Роль древнерусской литературы в современном литературном образовании школьников. Духовные традиции в древней и современной русской литературе

Литература 18-го века была подготовлена всей предшествующей историей русской литературы, ходом развития общества и русской культуры. Она связана с лучшими традициями древнерусской литературы (представление о важной роли литературы в жизни общества, её патриотическая направленность).

3 главные черты древнерусской литературы:

1. рукописность.

2. анонимность.

3. церковность.

Все эти черты имели сильное влияние на литературу первой трети 18 века, да и впринципе на всю дальнейшую литературу.

Как пример можно привести творчество Феофана Прокоповича, или же гисторию о Василии Кареотском.

Феофан Прокопович:

1. Использование прежде всего церковного жанра-проповеди. Церкорвный их характер.

2. Пафос патриотизма, вера в будущее России("Слово на погребение Петра Великого"1725, "Епиникион")(Прокопович был верным соратником Петра).Писал похвальные стихи, продолжая традиции патриотических стихотворений Симеона Полоцкого.

2. Василий еще сохраняет хорошие черты древнерусских героев: отцелюбие, благочестие, послушание.

3. Рукописность. В самом начале 18 века еще не было распространено книгопечатание, поэтому все еще носило рукописный характер.

Литература первых десятилетий XVIII века.

ЛИТЕРАТУРА ПЕРВЫХ ДЕСЯТИЛЕТИЙ XVIII в.

Первое двадцатипятилетие XVIII в., время царствования Петра I, является общепризнанной ключевой и порубежной эпохой в истории России.

Общеевропейский тип словесной культуры определяется тремя понятиями: это словесность авторская (индивидуальное творчество), светская (не связанная прямо с церковью и религией) и печатная (по форме бытования текстов в культурном пространстве), т. е. массовая и многотиражная. Что касается древнерусской словесной культуры, то по каждому из этих признаков она антонимична европейскому типу: словесность русского средневековья является анонимной (личность автора не имеет значения), духовной (непосредственно связана с культом и религией), рукописной (т. е. малодоступной, трудоемкой в тиражировании, с ограниченным кругом потребителей). Весь смысл культурной реформы Петровской эпохи и заключался в том, что перестройка массового сознания по законам идеологии персонализма спровоцировала смену традиционного национального типа культуры общеевропейским. И это отнюдь не значит, что русская культура утратила в этом процессе свое национальное своеобразие.

Таким образом, еще одним результатом петровских преобразований в их исторической перспективе явилась ситуация двойного раскола: культурный раскол между высшим и низшим сословиями и идеологический раскол между интеллигенцией и властью.основной круг чтения массового русского читателя составляли традиционные рукописные сборники повестей, или «гистории». сформировался тип безавторской гистории Петровской эпохи - и при очевидной своей зависимости от древнерусской повествовательной традиции (анонимность и рукописность - характерные признаки повестей Петровской эпохи, роднящие ее с древнерусской литературой), а также от западноевропейской модели жанра (типологический авантюрный сюжет), безавторские гистории, ориентированные на свою историческую современность и создаваемые людьми своей эпохи, отразили и новизну русского общественного быта в начале XVIII в., и новый тип сознания своих безымянных авторов.

«Гистория о российском матросе Василии Кориотском и о прекрасной королевне Ираклии Флоренской земли».произведение распадается на две неравные части: первая, более лаконичная, повествует о жизни молодого дворянина Василия Кориотского, пошедшего на государеву службу, а вторая, более пространная - о его невероятных приключениях в Европе. Первая часть имеет ярко выраженный бытоописательный характер; вторая, более условная, выстроена отчасти по образцу русских народных былин и разбойничьих сказок, отчасти же - по образцу западноевропейской любовно-авантюрной повести.

Кроме реальной новизны русского общественного быта в повести о российском матросе нашел свое отражение и новый тип личности, порожденный новым временем русской истории.Пусть «гистория» пока что остается анонимной и рукописной в традициях древнерусской культуры, образ ее героя и вся структура повествования неоспоримо свидетельствуют о том, что идеология персонализма, понимание ценности индивидуальной личности уже стали достоянием массового культурного сознания в те годы, когда безымянный автор создавал свою повесть.

Идеологическая проза первой трети XVIII в.: жанр проповеди в творчестве Ф. Прокоповича.Поэтика ораторской прозы

Если в безавторских гисториях Петровской эпохи создается бытовой образ нового человека, то другой, также чрезвычайно распространенный и популярный жанр - проповедь и светское ораторское «Слово» Феофана Прокоповича формирует представление о его духовном облике. Его авторская принадлежность Феофану Прокоповичу принципиально важна для жанрово-стилевой модели, в которую воплотилась у Феофана традиционная ораторская речь. Кроме того, Слово существовало не только в жанре устного публичного красноречия, но и в печатной книжной форме: как правило, тексты речей Феофана печатались по произнесении отдельными брошюрами. Ораторское искусство в начале XVIII в. занимало совершенно особенное место как в системе словесных искусств, так и в общественной жизни. общая внутриполитическая жизнь России была такой бурной, непопулярные поначалу реформы так нуждались в пропаганде, что именно ораторские жанры были единственной формой эстетической деятельности, доступной для восприятия максимального количества людей, которых нужно было убедить в необходимости всех происходящих перемен.Этот стиль может быть назван «панегирическим». «Панегирик» значит «похвальное слово», и именно проповеди Феофана, написанные в основном в этом жанре, являются и наиболее ярким воплощением панегирического стиля, которая зафиксирована в устойчивом жанре словесного творчества и его установках: проповеди - Слове. Как ораторские жанры, проповедь и светское ораторское Слово принадлежат к двум направлениям словесного искусства: литературе (поскольку и проповедь, и Слово являются текстами) и красноречию (поскольку тексты эти рассчитаны на устное произнесение перед слушателями). Этой двойственностью обусловлены законы поэтики ораторских жанров, предопределяющие их структуру, композицию, форму выражения мысли и типологию художественной образности.

Аристотель выделял три рода красноречия: торжественное, политическое и судебное, Ср. название проповедей Феофана Прокоповича: «Слово похвальное о баталии Полтавской...» (1717, произнесено по случаю годовщины Полтавской битвы); «Слово о власти и чести царской» (1718, поводом для него послужило раскрытие заговора церковников против Петра и суд над царевичем Алексеем); «Слово похвальное о флоте российском...» (1720), «Слово на погребение < ... > Петра Великого...» (1725); «Слово на похвалу блаженный и вечнодостойныя памяти Петра Великого...» (1725).

Во-вторых, устная форма бытования текста проповеди и Слова, обращенных к слушательской аудитории и преследующих двоякую цель - убедить и взволновать слушателя, предопределила ряд интонационно-структурных особенностей этих жанров. Слово - это жанр диалогичный, поскольку, формально будучи монологом, оно всегда ориентируется на воспринимающее сознание, к которому прямо обращено. Обращенность реализована в тексте ораторского жанра тройственным образом: 1) обязательным обращением в зачине к слушателям; 2) регулярным употреблением личного местоимения в формах множественного числа (мы, нам, наш), что подчеркивает наличие контакта между оратором и аудиторией и уподобляет мнение оратора мнениям его слушателей; 3) многочисленными риторическими вопросами и риторическими восклицаниями, которые разнообразят интонацию ораторской речи, уподобляют ее формально-монологический текст диалогу (вопросно-ответная структура речи) и выражают сильные эмоции оратора, которые должны передаться аудитории.

Законы риторической композиции определились еще в античной эстетике, в «Риторике» Аристотеля. Эти законы весьма жестки: во имя успеха ораторская речь должна придерживаться логической композиции. Композиция ораторской речи предполагает следующие обязательные элементы: обращение к слушателям, формулировка тезиса, его развитие и доказательство в системе аргументов, вывод, повторяющий в своей формулировке начальную посылку, финальное обращение к слушателям.

Основная часть ораторской речи - доказательство тезиса в системе аргументов - обрамлена как бы кольцом тождественных элементов: оратор обращается к слушателям в начале и конце речи, основной тезис, близко соседствующий с обращениями, также повторяется в начале и конце как положение, требующее доказательства, и как доказанное положение. Подобная кольцевая структура - это как бы и мнемонический прием - в конце напоминается о том, с чего речь начиналась, - и художественный образ, словесная модель круга и сферы, которые считались самыми совершенными из всех геометрических фигур.

