реальность местом. Кругом, с одной стороны, рушился прежний уклад жизни, и было страшно, но с другой – открывались тысячи новых возможностей. А в театре немного пахло нафталином и напудренными париками, будто включишь в гримерке телевизор, а там заседание ЦК КПСС и выступает Брежнев. Это было чрезвычайно контрастно.

– О чем грезили? О славе, деньгах, самореализации?

Юлия Меньшова, ведущая ток-шоу "Я Сама" на ТВ-6, - человек достаточно закрытый. Интервью дает редко, светские тусовки не жалует и подробности своей личной жизни не афиширует. И когда стала мамой очаровательного малыша, никого не удивил ее отказ давать интервью о новорожденном. И все же для нашего журнала было сделано исключение.

Редакция еще раз благодарит Юлию за интервью, от всей души поздравляет всю ее семью с замечательным событием - первым днем рождения сына Андрюши, с наступающим Новым годом и желает всем счастья, здоровья, хорошего настроения!

- Юля, естественно, первый вопрос, почему вы согласились дать интервью для наших читателей?
- Честно говоря, я по-прежнему не люблю раскрывать "семейные тайны". Просто к вашему журналу у меня очень теплое чувство: было приятно, когда родился малыш, совершенно неожиданно получить в подарок "Няню". А что касается моего отказа разговаривать о сыне... Вы знаете, мне кажется, что каждый, даже такой крохотный, человек абсолютно суверенен и позволять рассматривать его относительно себя... Я не чувствую, что имею на это право. Я, в принципе, человек "закрытый" и всегда считала, что дом, семья, муж, ребенок - все это только мое. Семья, на мой взгляд, - это замкнутое пространство, куда не то что журналистов, знакомых или друзей, даже таких близких людей, как родители, не всегда можно пускать. Кстати, это связано не только с семьей и с ребенком, а с человеческими отношениями вообще. Есть, например, люди, которые в самые эмоциональные моменты своей жизни так переполнены чувствами, что не могут о них молчать... Мне же совершенно не хотелось рассказывать о нашем романе с Игорем никому, даже лучшим подружкам, было ощущение, что стоит только ввести в этот замкнутый круг постороннего человека, как он разомкнется.

- А как же интервью для журнала "Я САМА", а потом и участие в ток-шоу, где вы стали героиней?
- Есть компромиссы, на которые необходимо идти в силу моей профессии, раз уж я ее выбрала. Дело в том, что отсутствие какой-либо информации привело к огромному количеству глупых, совершенно необоснованных, а главное, обидных и неприятных слухов. Честно говоря, когда, будучи в положении, я дала интервью журналу "Я САМА", то думала таким образом остановить поток домыслов и сплетен, но... В результате, когда я была уже на девятом месяце беременности, в газете "Комсомольская правда" появилась попросту выдуманная из головы статья о моей семье. На самом деле - это кощунство какое-то, мне казалось, что уж в таком-то положении меня могли бы и пощадить, существуют же какие-то этические нормы... Что же касается съемок в ток-шоу, то я рассчитывала на то, что, став героиней собственной программы, расскажу о себе и тем самым удовлетворю возможный интерес зрителей к своей персоне. И уверена, это был правильный шаг, хотя скорее вынужденный.

- Юля, то, что вы ждете прибавления в семействе, многие зрители заметили еще когда вы вели передачу. Вы не уходили в декретный отпуск?
- Нет, просто, когда до родов осталось чуть больше месяца, я несколько отошла от дел.

- Тяжело, наверное, было?

- Вы знаете, нет. Первые шесть месяцев беременности мне было совсем легко: я не замечала своего положения и никак не могла понять, что это все подруги жаловались, что тяжело, трудно. Я просто летала, жизнь моя за это время не усложнилась ни на йоту. А потом, конечно, стало тяжеловато программу вести. Но моя профессия такова, что взять и исчезнуть на полгода, да даже на три-четыре месяца - просто нельзя, я не имею права на долгое время покидать экран. В то же время был и еще один момент. На мой взгляд, существует еще оставшееся с допотопных времен женщине как к социально нулевому элементу нашего общества. Мало того, у нас в стране долго не было в продаже красивой одежды для будущих мам, и они облачались чуть ли не в балахоны, так еще и сидели практически все девять месяцев в четырех стенах. Все - жизнь, если не заканчивается, то, по крайней мере, проходит стороной. Но почему? Ведь в этом положении есть ни с чем не сравнимая прелесть, новые краски... И мне казалось, что раз я продолжаю работать, при этом хорошо выгляжу, не стесняюсь быть на виду, остаюсь по-прежнему интересной в общении - значит, жизнь продолжается. Так может вести себя любая женщина. Думаю, что этот период стал определенной вехой в истории нашей программы.

- Юля, насколько я знаю, вы приступили вновь к съемкам, когда сыну исполнился месяц...

Да, это так. Но я снималась, тут же садилась в машину и ехала домой, пропуская только одно кормление. А по-настоящему я приступила к работе только месяца через два.

- Вы взяли няню?
- Да, поскольку я еще до рождения Андрюши знала, что буду продолжать работать. Няню я пригласила раньше, когда могла находиться дома и не отходить от ребенка. Мы все делали вместе с ней, я смотрела, что она умеет, как относится к сыну, привыкала к ней сама, да и Андрюша тоже. Потом, когда мне надо было на работу, я достаточно спокойно смогла оставить сына с ней, зная, что у нас замечательная, что она все знает и в курсе всех мелочей, точно так же, как и я. Кроме того, я вижу и чувствую, что этот человек не просто зарабатывает таким образом деньги, но мой сын ей по-своему дорог.

- Простите, ради Бога, за вопрос, но у вас не бывает ощущения, что маленькому ребенку гораздо важнее, чтобы рядом была мама, а не чужой, хотя и очень хороший, человек?
- ...Бывает. Хотя я не знаю, насколько оно справедливо. Я уезжаю на работу и чувствую, что это преступление, что я вижу Андрюшу только утром, вечером и в выходные, которые мы проводим без няни, вместе с мужем и ребенком... Очень часто я думаю о том, что, может быть, с сыном происходят какие-то важные вещи, а меня нет рядом, я на работе... Но, понимаете, в большинстве своем это отношение все-таки вызвано нашим российским менталитетом, устоявшимися стереотипами... Я сама для себя давно поняла, что я не та женщина, которая смогла бы сидеть дома и заниматься только семьей... Просто у меня очень много энергии, и если ее не направлять в нужное русло, возможна катастрофа, в эпицентре которой окажется семья. Да, я думаю о том, что мало провожу времени с Андрюшей, что надо чаще быть рядом, но... Вы знаете, по большому счету, мне упрекнуть себя не в чем. Сейчас сыну девять с половиной месяцев, и за это время ни я одна, ни мы с мужем никуда не выбрались, даже не сходили в гости. Единственное, что я себе позволяю - это работа... Кстати, говорю вам сейчас и ловлю себя на мысли, что и это не очень правильно. Когда на протяжении длительного времени ты ни минуты не уделяешь себе, когда после рабочей недели и неимоверной усталости ты не можешь просто лечь в ванну и почитать книжку... Мне кажется, это так или иначе тоже даст о себе знать. Понимаете, ведь все держится на любви, на готовности отдавать ее, и если ты безумно любишь своего ребенка - это никуда не денется. Главное, чтобы на чувства было не только время, но и силы...
А что касается чужой тети... Вы знаете, я не раз замечала за собой такую интересную вещь: если с Андрюшей сидит бабушка - я спокойна, зная, что она ничего не пропустит, за всем уследит, несмотря на то, что, как я уже говорила, няня у нас замечательная. Это, наверное, вопрос крови, и мамам, с чьими детьми сидят бабушки, видимо, психологически легче.