Композиционные повторы в зачине и финале, охватывающие кольцом текст проповеди, весьма разнообразны. Они могут быть выражены при помощи сходных по звучанию и значению слов. В речи, ориентированной на устное произнесение, созвучие является одним из эффективнейших эмоционально-эстетических средств воздействия

Пожалуй, главным - и абсолютно индивидуальным, авторским средством его жанровой модели проповеди является синкретизм, нерасчлененность установок эпидейктической риторики в его ораторском слове. Выше уже говорилось о том, что эпидейктическое красноречие могло быть как хвалебным, так и хулительным. Яркий признак ораторских речей Феофана - это нерасчлененность хвалы и хулы в пределах одного текста, а как следствие - принципиальная разностильность его проповедей, соединяющих панегирик Петру или флоту с обличениями врагов просвещения, невежд, противников реформ.

Так, внутри самого жанра проповеди, объединяющего две противоположные установки (похвальную и обличительную), два типа художественной образности, при помощи которых выражается их эмоциональный пафос (понятийно-тезисную и бытописательно-аргументальную) и два стилевых ключа, условно говоря, высокий и низкий, намечается внутреннее противоречие, которое оказалось весьма продуктивным на следующей стадии литературного развития. Распадаясь на свои простые составляющие, хвалу и хулу, с присущими им образно-стилевыми средствами выражения, проповедь Феофана Прокоповича породила два старших жанра русской литературы нового времени: торжественную оду Ломоносова, в которую отошли панегирические тенденции проповеди, и сатиру Кантемира, которая восприняла из проповеди обличительные мотивы с присущими им способами выражения

При этом и сатира, и ода унаследовали риторические особенности жанра проповеди: риторическую кольцевую композицию, диалогизм, вопросно-ответную структуру повествования. В результате место проповеди Феофана Прокоповича в истории русской литературы определяется тем, что это - прототипический жанр, соединяющий в себе исходные условия дальнейшего русского литературного развития - в одическом и сатирическом направлениях. И Кантемир, в разработке жанровой модели сатиры, и Ломоносов, создавший жанровую модель торжественной похвальной оды, восприняли традиции проповеди-слова Феофана Прокоповича.

Две разновидности прозы начала XVIII в. - бытовая проза, тяготеющая к романно-новеллистическому типу повествования, и идеологическая ораторская проза, связанная с насущными потребностями политического момента, предлагали два разных способа создания образов «героя нашего времени». В безавторских гисториях образ человека-современника своей исторической эпохи создается извне - объективным авторским повествованием. И эстетическая достоверность такого образа определена бытовой достоверностью облика человека, типа его повседневного поведения, биографическими событиями его жизни, приуроченной к определенной исторической эпохе. Что же касается идеологической ораторской прозы, то в любом ораторском тексте неизменно присутствует его основной герой - автор-оратор, образ мыслей и эмоциональный облик которого и отражает ораторский текст. По отношению к личности оратора его речь - это полное интеллектуальное, нравственное и эмоциональное самораскрытие, создающее убедительный духовный облик человека, который в бытовой прозе может быть только реконструирован по своим внешним проявлениям.

6. Ф. Прокопович: своеобразие публицистики.

Феофан Прокопович (1677 (1681?) – 1736)

В начале 18 века интенсивное развитие получает публицистика. Прокопович был одним из выдающихся писателей-публицистов этого. Работал в жанре «слово» (светский ораторский жанр, европеизированное явление русской словесной культуры). Его авторская принадлежность Феофану Прокоповичу принципиально важна для жанрово-стилевой модели, в которую воплотилась у Феофана традиционная ораторская речь. Кроме того, Слово существовало не только в жанре устного публичного красноречия, но и в печатной книжной форме: как правило, тексты речей Феофана печатались по произнесении отдельными брошюрами. Однако, как безавторские гистории являют собой сложный сплав традиционных форм с новыми эстетическими воззрениями, так и европеизированное ораторское Слово Феофана тесно связано с предшествующей культурной традицией, поскольку является секуляризацией одного из глубоко укорененных в национальной культурной традиции жанров - церковной проповеди. Дидактическое и эмоциональное назначение (убедить и взволновать) проповеди достигается тем, что каждый смысловой фрагмент ее текста подчинен одновременно двум установкам - максимальной эмоциональной выразительности и логической связи в общем течении мысли, раскрытии основной темы проповеди. Первая установка определяет стилистику и образность проповеди, богато насыщенную риторическими фигурами (метафоры, сравнения, антитезы, олицетворения или аллегории, символика и эмблематика). Классическим образцом риторической ораторской прозы было слово, произнесенное Прокоповичем на погребении Петра I (1725). Здесь он с большим художественным мастерством и полнотой раскрыл историческое значение его реформаторской деятельности. Из-под пера Феофана вышел также ряд правительственных документов. В них он внес страстность публициста, гордящегося возросшей благодаря Петру международной ролью России, острый обличительный сарказм по адресу противников преобразований, ревнителей старины. Бесспорный сподвижник Петра. Феофан отстаивал идею подчинения церкви светской власти. Эту идею Прокопович старался донести до умов через свои произведения. В трагикомедии «Владимир» Прокопович подвергает резкой критике реакционное духовенство, которое было главным противником преобразований Петра Великого. Феофан Прокопович известен также своими похвальными стихами, в которых он прославлял Петра и великие свершения российского народа. Ярким примером таких стихов может служить «Песнь победная на преславную Победу Полтавскую». Но лирику он писал в разных жанрах: похвальные стихи, эпиграммы, шутки, басни, поэмы. В дальнейшем бурная и богатая политическими событиями жизнь Феофана не оставляла времени для занятий поэзией, поэтому его поэтическое наследие очень невелико, хотя и разнообразно. Он писал стихи от случая к случаю, преимущественно для небольшого круга друзей и не предназначал их для печати. Феофан отдавал предпочтение эпиграмме и элегии и одновременно одним из первых использовал в поэзии приемы и мотивы народных песен, недаром ряд его стихотворений, в которых особенно сильно выражено личное чувство, был положен на музыку, и они часто встречаются в рукописных песенниках XVIII в., но без имени автора. Продолжая традицию Симеона Полоцкого, писал на силлабике. Экспериментировал с современным ему стихом, его можно назвать «силлаботоником» своего времени. Первым обращается в русской поэзии к теме науки. Также являлся новатором в сфере сатирической поэзии (Эзопов язык).

Литература 30-50-х годов XVIII века. Русский классицизм.

В середине 18 столетия ведущим стилем русской культуры становится классицизм.

В течение полутора столетий кл. был ведущим стилем литературы во всей Европе. Классицизм сложился как законченное литературное мировоззрение во Франции в сер. 18 столетия и именно во французской литературе получил наиболее полное выражение. От французов он перешел затем в Англию, Германию, Италию, наконец в Россию. Французский классицизм дал мировой литературе гениальных драматургов- трагиков Корнеля и Расина; учителем поэтов-классиков всей Европы был Буало Центральной темой, идеей классицизма являлся культ государственных, гражданских добродетелей, которым классицизм приносил в жертву все личные стремления человека.

Основа всех правил классической поэтики – разделение литературы на несмешиваемые жанры. Здесь царил своеобразный закон единства стиля. Каждая тема соответствовала своему жанру, каждое произведение строилось по закону своего жанра, прямолинейно и целостно. Получается единство, прилаженность друг к другу всех элементов поэтики – «высоких» в одних жанрах, «низких» в других и т.п. Вторым устоем всего классицизма были образцы, теория подражания. При этом замечательно, что ни в теории, ни в практике поэзия классицизма не была только «книжной» поэзией. Фактически классики писали иначе, чем те поэты, которых они изображали своими образцами. Образцовой литературой была объявлена античная литература. Античные жанры, античные образы, античная мифология заполняют литературу, которая не становится от этого более близкой к подлинно античной. Точность, ясность, благородная простота и логическая законченность стиля и построения произведений явились одним из лучших достижений классицизма вообще.