- Труднее всего было на первых порах, когда Андрюша только родился или сейчас, когда он подрос?
- Для нас самый трудный момент сейчас - у сына режутся зубки и он совсем не спит. А вообще, одно дело, когда будучи беременной теоретически предполагаешь, как будет нелегко, и совсем другое, когда с рождением ребенка ты понимаешь, что это за трудности и начинаешь их преодолевать. Я, кстати, именно после рождения сына поняла, что моя мама имела в виду, когда говорила: "Будут свои дети - поймешь..." Представьте себе, мама и папа несметное число раз встают к тебе посреди ночи или, как, например, мои родители каждый вечер, когда мы жили в общежитии, драят ванну, чтобы вымыть меня... К сожалению, оценить и осмыслить все это невозможно до появления собственных детей.

- Юля, как мне показалось, с тех пор, как у вас появился ребенок, вы по-другому реагируете на все, что связано с детьми. В одной из ваших передач, когда героиня что-то рассказывала о своих малышах, вы с трудом сдерживали слезы...

Это действительно так. С рождением Андрюши появилась какая-то другая чувственность, сентиментальность что ли... Я и так достаточно эмоциональна и очень часто увиденное или услышанное примеряла на себя и думала, а как же я поведу себя в такой ситуации. И хотя с трудом верю в то, что чей-то абстрактный чужой опыт может помочь в жизни, тем не менее невольно представляешь себя на месте главного действующего лица, невольно проецируешь происходящее на себя. Теперь, если я вижу, что в каком-то фильме, даже не документальном, ребенку угрожает хотя бы маленькая опасность... Я не могу это смотреть. Причем, в голову иногда лезут совершеннейшие глупости, которые несмотря на свою беспочвенность и абсурдность отравляют жизнь. Вплоть до того, что если мне надо лететь на самолете, то я начинаю мысленно просчитывать всевозможные варианты: что там с погодой, хорошая ли авиакомпания, грубо говоря, не отвалятся ли крылья и выпустит ли лайнер шасси...

- А как насчет материнских страхов?
- В последнее время я начала замечать за собой вещи, которые невозможно объяснить логически. Первые несколько месяцев я безумно боялась потерять сына. Причем до такой степени, что даже поговорила с психологом, работающим у нас на передаче, но она меня заверила, что это абсолютно нормально и здесь нет никакой патологии. Сейчас стало легче, но уже появляются мысли: "А что дальше?". С кем Андрюша будет дружить, в какую компанию попадет?.. Мне ужасно бы не хотелось, чтобы он почувствовал себя "элитарным" мальчиком, поскольку это очень губительно для психики, тем более - для детской.

- А вы сами разве не принадлежали к "золотой" молодежи?
- Благодаря своим родителям, особенно папе, такая участь меня миновала. Я ходила в самые обыкновенные сады, потом школы, ездила к своей тете и работала в колхозе. И думаю, это очень правильно: ведь стоит только почувствовать себя чуточку не таким, как все остальные, ощутить свою как бы избранность, и все... Ты начинаешь думать о том, что все принесут тебе на блюдечке с голубой каемочкой. Но реальная жизнь, она не такая, да и мама с папой всегда рядом не будут.

- Юля, что вы вкладываете в понятие "семья"? Она "появилась" у вас только с рождением сына или была с первого дня свадьбы?...
- Мы с Игорем прожили больше года вместе и только потом поженились, но с самого начала, как только мы стали жить вместе... Даже нет, наверное, даже с самого начала наших отношений я поняла, что этот человек и есть мой муж, моя семья. Что мы не проводим эксперимент, не рассматриваем возможный вариант: будем вместе или разойдемся. Так что с рождением Андрюши у нас просто появился еще один желанный член семьи... Кстати, мне кажется, что очень важно появление малыша не сразу же, после знакомства или свадьбы. Рождение ребенка - это большое испытание для любви. Ведь на какой-то период приходится "забывать" не только себя, но и свои отношения, а делать это безболезненно можно лишь, когда ты достаточно хорошо знаешь любимого человека и он тебя понимает и знает, когда вы друг другу уже отдали большое количество внимания, зарядили им друг друга. Одним словом, должен быть фундамент, потому что неизбежно будут бессонные ночи, горы пеленок и холодный ужин, а усталость накапливаться такая, что невольно начинаешь забывать об интересах мужа, он - твоих. И если к этому моменту эмоциональный заряд не накоплен, и параллельно с кричащим на руках младенцем вы будете притираться друг к другу, то, наверняка, надорветесь...