Первые воздействия классицизма в России можно проследить еще в 17 веке в творчестве Симеона Полоцкого. На смену его схоластическому классицизму пришел новый, почерпнутый уже непосредственно в западных источниках Кантемиром и Тредиаковским. Они обращаются як античным образцам, и к французским и немецким классикам. Они дают сами образцы творчества в указанных классицизмом жанрах.

Однако именно Сумароков и его единомышленники, либеральные дворянские интеллигенты, создали полноценный и единый стиль, законченное художественное мировоззрение русского классицизма.

1) Рус. лит, усваивая оказывалась наследницей более зрелых достижений Запада, становилась на один уровень с самыми передовыми литературами мира.

2) Классицизм вполне соответствовал по своим идейным установкам основному направлению, указанному русской культуре всем историческим путем России в начала 18 века: именно культ общественного, государственного долга, подчинение частного, личного интересам страны и разума, столь характерные для классицизма на всех его стадиях, был близок передовым людям России. Классицизм учил, анализируя человека вообще, идеал человека, воспитывать людей в духе этого идеала; эта задача подчинения душевной жизни человека идеалу разума и культуры стояла весьма отчетливо пред всеми русскими писателями.

3) Классицизм стремился построить идеал культуры и человека не местного значения, а общечеловеческий. Идеал русского человека становится идеалом всей мировой прогрессивной культуры, и перед русским человеком открывались широчайшие горизонты. Он становился гражданином мира. Он и свою собственную русскую культуру понимал теперь как органическую составную часть общечеловеческой культуры.

При этом важно, что русская литература не должна была, не могла и не хотела утерять свои особые национальные черты, потерять свое лицо. Характерно отличали русский классицизм от западного прежде всего 2 специфические черты:

1) сатирический, воинствующий хар-р многих произведений русских классицистов, не позволивший им совсем удалиться от конкретной действительности.

2) относительная близость к народным истокам искусства.

Понятие “древнерусская литература” столь привычно, что уже почти никто не замечает его неточности. Примерно до середины XV столетия древнерусскую литературу правильнее было бы называть древне восточнославянской. В первые века после крещения Руси и распространения в восточнославянских землях письменности литература восточных славян была единой: одни и те же произведения читали и переписывали книжники в Киеве и во Владимире, в Полоцке и в Новгороде, в Чернигове и в Ростове. Позднее на этой территории складываются три разные восточнославянские народности: русские, украинцы и белорусы. Прежде единый древнерусский язык распадается: зарождаются русские, украинские и белорусские языки, на Украине формируется новый язык - «проста мова», проникающий в книжность, хотя и не вытесняющий традиционного для восточнославянской словесности церковнославянского языка.

До XV столетия древнерусская, или восточнославянская словесность образовывала единое целое с книжностью других православных славянских стран. Как и книжные памятники Древней Руси, средневековые болгарские и сербские сочинения были также написаны на церковнославянском языке, отличавшемся от восточнославянского извода русского лишь в частностях. Основной корпус памятников - абсолютное большинство переводных (а переводы составляли в древнерусской словесности более 90% произведений, по подсчетам А.И. Соболевского - даже около 99%) и многие оригинальные произведения были общими для Руси и православных южных славян. Национальные отличия не осознавались книжниками в качестве главных: несоизмеримо важнее для них была общность веры. Итальянский славист Р. Пиккио предложил рассматривать книжность трех этих стран как единое явление и назвал “Litteratura Slavia Orthodoxa” — “Литература православного славянства”

Древнерусская литература — принято все-таки пользоваться этим термином — возникла в XI в. Один из ее первых памятников — “Слово о Законе и Благодати” митрополита Илариона — был создан в 30—40-е гг. XI в., скорее всего, в самом конце 1040-х гг. XVII столетие — последний век древнерусской литературы. На его протяжении постепенно разрушаются традиционные древнерусские литературные каноны, рождаются новые жанры, новые представления о человеке и мире. Поэтому некоторые исследователи не включают XVII век в историю древнерусской литературы, рассматривая его как особый период.

Литературой называют и произведения древнерусских книжников, и тексты авторов XVIII века, и творения русских классиков XIX столетия, и сочинения современных писателей. Конечно, очевидны различия между литературой XVIII, XIX и XX вв. Но вся русская литература трех последних столетий совсем не похожа на памятники древнерусского словесного искусства. Однако именно в сравнении с ними она обнаруживает много общего.

Термином “литература” принято обычно обозначать так называемую “изящную словесность”, или художественную литературу — произведения, написанные авторами, чтобы вызвать у читателей эстетические переживания . Такие тексты могут преследовать назидательные, воспитательные, идеологические цели. Но эстетическая функция остается в ней главной, доминантной. Соответственно, в художественной литературе ценится прежде всего искусство, изобретательность автора, умелое владение различными приемами. Установка художественного текста направлена в первую очередь не на содержание, а на способ его передачи, на выражение. В европейской культуре художественная литература возникает еще в античной Греции и в Древнем Риме. Литературные произведения античности, европейского Средневековья, Возрождения, XVII и XVIII столетий (эпохи, именуемой обыкновенно классицизмом) очень сильно отличаются от сочинений, созданных на рубеже XVIII—XIX вв. и позднее. Это были произведения традиционалистские , ориентированные не на принципиальную новизну, а на воссоздание образцов, канонов, диктуемых правилами а. Подражание в традиционалистской литературе не осуждалось как эпигонство или плагиат, а было нормальным явлением. Правила, по которым “жила” традиционалистская литература, формулировались в специальных руководствах по составлению письменных и устных текстов — риториках — и в трактатах, посвященных литературе — поэтиках.

Временем “перелома”, когда индивидуальный стиль одерживает победу над литературными правилами, диктуемыми традицией, принято считать эпоху предромантизма и романтизма. Впрочем, некоторые исследователи полагают, что мнение о торжестве авторской индивидуальности над традиционалистскими литературными установками (якобы совершившемся на рубеже XVIII — XIX столетий) и о принципиальном отличии “новой” литературы от “старой”, не более чем иллюзия: мы находимся “внутри” современной литературы и поэтому лучше видим различия, а не сходство между произведениями разных авторов; в литературе других эпох, которую видим “извне”, для нас, наоборот, отчетливее общее, а не особенности того или иного индивидуального стиля. Такой позиции придерживался крупнейший русский литературовед второй половины XIX — XX вв. А.Н. Веселовский. Ее сторонником был известный исследователь античной и русской литературы М.Л. Гаспаров.

Древнерусская литература не менее традиционалистична, чем античная литература или произведения так называемого классицизма. Но ее традиционализм, каноничность иные. Культура Древней Руси не знала риторики и поэтики. Книжники прибегали к разнообразным риторическим приемам: к анафорам, к синтаксическому параллелизму, к риторическим вопросам и восклицаниям. Но при этом они подражали текстам, унаследованным из византийской литературы, а вовсе не правилам, четко сформулированным в специальных руководствах. До XVII в. на Руси не были распространены риторики, а отношение к ним было, по-видимому, устойчиво негативным. Весьма резко отзывался о риторике в начале XVI в. старец (монах) одного из псковских монастырей Филофей (нам он памятен как создатель историософской теории “Москва — третий Рим”). Пренебрежительно и с осуждением высказывались о риторике в XVII в. старообрядцы, отстаивавшие вековые устои русского православия и русской культуры; среди них был известный автор собственного “Жития”, протопоп Аввакум. Для древнерусских книжников риторика была “чуждым знанием”, принадлежностью “латынского”, католического мира. А католицизм на Руси считали ересью, отступлением от христианства. Адресатом руководств по риторике был автор , творец , писатель, относившийся к тексту как к своему созданию . Но для древнерусской религиозно-культурного сознания книжник, писатель — это не автор в собственном смысле слова, а “инструмент” в руках Бога, “орудие ” Господа. Он пишет по благодати Божией. Не случайно, киевский книжник конца XI — начала XII вв. Нестор, прекрасно начитанный в византийской агиографии (“агиография” — жития святых), пишет в Житии Феодосия Печерского о себе, что он “груб и неразумичен”. Извинения в своем невежестве и “некнижности” приносит и образованнейший московский агиограф Епифаний, прозванный современниками Премудрым: в блестящем и искуснейшем Житии Сергия Радонежского он самоуничиженно пишет о собственной необразованности и неспособности к словесному мастерству. Истинный Творец — один Бог, создавший небо и землю. Слово, дарованное Им человеку, священно (сакрально), и словом нельзя “играть”: это кощунство, преступление против Создателя. Между тем, “риторическое” отношение к тексту предполагает именно такую игру и дерзновение: писатель творит автономный словесный мир, подобно Богу, создавшему Вселенную. Писатель “кичливо” демонстрирует свое мастерство. Такого отношения к тексту древнерусское сознание принять не могло.