- Юля, что, на ваш взгляд, родители должны дать ребенку в детстве, чему научить его?
- Лично мне хочется подарить сыну счастливое, как еще говорят, беззаботное детство. Это самая замечательная пора жизни, даже в самые трудные минуты вспоминая о ней, у человека возникает ощущение тепла, уюта, спокойствия. Чтобы, когда Андрей вырастет, он мог просто закрыть глаза и, "окунувшись в детство", почувствовать себя снова полным сил. Конечно, потом рядом будет любимый человек, который тоже будет о нем заботиться и лелеять, но совсем не так, как в младенчестве делали это мама и папа... На одном из ток-шоу моя соведущая, Маша Арбатова, сказала, что не надо скупиться говорить своим детям, что они самые красивые, самые умные, самые хорошие... И мне безумно понравилась ее аргументация: "Поймите, людей, которые скажут им, что они не самые умные, и что способности у них ниже среднего, и что не такие уж они и красивые - в жизни еще будет "выше крыши". А мама и папа - единственные, кто может дать своему ребенку эмоциональный заряд уверенности в себе на всю жизнь. Пусть у ваших детей будет этот потрясающий старт". Мне кажется это очень правильным, ведь от того, что тебя любят, в тебя верят - вырастают крылья.

- Как в вашей жизни возникла программа «Я сама»?

Ее придумала Татьяна Фонина и принесла этот проект Ивану Демидову, тогдашнему генпродюсеру ТВ-6. Таня хотела, чтобы это было целиком и полностью женское ток-шоу, в котором вообще нет мужчин и есть, соответственно, феминистка и женщина традиционных взглядов. Феминистку уже нашли, она была на тот момент в стране практически единственная - Маша Арбатова. Сторонница традиционных взглядов тоже у Тани была. А дальше встал вопрос о ведущей. Поскольку я работала на ТВ-6 редактором, Демидов меня знал и порекомендовал. Я подключилась и стала предлагать варианты того, что еще может происходить в рамках драматургии программы.

Я читала много книжек по популярной психологии, которые стали появляться как раз в 90-е. Были среди них толковые. И я стала понимать, что мужчины и женщины действительно очень по-разному устроены. Мне показалось, что буквальная возможность - на примере - обнаружить, что на одну и ту же проблему мы принципиально по-разному смотрим, высечет гораздо большую искру. На мой взгляд, драматургически было маловато - обсуждать женские проблемы женским кругом. Обязательно должна была появиться мужская аудитория. Пусть небольшая, как в результате и получилось. И это оправдало себя, потому что добавило программе определенный драйв и остроту.

- Какие программы вы помните?

Спустя долгие годы я не могу сказать, что вообще есть программы, которые я перебираю в памяти. Я, безусловно, периодически какими-то всполохами вспоминаю героев, хотя не всегда помню тему, на которую мы говорили. Помню случаи, которые рассказывали. Но надо сказать, что из 250–300 выпусков нет ни одной программы, которую я бы хотела забыть.

Елена Ханга, с которой «Афиша» тоже делала ностальгическое интервью, поразила меня тем, насколько точно и детально она все помнит.

У Лены такой склад ума. Она потрясающая рассказчица. В этом есть что-то от способностей к литературе. Она приводит очень законченные хорошие примеры. У меня по-другому устроена и память, и восприятие, вероятно, потому что я помню линию жизни, а конкретный случай я могу вспомнить лишь кстати. Мне надо завестись от чего-то, чтобы сказать - а вот была интересная история. Лена другая. Когда она была у меня на ток-шоу и рассказывала о своей жизни, я прямо заслушалась.