Когда в какой-то культуре существуют риторика и поэтика, это означает, что литература осознает себя именно в качестве литературы — самостоятельного явления. Она рефлектирует, “задумывается” над собой. В этом случае возрастает роль авторского начала: ценится мастерство художника, писатели вступают друг с другом в состязание, кто лучше напишет свое произведение и превзойдет какой-то образец. Традиционалистская литература, “провозгласившая” себя литературой, не похожа на традиционалистcкую литературу, еще не осознавшую своего своеобразия.

К числу таких литератур, не ставших самостоятельной сферой культуры, не рефлектирующих над собственной спецификой, относится древнерусская книжность. Древнерусская книжность — это еще не художественная литература. Эстетическая функция в ней не самостоятельна, подчинена утилитарной, назидательной, культовой. Отсутствие саморефлексии в древнерусской литературе обусловило относительно меньшую, чем в средневековой Западной Европе или в Византии, роль автора.

С чем это связано? Можно было бы объяснить такую особенность подчинением личности “соборному” началу, присущему Православию: католическое учение о спасении и оправдании человека делами придает личности большее значение. Но в православной Византии ситуация была совсем иной: византийская литература в сравнении с древнерусской обнаруживает больше различий, чем в сопоставлении с литературами средневекового Запада. Можно заявить, что все дело в свойствах “русской души”, чуждой индивидуализму и светской культуре. Но литература других средневековых православных славянских стран — Болгарии, Сербии — по своему типу сходна с древнерусской. Если же мы заявим, что первопричина в природе “славянской души”, то пример католических славянских стран — Польши и Чехии — опровергнет это утверждение.

Причина не в неких чертах этнической психологии и не в отличиях православия от католицизма (хотя конфессиональные различия в средневековой культуре в других случаях исключительно значимы). Специфика древнерусской литературы и других православных славянских литератур действительно связана с верой. Но не с вероисповедальными отличиями, а с особенным религиозным отношением к слову: книжность, письменность и сама азбука были для православных славян сакральны. Западный мир, бывшие варварские племена и государства унаследовали культуру и ее язык — латынь — от павшей Римской империи. К моменту своего падения в 475 г. Западная Римская империя уже около ста пятидесяти лет исповедовала христианство. Латинский язык (так же, как и греческий и еврейский) почитался Западной церковью сакральным: аргументом было евангельское свидетельство, что именно на этих трех языках была сделана надпись на кресте распятого Иисуса Христа. Но латынь в Западной Европе никогда не воспринимался только как сакральный язык. Латынь была и языком римской языческой литературы, унаследованной христианским Западом. Отношение к римским писателям дохристианской эпохи (прежде всего, к Вергилию и Горацию) в западном средневековом мире было различным — от восторженного приятия до полного отторжения. Порой в монастырских книгописных мастерских — скрипториях тексты языческих авторов смывали с пергаментных рукописей и записывали на их месте благочестивые христианские сочинения. Но все же произведения древних авторов продолжали переписываться и читаться. Латынь была также и языком языческой философии, далеко не все творения которой отверг христианский Запад, и языком юриспруденции. На латинском языке в Средневековье создавались как церковные памятники, так и светские сочинения.

Совсем иной была судьба книжного языка у православных славян. В середине IX в. византийские миссионеры братья Константин (в монашестве — Кирилл) и Мефодий создали славянскую азбуку. Константин и Мефодий проповедовали христианство в Моравском княжестве, позднее Мефодий был вынужден покинуть Моравию и поселился в Болгарии. По мнению абсолютного большинства исследователей, это была не кириллица (название “кириллица” происходит от имени Константина — Кирилла), лежащая в основе современных алфавитов восточных славян, болгар и сербов, а другая азбука — глаголица (впрочем, существует и мнение, что Константин составил сначала глаголицу, а затем кириллицу). Славянская азбука была создана специально для славянского перевода сакральных христианских текстов. Константин и Мефодий были также и создателями книжного славянского языка, и первыми переводчиками сакральных текстов с греческого на этот язык. Книжный славянский язык (его принято называть старославянским) был создан, по-видимому, на основе южнославянских говоров Македонии. В него вошли слова, составленные по аналогии со словами греческого языка, а некоторые исконные слова приобрели новые значения, передающие смысл христианского вероучения. Старославянский язык стал единым богослужебным языком православных славян. На одном языке священники в храмах возносили молитвы к Богу и на берегах Дуная, и на отрогах Родопских гор, и в глухих лесах Новгородского Севера, и на затерянных в холодном море Соловецких островах...

Со временем в разных православных славянских странах сложились собственные изводы богослужебного языка, потерявшие некоторые признаки, характерные для языка, существовавшего при Константине и Мефодии. Богослужебный язык восточных славян, болгар и сербов принято называть церковнославянским.

Обретение письменности осознавалось православными славянами как священное событие: Константин и Мефодий создали славянскую письменность по благодати Божией. В болгарском сочинении конца IX — начала X вв., “Сказании о письменах” Черноризца Храбра (это произведение было хорошо известно и в Древней Руси) говорилось: “Ведь прежде славяне, когда были язычниками, не имели письмен <...>.

Потом же Бог человеколюбец, который правит всем и не оставляет и человеческого рода без знания, но всех приводит к познанию и спасению, помиловал род славянский и послал им святого Константина Философа, названного (в пострижении) Кириллом, мужа праведного и истинного. <...> ... Для славян один святой Константин <...> и книги перевел за немногие годы <...>. И потому (еще) славянские письмена более святы и [более достойны почитания], ибо создал их святой муж, а греческие — язычники эллины. <...> Ведь если спросишь книжников греческих, говоря: кто создал вам письмена или книги перевел и в какое время, то мало кто среди них (это) знает. Если же спросишь славянских книжников, кто вам письмена создал или книги перевел, то все знают и, отвечая, говорят: святой Константин Философ <...> он и письмена создал, и книги перевел, и Мефодий, брат его” (Сказания о начале славянской письменности. М., 1981. С. 102—105, пер. Б. Н. Флори).

Средневековые славянские книжники почитали церковнославянский как священный язык и не могли помыслить, что он должен служить иным целям, кроме выражения богооткровенной истины христианства. Поэтому церковнославянский не мог стать языком художественной, светской литературы, поэтому письменность православных славян на протяжении столетий носила почти исключительно религиозный характер.

Известный филолог С.С. Аверинцев, разграничивая древнееврейскую письменность, представленную священными текстами (в христианской традиции корпус этих текстов был назван Ветхим Заветом), и древнегреческие сочинения, предложил называть религиозную книжность “словесностью”, оставив термин “литература” только за произведениями, подобными древнегреческим. Мы не можем называть еврейского царя Давида, которому приписывается авторство одной из библейских священных книг — Псалтири — автором в том же смысле слова, в каком мы называем ими, например, греческих лириков. И не случайно для библейской религиозной традиции не столь важно, все ли псалмы действительно принадлежат Давиду: значимо не авторство (псалмопевец не стремится выразить именно свои индивидуальные чувства или продемонстрировать собственное мастерство), а авторитет имени. Древнерусская литература также с полным правом может быть названа “словесностью”.

Основная особенность литературы — это вымысел. Художественный мир литературных произведений обладает особенным статусом, “фикциональностью”: высказывание в литературном тексте — это и не ложь, и не правда. Особенно отчетлива роль вымысла в повествовательных, сюжетных произведениях. Произведения с вымышленными сюжетами и персонажами существовали и в средневековой Европе (например рыцарские романы), и в Византии (например любовные романы). Но древнерусская литература вплоть до XVII столетия не знала вымышленных героев и сюжетов. С нашей, сторонней точки зрения многое в древнерусских произведениях представляется вымыслом. Например, когда под 1096 г. в летописи, известной под названием “Повесть временных лет”, приводится рассказ некоего новгородца Гюряты Роговича. Посланцу Гюряты Роговича люди из северного племени югра поведали о некоем народе, заточенном в горах: “<...> Суть горы заидуче в луку моря, им же высота ако до небесе, и в горах тех кличь великъ и говоръ, и секуть гору, хотяще высечися; и в горе той просечено оконце мало, и туде молвять, и есть не разумети языку ихъ, но кажють на железо и помавають (машут. — А.Р. ) рукою, просяще железа; и аще кто дасть имъ ножь ли, ли секиру, и они дають противу скорою (меха. — А. Р. )“. Современному человеку, обладающему рационалистическим сознанием, чудеса, описанные в житиях святых, кажутся также вымыслом. Но и древнерусские книжники, и их читатели верили в описываемые события.

Чужд был вымысел и южнославянским православным литературам. Интересна судьба на Руси и у южных славян “Александрии” — перевода античного греческого романа о великом царе и полководце древности Александре Македонском. “Александрия” была переведена на церковнославянский язык на Руси в XII в. и в Сербии в XIII — XIV в. (сербский перевод, так называемая “Сербская Александрия” распространился в Московской Руси в XV столетии). “Александрия” сообщала, что отцом Александра был не македонский царь Филипп II, а египетский волшебник Нектанав: он проник в покои царицы Олимпиады, жены Филиппа, приняв облик огромного змея. Подробно описаны в “Александрии” фантастические существа, которых встретил в своих походах Александр Македонский: шестирукие и шестиногие люди и люди с песьими головами, одноногие люди и полулюди-полукони — кентавры. Рассказано о чудесном озере, в воде которого ожили мертвые рыбы.

Для образованных византийцев “Александрия” была развлекательным чтением, романом-сказкой. Они отличали роман о македонском царе от посвященных ему исторических сочинений и когда хотели узнать истину о походах Александра, то читали, например, его жизнеописание, принадлежащее древнегреческому историку Плутарху. Но древнерусские книжники (так же как и болгарские, и сербские) отнеслись к “Александрии” по-иному: как к достоверному историческому источнику. Греческий роман на Руси был включен в состав исторических сочинений — хронографов.

Древнерусская литература до XVII в. не описывает любовных переживаний и как будто не знает самого понятия “любовь”. Она рассказывает либо о греховной “блудной страсти”, ведущей к гибели души, либо о добродетельном христианском браке (например, в “Повести о Петре и Февронии”).

В XVII в. в России постепенно распространяются беллетристические сочинения — любовно-приключенческие, авантюрные повести. Первые повести с вымышленными сюжетами и персонажами были переводами-переработками. Самые известные среди них — “Повесть о Бове королевиче”, восходящая к французскому роману о рыцаре Бове д’Антоно, и “Повесть о Еруслане Лазаревиче”, источником которой было восточное сказание о доблестном богатыре Рустеме (эта повесть послужила одним из источников пушкинской поэмы “Руслан и Людмила”). Эти произведения вызывали недовольство у консервативно настроенных людей, привыкших к произведениям. Так, придворный, стольник Иван Бегичев сурово выговаривал в послании читателям авантюрных повестей: “Все вы, кроме баснословные повести, глаголемые еже о Бове королевиче и мнящихся вам душеполезные быти, иже изложено есть от младенец <...> и о прочих иных таковых же баснословных повестей и смехотворных писм, — божественных книг и богословных дохмат никаких не читали” (Яцимирский А. И. Послание Ивана Бегичева о видимом образе Божии... . // Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1898. Кн. 2. Отд. 2. С. 4). Бегичев привык видеть в словесности “душеполезное чтение”, и он никак не мог постичь, что любители “неполезных повестей” вовсе не обманывались, не принимали их за “душеполезное чтение”: они упивались именно их “неполезностью”, хитросплетениями событий, смелыми подвигами и любовными приключениями персонажей.

Обычно в учебниках и лекционных курсах принято разграничивать религиозную и светскую древнерусскую литературу; сохраняется это разграничение и во многих научных исследованиях. На самом деле оно отражает скорее особенности сознания исследователя, нежели строение древнерусской словесности. Конечно, богослужебное песнопение (канон) святому, слово (жанр торжественного красноречия) на церковный праздник или житие святого — произведения религиозного содержания. Но и воинская повесть, и летопись, относимые чаще всего к памятникам мирской литературы, изображают и истолковывают события с религиозной точки зрения. Все происходящее объясняется участием Провидения, реализацией божественного замысла: события совершаются либо по воле и благодати Божией (это благие события), либо попущением Божиим, как наказания за грехи русских князей и их подданных (это недобрые, “злые” события — нашествия иноплеменников, неурожаи, стихийные бедствия). Причинно-следственная связь в истории летописца не интересует — он не историк, а «регистратор».

В летописи русская история была вписана в ряд событий всемирной истории и рассматривалась в рамках представлений о движении времени, унаследованных от Библии. Ориентиры священной истории — сотворение мира, потоп и расселение народов после потопа, боговоплощение, крестная смерть и Воскресение Христа, распространение христианства и — в эсхатологической перспективе — Второе пришествие Христа и Страшный суд — таковы вехи истории для летописцев. Они постоянно проводят аналогии между современными им событиями и деяниями, описанными в Библии. Не случайно, большинство из них были монахи. Некоторые исследователи (И.Н. Данилевский, А.Н. Ужанков) склонны считать, что летописи создавались как перечень благих и злых дел, предназначенный для самого Бога, как книги, по которым Господь станет судить людей в день последнего суда, но никаких прямых свидетельств этого нет. Книги, по которым в Откровении Иоанна Богослова Господь судит род человеческий, — это не летописи, написанные людьми.

Собственно светских жанров древнерусская словесность до XVII столетия не знала. В ней не было ни любовной лирики, подобной поэзии миннезингеров и трубадуров в Западной Европе, ни повествований о подвигах и любовных приключениях, как рыцарские романы на Западе. Не было исторических сочинений, авторы которых предлагали собственные интерпретации, детальный анализ событий. Такие авторские исторические труды были распространены в Византии (сочинения Михаила Пселла, Никиты Хониата и др.). На Руси “авторские” истории появляются только в XVI в. (“История о великом князе Московском” Андрея Курбского) и широко распространяются в следующем столетии. На протяжении предшествующих веков древнерусские книжники из богатого византийского историографического наследия знакомились только с хрониками — сочинениями, в которых просто и безыскусно излагались события мировой истории в хронологическом порядке; составители хроник, как и русские летописцы, объясняли происходящее Божественным Провидением.

На Западе и в Византии один и тот же материал, одни и те же сюжеты и мотивы могли быть описаны как в сакральных, так и в мирских текстах: о земной жизни Христа, о Богоматери и святых повествовали не только Евангелия и жития, но и поэмы и драматические сочинения. О жизни правителей, если они были причислены к лику святых, рассказывали и жития, и светские биографии.

На Руси было иначе. О Христе и святых повествовали только священные тексты. Если о святом рассказывала летопись, то описание его жизни либо прямо заимствовалось из агиографии, либо было выдержано в агиографическом стиле. Когда древнерусские книжники описывали жизнь правителей, то под их пером она неизменно превращалась в житие: светской биографии древнерусская литература не знала вплоть до своего заката.

Конечно, светские мотивы бытовали в русском фольклоре (впрочем, о составе древнерусского устного народного творчества мы имеем очень приблизительные представления, так как древнейшие записи русского фольклора не старше XVII в.). Но народная словесность была особой сферой культуры, не похожей на древнерусскую книжность.