- Почему она не ведет сейчас ничего на телевидении?

Не знаю. У нас монопольное телевидение. Главенствуют федеральные каналы, у которых есть право переставлять фишки, как они хотят. А еще у нас в менталитете не заложен обычай хранить традиции. Может быть, со временем появится. Вот Света Сорокина не работает. Алиса Бруновна Фрейндлих не снималась десять лет. Вы можете это объяснить? Я - нет. Я понимаю, что, с одной стороны, наверное, ей что-то предлагали, что ей было неинтересно. Но смотрите: существует на свете такая актриса - Алиса Бруновна Фрейндлих. Да, в возрасте, но редчайшего уровня актриса. Почему бы каналу, продюсерской компании не задаться целью - а давайте напишем сценарий для Фрейндлих. А может, мы с ней даже поговорим и спросим: «Алиса Бруновна, а есть тема, которая вас интересует?» Нет. Десять лет Алиса Бруновна сидела в театре БДТ, не снимаясь вообще.

- Что с жанром ток-шоу сейчас происходит? Он меньше популярен, чем в 90-е, когда выходили «Про это» и «Я сама»?

- Конечно. Все уже слишком привыкли к нему. Кроме того, произошла некоторая девальвация, потому что на исходе 90-х в ток-шоу стали приводить подставных людей. Два человека из массовки встречались, им говорили: ты обиженная жена, а ты сволочь муж. Будем эту историю разбирать. А экран - штука опасная, причем не только телевизионный, любой экран. Он по-разному передает правду или неправду. Ты даже можешь не знать, что это вранье, но ты почувствуешь. И перестанешь доверять. Потом ток-шоу вообще превратились в какое-то безумие, когда и проблема неважна, и люди неважны, важно, чтобы эмоцией было заполнено пространство этого времени. Все кричат, все выясняют отношения, но драматургической развязки нет, и жанр стал гораздо меньше удерживать внимание зрителя.

- Насколько я понимаю, в программе «Я сама» были только реальные истории?

У меня был один принцип отбора: мы никогда не брали истории локальные. Надо же - с человеком такое случилось, елки-палки. Нужно было находить тематику, которую аудитория каким-то образом сможет примерить на себя, когда возможно обобщение. Поэтому и возникали такие темы, как «Я такая некрасивая» или «Я не люблю своего ребенка». Можно ли сказать, что это частный случай? Можно. Но можно ли сказать, что существует определенный пласт женщин, которые испытывают проблемы с материнством? Можно. Значит, давайте об этом говорить. От частного к общему и от общего к частному.

- Было ли ощущение, что за шесть лет темы исчерпались?

- Не-а. Можно было все время поворачивать их под другим углом.

Вы говорили в одном интервью, что программа никакая не феминистская - она скорее житейская, а такое определение может отпугнуть человека.

Феминизм, как известно, отстаивает равенство прав женщин и мужчин в социуме. Начался он с чего? Давайте разрешим женщинам голосовать, давайте разрешим женщинам работать, давайте сделаем одинаковый отпуск по уходу за ребенком отцу и матери, чтобы они друг друга подменяли. Такая социальная служба. В этом смысле, конечно, программа не занималась отстаиванием прав женщин. Она реально была житейская и в большей степени разбиралась в том, что с женщиной происходит, почему она себя определенным образом чувствует, как так случается, что она постоянно наступает на одни и те же грабли. И даже Маша Арбатова, которая у нас позиционировалась как феминистка, разбирала ситуацию с героиней на уровне психологии. Хотя периодически включала в свою речь аспекты равных прав - и иногда вдруг выступала на стороне мужчин.