По отношению к древнерусской словесности было бы правильнее говорить не о разграничении религиозной и светской сфер, а о границах между сакральными боговдохновенными текстами и сочинениями низшего религиозного статуса. Библия (Священное Писание), Священное Предание (сочинения святых — Отцов Церкви, — сформулировавших основы христианского вероучения, догматику), литургические (богослужебные) тексты составляли ядро или — если использовать другой пространственный образ — вершину древнерусской книжности. Самовольная правка, вмешательство в тексты Священного Писания и литургии не допускались. В 1525 г. грек, выходец из греческого монастыря на прославленной горе Афон (здесь находилась своеобразная “монашеская республика”, “соцветие” православных монастырей — греческих, болгарских, сербских, русских) Максим был осужден русскими церковными властями и отправлен в заточение на покаяние; причиной сурового решения явились переводы Максима Грека из Ветхого Завета, в которых содержались отступления (в грамматике!) от установившейся на Руси традиции.

Памятники церковного красноречия, жития, хожения (описания паломничеств), патерики (сборники рассказов о монахах какой-либо обители или местности) обладали меньшей авторитетностью. Переписчики нередко редактировали, дополняли или сокращали их текст. Произведения, посвященные настоящему, повседневным событиям, находились еще “ступенькой ниже”.

Таким образом, древнерусская словесность не представляет собой жесткую систему с четко разграниченными сферами: между различными областями литературы — не границы, а постепенные, “плавные” переходы.

Древнерусская словесность не знала комических, смеховых, пародийных произведений, хотя они существовали и на Западе, и в Византии. Встречаются лишь отдельные иронические фразы или сатирические “зарисовки”. Рассказывая о поражении воеводы Плещеева, летописец замечал, что он побежал, повернув “плещи” (плечи). В повествовании о страшном и унизительном поражении от татар русского воинства на реке Пьяне в 1377 г., летописец обвиняет русских, проводивших время в пирах и по беспечности не подготовившихся к нападению врагу. “Воистину на Пьяне пьяни”, — написал древнерусский книжник. Но эти отдельные иронические или сатирические фрагменты находятся в составе совершенно “серьезных” произведений. “Смех вводит в грех”, — говорит русская пословица. Смех, безудержное веселье в древнерусской православной культуре считались делом не только греховным, но и кощунственным. Смех и веселье сопровождали народные праздники языческого происхождения. Церковь эти праздники неизменно осуждала.

Только в XVII в. на Руси зарождается комическая словесность. В это же время, в 1670-е гг., создается русский театр, ставятся на придворной сцене и сочиняются первые пьесы. Актерство, лицедейство считались занятием греховным. Во-первых, это пустое развлечение. Во-вторых, и это главное, драматурги и актеры создавали свой собственный, иллюзорный мир, как бы покушаясь на права Бога — единственного Творца. Артисты отказывались от своей личности, от собственной судьбы, дарованной им Богом, и играли чужие жизни и роли. Протопоп Аввакум, неистово защищавший благословенную старину, писал о придворном театре царя Алексея Михайловича и об актерах так: играет детина ангела, а того не ведает, что это не он ангела изображает, а бес им самим играет.

“Чего не хватишься, ничего у вас нет”, — эта язвительная реплика одного из персонажей булгаковского романа “Мастер и Маргарита”, на первый взгляд, идеально применима не только к советскому дефициту, но и к древнерусской словесности. Но отличия древнерусской литературы от современных ей литератур латинского Запада или Византии вовсе не говорят о ее ущербности, “второсортности”. Просто древнерусская культура — во многом иная. Культуролог и семиотик Б.А. Успенский объяснил своеобразие древнерусской словесности так. Слово, согласно семиотике (науке о знаках) — это условный (конвенциональный) знак, в котором означаемое (то или иное понятие, смысл) и означающее (звуковая “оболочка”, звуковой состав слова) связаны произвольно. Между звуками и понятиями нет внутреннего родства. Недаром в разных языках одним и тем же означаемым соответствуют различные означающие, а в одном и том же языке какое-нибудь понятие можно обозначить разными словами- синонимами. Но древнерусскому религиозному и культурному сознанию связь между означаемыми и означающими представлялась непроизвольной, нерасторжимой. Сакральные тексты мыслились как “послание”, исходящее от самого Бога. Слова — конвенциональные знаки — воспринимались в Древней Руси как знаки иконические (в семиотике этим термином обозначаются знаки, основанные на сходстве или подобии между означаемым и означающим — фотографии, дорожные знаки с изображениями, живопись, скульптура, кино). При таком отношении к словесности эстетическая “игра”, присущая художественной литературе, оказывалась невозможной.

Древнерусская словесность — это не “изящная литература”. Древнерусская литература совсем иначе, чем литература Нового времени, связана с бытом, с обрядом, с практическими потребностями общества. Церковные песнопения исполнялись в определенное время на богослужениях, в храме звучали образцы церковного красноречия и краткие жития святых. (Их называли прóложными , по славянскому названию сборника краткие житий — Прóлога; эти тексты читались на шестой песни богослужебного песнопения — канона). Чтение пространных житий слушали монахи за трапезой; сведения житий о посмертных чудесах святых служили для обоснования канонизации (установления церковного почитания) этих святых. Летописи были для людей Древней Руси своеобразным юридическим документом. После смерти в 1425 г. московского князя Юрия Дмитриевича его младший брат Юрий Дмитриевич и сын Василий Васильевич стали спорить о своих правах на московский престол. Оба князя обратились к татарскому хану, чтобы тот рассудил их спор. При этом Юрий Дмитриевич, отстаивая свои права на московское княжение, ссылался на древние летописи, в которых сообщалось, что власть прежде переходила от князя-отца не к сыну, а к брату.

Но тем не менее древнерусские литературные памятники обладают несомненными эстетическими свойствами. В культуре, не разграничивающей художественное и нехудожественное, эстетические свойства обнаруживаются в сочинениях, имеющих утилитарные функции: всё становилось причастным божественной красоте.

В древнерусской литературе события и вещи, окружающие человека, — символы и проявление высшей, духовной, божественной реальности. В мире властвуют две силы — воля Бога, желающего блáга человеку, и воля дьявола, жаждущего своими кознями отвратить человека от Бога и погубить. Человек свободен в своем выборе между добром и злом, светом и тьмой. Но поддавшись власти дьявола, он теряет свободу, а прибегая к помощи Бога, обретает укрепляющую его Божественную благодать.

И составители житий и проповедей, и летописцы, и авторы исторических повестей неизменно обращаются к Библии. Древнерусские сочинения — это своего рода ткань. Неизменная основа и “красная нить” этих текстов, их лейтмотивы — символы, метафоры, речения, заимствованные из библейских книг. Так, “Сказание о Борисе и Глебе” (XI — начало XII в.) — житийное повествование о святых братьях, сыновьях крестителя Руси князя Владимира, добровольно и безвинно принявших мученическую смерть от руки сводного брата Святополка — открывается строками: “Родъ правыихъ благословиться, — рече пророкъ, — и семя ихъ благословении будеть”. Эта реминисценция из библейской книги Псалтирь является одним из семантических ключей к тексту. Но иногда аллюзии на Священное Писание, указывающие на символические смыслы, привносимые в текст древнерусским книжником, не столь очевидны для нас. А древнерусские читатели узнавали их без труда. Отрок Глеб в том же “Сказании...” трогательно молит убийц: “Не порежете лозы не до коньца въздрастъша, а плод имуща!” Юная лоза — это не просто эмоциональная метафора, а христологический символ: в Евангелии от Иоанна (гл. 15) виноградной лозой именут себя Иисус Христос. Глеба безжалостно убивает по приказу посланцев Святополка собственный повар: “Поваръ же Глебовъ, именьмь Търчинъ, изьмъ ножь и, имъ блаженааго, и закла и яко агня непорочьно и безлобиво <...>”. Сравнение с агнцем (ягненком) не только свидетельствует о незлобивости и кротости святого; Агнец, Агнец Божий — метафорическое именование Христа в Священном Писании. Сравнивая Глеба с агнцем, составитель “Сказания...” уподобляет его Христу, принявшему безвинную смерть.