Однажды к нам на программу пришел мужчина, который сделал пластическую операцию. И все женщины, и я в том числе, были настроены - ты че, обалдел, что ли? Мужчину украшают шрамы, а не пластические операции. А Маша - к вопросу о феминизме и равных правах - сказала: а я не понимаю, на секундочку, почему вы отказываете мужчине в этом праве? Он хочет хорошо выглядеть. Он не хочет стареть. От того, как мы выглядим, часто зависит наше воздействие на работодателя. Почему это сразу накладывает на него клеймо, что он как бы вроде не совсем мужчина? Я помню, что я задумалась об этом: действительно, что за шоры такие, почему женщине можно, а ему нельзя. Но программа была не феминистской. Если, условно говоря, собралось много женщин и обсуждают свои проблемы, это еще не феминизм.

- К современному феминизму вы как относитесь?

Никак. Скучно это. Жизнь очень богата и так прекрасна в своих парадоксах, в своей полноте. В конфликтах ли, в гармонии. А тут вдруг берется узкий сегмент. Поэтому борьба за права женщин кажется мне ужасно пресной. Это как несоленый рис. Мне женщины без мужчин неинтересны. В целом неинтересны, я имею в виду, не кто-то конкретный. Женщина всегда находится во взаимодействии с мужчиной. Так придуман этот мир. Мы друг друга формируем. Как два магнита, и бесконечное поле напряжения между полюсами. Даже если ты сейчас одинока. Или мужчина сейчас одинок. Но этот мир состоит из мужчин и женщин. Из взглядов друг на друга, из оценок друг друга, все это и создает вот это поле напряжения. А самые яростные проявления феминизма возникают от отчаяния и попыток отсечь магнитное воздействие.

- Наоборот, это попытка привлечь внимание к себе и сказать: мы не хуже вас.

Это против женской природы. Конкуренция - это вообще мужское качество. А женщина устроена иначе. Она более мягкая, подстраивающаяся. Она свое возьмет абсолютно точно, но у нее другие механизмы. Конечно, мы с вами не в XVII веке. В XVII веке мне бы сказали - рот заткнула, пошла к печке, готовь щи. Уже этот рубеж преодолен. Может быть, благодаря феминисткам, я не знаю. Может быть, я такая наглая сижу здесь, в этом равноправном мире теперь и рассуждаю о том, что феминизм - это пресный рис. Но я уверена, что как только начинается тема «ребята, мы не хуже», «а я тоже могу», «а давайте еще посмотрим, кто лучше - мужик или женщина», в ту же секунду женщина вступает на территорию мужского инструментария. Давайте конкурировать? Счастливо. Ты забыла о том, что у тебя есть другая потрясающая сила.

- Какая?

Терпение. Это очень действенный инструмент, как ни странно. Ожидание, созерцание. Можно соревноваться, а можно наблюдать. И очень точно выбрать момент и сказать: а давай я помогу. И оказаться нужной, и очень точно вложить свою энергию, и оказаться в выигрыше. Ну разная природа. Не надо себя в этом смысле мучить. Все формы агрессии - конкуренция, захват территории - это в мужской энергетике. А у женщины другие способы существования в этом же самом мире. Просто нужно найти свою силу. У настоящей силы нет надрыва и истеричной ноты - «ну посмотрите на меня, возьмите меня в расчет, мы тоже есть на этом свете». Это позиция слабости. Потому что если ты правда сильный, то ты можешь в стороне подождать. Своего часа.

Вы ждали, что вас снова позовут на телевидение после того, как в 2002 году закрылась программа «Продолжение следует» на НТВ и у вас закончилась работа?