Время и пространство в древнерусской словесности — это не физические категории. Они обладают особой семантикой. Сквозь врéменное просвечивает вечность. Повторяющиеся каждый год церковные праздники: рождество, смерть и Воскресение Христа — были не просто воспоминанием о событиях земной жизни Спасителя, но таинственным и реальным повторением этих самых событий. Каждый праздник Рождества Христова верующие переживали как рождение младенца Иисуса, а каждый праздник Пасхи был для них новым воскресением Христа из мертвых. Не случайно древнерусский проповедник XII в. Кирилл Туровский, вспоминая о воскресении Христа, постоянно употребляет слово “днесь” (“ныне”).

Библейские события истолковывались как прообразы того, что происходит в настоящем. События прошлого для древнерусского человека не исчезали бесследно: они рождали долгое “эхо”, повторяясь, обновляясь в настоящем. Отзвуком, отголоском библейской истории об убиении Авеля братом Каином для древнерусских книжников было вероломное убийство святых князей братьев Бориса и Глеба “новым, вторым Каином” — сводным братом Святополком. В свою очередь, Святополку были уподоблены позднейшие русские князья, так же, как и он, лишившие жизни своих родственников.

Пространство для древнерусского человека не было просто географическим понятием. Оно могло быть “своим” и “чужим”, “родным” и “враждебным”. Таковы, например, с одной стороны земли христианские и особенно “святые места” (Палестина с Иерусалимом, Константинополь с его святынями, афонские монастыри на Балканах). Семантику пространства в древнерусской словесности исследовал Ю.М. Лотман. “Святые”, “праведные” земли располагались на востоке, “на восходе солнца” (не случайно, главная часть христианского храма, его “святая святых” была всегда обращена на восток). “Грешные земли” и самый находились на западе и севере. Но понятия “восток” и “запад” имели в древнерусском религиозном сознании прежде всего не географический, а ценностно-религиозный смысл.

Город с его храмами и стенами противопоставлялся Дикой степи, откуда совершали набеги иноплеменники — половцы и татары. Мирская территория гóрода, деревни, пóля противопоставлялись священному пространству храмов и монастырей.

Стиль в древнерусской литературе зависел не от жанра произведения, а от предмета повествования. В описании жизни святого использовался устойчивый набор выражений — “трафаретов” и библейских цитат. Святой обычно именовался “земным ангелом и небесным человеком”, “дивным и пречýдным”, говорилось о “свете” его души и подвигов, о неуклонной, жаждущей любви к Богу. Он уподоблялся прославленным святым прошлого. Эти же “трафареты”, “общие места” используются при изображении святого и в летописном фрагменте, и в похвальном слове.

Неизменным в различных произведениях был образ идеального князя: он благочестив, милостив и справедлив, храбр. Смерть его оплакивают все люди — богатые и бедные.

Другой набор “трафаретов” был характерен для воинского стиля. Этим стилем описывались битвы и в летописях, и в исторических повестях, и в житиях. Враг выступал “в силе тяжце”, обступал русское войско подобно лесу; русские князья перед битвой возносили молитвы Богу; стрелы летели как дождь; воины бились, схватившись за руки; битва была столь жестока, что кровь заливала долины, и т.д.

В культуре Нового времени высоко ценится все небанальное, еще не известное. Главным достоинством писателя считается его индивидуальность, неподражаемый стиль.

В древнерусской литературе властвовал канон — правила и образцы, по которым книжники составляли свои произведения. Не менее значима роль канона в других сферах древнерусской культуры, в частности, в иконописи: изображения различных сюжетов священной истории имели устойчивую композицию и цветовую гамму. Того или иного святого икона представляла в неизменном облике, причем повторялись не только черты лика, но и одеяние, и даже форма бороды. В XVI—XVII столетиях получили распространение специальные руководства по написанию икон — иконописные подлинники.

Исследователь древнерусской словесности академик Д.С. Лихачев предложил особый термин для обозначения роли традиции, канона в памятниках средневековой русской словесности — “литературный этикет”. Вот как сам ученый разъясняет это понятие: “Литературный этикет средневекового писателя слагался из представлений о том: 1) как должен был совершаться тот или иной ход событий, 2) как должно было вести себя действующее лицо сообразно своему положению, 3) какими словами должен был описывать автор совершающееся. <...>

Было бы неправильно усматривать в литературном этикете русского Средневековья только совокупность механически повторяющихся шаблонов и трафаретов, недостаток творческой выдумки, “окостенение” творчества и смешивать этот литературный этикет с шаблонами отдельных бездарных произведений XIX в. Все дело в том, что все эти словесные формулы, стилистические особенности, определенные повторяющиеся ситуации и т. д. применяются средневековым писателем вовсе не механически, а именно там, где они требуются. Писатель выбирает, размышляет, озабочен общей “благообразностью” изложения. Самые литературные каноны варьируются им, меняются в зависимости от его представлений о “литературном приличии”. Именно эти представления и являются главными в его творчестве.

Перед нами не механический подбор трафаретов, а творчество, в котором писатель стремится выразить свои представления о должном и приличествующем, не столько изобретая новое, сколько комбинируя старое” (Лихачев Д. С. Поэтика литературы // Художественно-эстетическая культура Древней Руси. XI — XVII века. М., 1996. С. 66).

Термин “литературный этикет” стал общепризнанным в исследованиях по истории древнерусской словесности.

Ю.М. Лотман назвал каноническое искусство (к которому относится и древнерусская литература) “информационным парадоксом”. Новый текст должен передавать новую информацию, однако в случае с каноническим искусством этого не происходит: “клишированным”, повторяющимся оказывается именно сообщение, содержание. Так, жития различных святых — в каком-то смысле слова — один текст с одним и тем же “персонажем” и событийным рядом (образ святого и его деяния в многочисленных житиях сходны). В произведениях канонического искусства, как утверждает исследователь, ощутима форма, “план выражения”, а не повторяющееся содержание. Ю.М. Лотман видел функцию текстов канонического искусства в сообщении воспринимающему (читателю, созерцателю, слушателю) принципов, по которым эти тексты построены. Такие принципы — код (“язык”, система приемов, передающая информацию), с помощью которого читатель мог по-новому интерпретировать другие тексты. К их числу относятся, по Ю.М. Лотману, и окружающий мир, и представления о нем человека канонической культуры. (Понятие “текст” Ю.М.Лотман употребляет в расширительном, семиотическом значении: реальность — также текст, имеющий определенный смысл, который нужно постичь.) Но для овладения этим кодом не требуется большое число текстов (как это есть на самом деле), и потому Ю.М. Лотман полагает, что каноническое искусство содержит и передает не только коды, но и новые сообщения. По мысли исследователя, эти новые сообщения создаются благодаря тому, что при создании текстов происходит нарушение правил, декларируемых традиционалистскими культурами (см.: Лотман Ю.М. 1) О двух моделях коммуникации в системе культуры; 2) Каноническое искусство как информационный парадокс // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн, 1992. Т. 1. С. 84-85; 243-247). Однако такая интерпретация грозит нивелировать различие между традиционалистскими и антитрадиционалистскими культурами. Более типичны для культур, ориентированных на канон, и в частности, для древнерусской словесности, вероятно, иные случаи.

Новое в традиционалистском тексте может создаваться не благодаря оригинальности сообщения, но благодаря особенностям кода, выражающего это сообщение. Житие Сергия Радонежского (1417—1418) Епифания Премудрого - пример, когда заданное, привычное содержание передается с помощью кодов, взаимодействие которых в тексте непредсказуемо и оригинально. Читатель Жития знает, что ему будет сообщено о мистической связи жизни Сергия со Святой Троицей. Но он не может предугадать, как это будет сделано: на фразовом уровне (с помощью тройных повторов каких-то слов или выражений), на событийном уровне (причем не известно, через какие события), с помощью разъяснений агиографа и ретроспективных аналогий с библейскими праведниками, в повествовании о которых также встречаются трижды повторяющиеся события. Элементы тройных повторов в Житии нередко не образуют единые блоки, но разделены значительными фрагментами текста. Читатель должен обнаружить эти ряды. Чтение Жития оказывается воссозданием жизни святого как целостности, обладающей смыслом. Текст Жития ведет читающего и к глубинному смыслу догмата о Святой Троице - смыслу многозначному и потаенному...