Первый год из десяти. Это был прекрасный урок, за который я благодарна жизни. Когда последовательно закончилось ТВ-6, а потом НТВ, я была уверена, что недолго просижу без работы. Я помнила многократные опросы, которые делались в медиа по поводу того, кто самая любимая ведущая. Это была я - во всех категориях, во всех возрастах. Я совсем не тщеславна, но смотрела на эти опросы с огромной радостью: я думала, мне гарантировано будущее. У меня всегда будет работа, потому что я, кажется, доказала, что я это умею. И что меня любят. Значит, я попадаю в сердце аудитории. И когда у меня больше не зазвонил телефон и телевидение про меня забыло вообще просто, закрыло дверь, я, честно говоря, офонарела не столько от конкретной обиды, что меня не берут, сколько от того, что моя иллюзия о гарантиях и стабильности была тотально разрушена. А очень хотелось на нее надеяться. Хотелось думать, что есть какая-то в мире идеальная справедливость. Как в школе. Доказал - тебе сказали «молодец». Получил пятерку - погладили по голове, двигаемся дальше, на городскую олимпиаду. И это был большой удар - понять, что вообще ничего не гарантировано, нет никакой справедливости такого рода. Сегодня первый, завтра никто. Именно это было болезненно. Год я справлялась с ощущением ожидания, что сейчас позвонят. Через год я перестала ждать, я поняла, что надо намотать на ус и жить дальше. И я жила дальше, вычеркнув телевидение из своей жизни. Может быть, позовут, а может быть - никогда. Я больше не хотела зависеть от этой лотереи. Я хотела жить так, чтобы мне было всегда интересно, изобретать эту стабильность, в зависимости от собственных обстоятельств. Так это было. И так и есть.

- А как случилась ваша новая встреча? Все-таки телефон зазвонил? (С 2013 года Меньшова ведет на Первом ток-шоу «Наедине со всеми».)

Да. Мне сказали - хотим программу интервью, как у Опры. Я говорю - о, отличная задача. Пустяки какие. Всего-навсего - как у Опры… (Смеется.)

- А чем вам нравится Опра?

Смелостью. Профессиональной - она берет такие темы, которые пока трудно себе представить на нашем телевидении. И человеческой. На меня большое впечатление произвело, когда она поехала в тюрьму к женщинам, которые сидят за убийство собственных детей. Это такая шекспировская драма. Надо быть мужественным человеком, чтобы решиться на такой разговор, и мудрым человеком, чтобы не осудить. Она говорила с ними, пытаясь понять. Вообще она мне нравится тем, что она всегда пытается понять. Она исследует человека. И мне это тоже очень интересно - исследовать человека.

- Подобную программу у нас представить совсем нельзя?

Я не задумывалась о том, как это будет воспринято нашей аудиторией. Но не исключено, что она не совсем к этому готова. Надо понимать, что мы живем трудновато, и аудитория не хочет дополнительных страданий. Тем более включаться в сопереживание неоднозначной проблеме - не хочет.

- Америка и Европа для этого больше открыты, потому что они лучше живут?

Именно так. Широкая благотворительность начинается после долгого периода относительной стабильности. Тогда можно думать и о помощи ближнему. А пока тебя самого колбасит - то кризис, то деньги пропадут, то продуктов не будет… Человек в этом смысле животное. Он думает о своем интересе.

- А у вас есть опыт, связанный с благотворительностью?

Есть. Небольшой. Но рассказывать о нем я не буду. Я не думаю, что это может кого-то вдохновить. Движение к благотворительности рождается не от того, что ты берешь с кого-то пример. Это твой личный рост и твое внутреннее решение. Это твое движение сердца. Твой разговор с Богом, на самом деле. И на это никто не может повлиять - звезды, не звезды. Мало того, у меня есть печальное подозрение, что в нашей ментальности - надо понимать, что мы живем в России, и у нас есть свои установки восприятия - чем большей будет пропаганда благотворительности медийными людьми, тем скорее будет замыливаться эта история, тем больше она уходит от обычных людей в отдельный космос. Ну, мол, есть люди знаменитые, они занимаются, пусть занимаются. У них много денег, они от избытка объединяются, радуются все вместе между собой. Говорят: давайте поможем. Хвастаются - фу, противные такие. Потому что в теме благотворительности появляется странный и опасный оттенок - моды…

Нет, я ни в коем случае не осуждаю тех, кто это пропагандирует. У нас есть пример Чулпан Хаматовой, которая совершила абсолютную революцию личным подвижничеством просто, но это немножко другое. Она в «Подари жизнь» впряглась во всех отношениях. Она и деньги собирает, и контролирует, на что они тратятся, и ходит на переговоры c чиновниками. Это часть ее жизни. А если это не такая степень вовлеченности, то тут я остаюсь при своей точке зрения: делаешь что-то - и делай. У меня нет никакой мотивации, чтобы объявлять это публично.

- Хорошо. Давайте вернемся к программе «Наедине со всеми». Вы сами придумываете вопросы своим гостям?

Безусловно, есть прекрасная редакция. И сценарии пишутся. Совместно. Составляется план течения разговора и вопросы. Чтобы наиболее емко коснуться важных для нас тем. Когда я что-то делаю, не могу быть только исполнителем. Я должна чувствовать материал. В этом смысле мое возвращение оказалось довольно любопытным. Раньше было не принято работать с «ухом», а сейчас это норма. Сидит выпускающий редактор и просто зачитывает вопросы, а ты их озвучиваешь. Вот такое произошло контрастное изменение с телевидением 90-х.

Одну передачу мы так поработали, и я поняла, что схожу с ума. Я не очень слышу собеседника. Буквально, физически не слышу, уж не говоря о том, что мне надо его как-то почувствовать, понять, разобраться, что за человек передо мной сидит. А там, в «ухе», нон-стопом идет вопрос за вопросом. И я сказала: нет, мы так работать не будем, потому что я так не могу. Наверное, у кого-то со временем развиваются полушария, чтобы удерживать оба потока информации, но они развиваются в сторону шизофрении. Кроме того, в этом и есть профессия ведущего. Ты в кадре, в этом и твой класс - умеешь справиться, не умеешь справиться, ты либо умный, либо глупый. Да, у меня есть карточки, есть продуманный план. Но все равно течение беседы - это моя власть.

- И от чего вы отталкиваетесь, задавая очередной вопрос?

Я хорошо себе представляю аудиторию, для которой работаю. Чему, кстати, весьма способствует то, что я работаю в театре в антрепризе и не отказываюсь от этой работы, хотя она могла бы меня тяготить, телевидение отнимает много времени. Я очень люблю антрепризу за возможность ездить по России с гастролями. Зал в разных городах - удивительная картина: на что он реагирует, какие грани спектакля воспринимаются лучше, а какие вообще не воспринимаются. Как люди выглядят. Как города выглядят. Нюх настраивается. Телевизионная аудитория и театральная в большинстве своем женская, я чувствую, что людей интересует.

- Личная жизнь?

- Можно и так это назвать. Людей интересует житейское, то, что может их объединить. Принцип довольно простой. Если вы певица и рассказываете мне о том, как вы с утра встаете, полощете горло, как настраиваете свой голос…

- Ходите к фониатру.

- Если я тоже певица, мне интересно. Если я не певица, через пять минут я пойму, что это адресовано не мне. Что объединяет всех людей? Мамы, папы, дети, мужья. Любовь, разлуки, предательства, дружбы. Можно назвать это личной жизнью, окей. Но я думаю, что эти общечеловеческие вещи как раз и портретируют каждого из нас в наибольшей степени. И именно они делают возможным подключение аудитории. Когда вы говорите, что у вас были сложности с мужем, но вы их пережили, люди имеют возможность сопоставить эти обстоятельства, прикинуть на себя, сказать - господи, у меня такого не было, бедная она. Или - ой, как я ее понимаю, у меня такое же было. А это сразу прямая связь - от сердца к сердцу.

Я не захожу глубже, чем позволит герой, охраняющий свои границы. Даже если этого, может быть, хочет аудитория, потому что у аудитории нет конца интереса к подробностям. Это уже вопрос моего вкуса. Я и к себе совсем глубоко не пущу, и в героя очень глубоко не залезу. Но выйти на эту тематику мы обязаны просто потому, что это единственное, что перекидывает мост между любым медийным человеком и аудиторией, которая его любит за его, может, творчество, но хочет узнать: а какой он человек?