Оригинальность древнерусского книжника (а Епифаний был несомненно искусным и оригинальным писателем) проявляется не в пренебрежении традицией, не в нарушении ее, но в “надстраивании” над ее правилами собственных дополнительных принципов упорядочивания, организации текста.

Стиль некоторых древнерусских книжников легко узнаваем, обладает яркими отличительными чертами. Так, невозможно приписать кому-то другому не только сочинения Епифания Премудрого, с его изощренным “плетением словес”. Неподражаем стиль посланий Ивана Грозного, дерзко смешивающего велеречивость и грубую брань, ученые примеры и слог простого разговора. Но это скорее исключения. Древнерусские авторы сознательно не пытались быть оригинальными, не кичились, не “щеголяли” красотой и изяществом или новизной стиля.

Авторское начало в древнерусской литературе приглушено, неявно. Древнерусские книжники не были бережны с чужими текстами. При переписывании тексты перерабатывались: из них исключались или в них вставлялись какие-то фразы или эпизоды, добавлялись стилевые “украшения”. Идеи и оценки автора заменялись на противоположные. Списки одного произведения, существенно отличающиеся друг от друга, исследователи называются “редакциями”. Древнерусские книжники редко указывали в рукописях свое имя. Как правило, авторы упоминают свои имена, лишь когда это необходимо, чтобы придать повествованию достоверность, документальность. Так, составители житий часто рассказывали, что были очевидцами событий из жизни святого. Авторы повествований о паломничествах, описывая собственные путешествия к великим христианским святыням, сообщали свои имена. Ценилось прежде всего не авторство, а авторитет пишущего. Некоторым из греческих богословов — отцов церкви — святому Василию Великому, святому Иоанну Златоусту — русские книжники даже приписали поучения против язычества, созданные на самом деле на Руси. Авторитет имени придавал этим текстам бóльшие влияние и весомость. Среди сочинений, приписанных известному проповеднику святому Кириллу Туровскому, многие ему, по-видимому, не принадлежат: имя Кирилла Туровского придавало этим сочинениям дополнительный авторитет.

Понятие авторства в современном смысле появляется лишь в XVII в. Придворные стихотворцы Симеон Полоцкий, Сильвестр Медведев, Карион Истомин уже считают себя создателями оригинальных творений, подчеркивая свое литературное мастерство. Они получают от царей денежные вознаграждения за свои сочинения. Их современник протопоп Аввакум, ревностный приверженец традиций старины, тем не менее постоянно нарушает устоявшиеся правила и пишет автобиографическое повествование — собственное жизнеописание в форме жития святого (ни один книжник прежних веков не мог и помыслить такого). Аввакум уподобляет себя апостолам и самому Христу. Он свободно переходит от книжного языка к разговорному просторечию.

Для современной литературы характерно осознание собственной динамики, развития: и писатели, и читатели различают признанный, авторитетный “фонд” литературы — классику — и сегодняшние произведения, создающие новые художественные языки, по-новому трансформирующие реальность, вызывающие споры. Древнерусской словесности такое самосознание чуждо. Для московского книжника XV или XVI столетия сочинения киевских летописцев или агиографов трех- и четырехвековой давности и современные тексты принципиально не различаются. Старые тексты могут быть авторитетнее новые, порой менее понятными, чем современные, и поэтому, например, их язык требует подновления при переписывании. Старинные произведения подвергались порой и идейной, и стилистической редактуре. Однако то же самое случалось и с текстами, созданными недавно. Древние и новые тексты одинаково читались и часто включались в одни и те же рукописные сборники. Разновременные произведения мыслятся как бы синхронными, принадлежащими одному времени. Вся же словесность как бы “ахронна”, имеет вневременной характер.

Литература Нового времени представляет некую систему, все элементы (жанры, тексты) которой взаимосвязаны. Когда формируется какое-то литературное течение или направление, то присущие ему черты проявляются в самых разных жанрах. Так, исследователи пишут и о романтической поэме, и о романтической элегии, и о романтической трагедии или повести. Эволюция какого-то одного жанра или группы жанров, открытия, сделанные в этих жанрах, воспринимаются и произведениями, принадлежащими совсем иным литературным сферам. Так, приемы психологического романа середины — второй половины XIX столетия наследует лирика; под влиянием господствующей прозы “прозаизируется” стихотворство (лирика и поэмы Н.А. Некрасова); доминантная роль поэзии в литературе символизма приводит к “лиризации” символистской прозы.

В древнерусской литературе такой связи между разными видами книжности, которые ученые традиционно тоже именуют жанрами, нет.

Еще в XVII столетии, когда исторические повествования претерпевают разительные изменения и возникают прежде неизвестные жанры, книжники продолжают создавать жития святых по старым схемам. Одни жанры развиваются быстрее, другие медленнее, третьи “коснеют” в неподвижности. Естественно, не эволюционируют жанры, структура которых обусловлена правилами богослужения. Мало изменились жития, ибо они повествуют о вечном — о раскрытии и присутствии святости в земном мире. Для разных жанров существует свое ви дение человека. При этом, например, житийный “персонаж”, святой, и в других жанрах будет изображаться не так, как обыкновенные, грешные люди, князь — неизменно иначе, чем простолюдин. Сходным образом, святые, Богоматерь и Христос, слуги, грешники, бесы изображаются на иконах всегда по-разному, независимо от положения в пространстве: Христос и Богоматерь намного выше ростом, чем апостолы, стоящие рядом; еще меньше ростом слуги. Бесы неизменно показаны в профиль.

В литературе Нового времени произведения различных жанров “говорят” о разном, создают различные художественные миры: мир элегии — это иной мир, нежели мир романа или комедии. Мир древнерусской словесности един — это реальность, созданная Богом. Но увидена она в разных жанрах с различных точек зрения; жанровое ви дение летописи непохоже на житийное: летописец фиксирует и отбирает события иначе, чем агиограф. Но эти различные подходы к реальности совместимы: к примеру, житийный рассказ нередко вставляется в летописный текст. Краткое упоминание в летописи о святом или рассказ о подвигах князя во имя земли и веры в летописи могут трансформироваться в агиографическое повествование. Представления о человеке и мире не создаются древнерусским книжником, а задано, “преднайдено” в церковном учении. В литературе же Нового времени эти представления имеют иное происхождение: они в разной степени диктуются жанром, эпохой, мировоззрением автора.

Сейчас некоторые российские (например В.М. Живов) и многие зарубежные (Г. Ленхофф, Р. Марти, Р. Пиккио и др.) исследователи не без оснований полагают, что такая категория, как жанр, вообще не применима к древнерусской словесности: выделение жанров связано с осознанием поэтики, стиля как самоценных художественных явлений, а в Древней Руси этого не было. Произведения различных типов не были отделены друг от друга отчетливыми границами, «скрещивались», «перетекали» друг в друга. Число исключений - не традиционных в жанровом отношении произведений - едва ли не превышает количество «правильных» с жанровой точки зрения текстов. Это не случайно: жанровое сознание предполагает обособленность текстов друг от друга. Памятники же древнерусской книжности, призванные выражать, нести единственную Божественную Истину, составляли единое смысловое пространство.

Религия определяет не просто набор тем древнерусской книжности, вера обусловливает самую сущность старинной словесности.

Реформы Петра I начертали для русской культуры и словесности новый путь: восторжествовало светское, мирское искусство, образцом стали сочинения западноевропейских авторов. Древние традиции были оборваны, собственная литература забыта. Постепенное открытие, “второе рождение” древнерусской словесности происходило в XIX и XX столетиях. Перед исследователями и читателями предстал особенный мир, прекрасный и загадочный в своей непохожести на современную литературу.

© Все права защищены

Пеева М.В. Роль древнерусской литературы в современном литературном образовании школьников //Д.С.Лихачев и русская культура: материалы областных научных чтений, посвященных 100-летию академика Д.С.Лихачева, г.Кемерово, 9 ноября 2006 г. /под ред. Е.Л.Рудневой.-Кемерово: Изд-во КРИПКиПРО,2007.

Роль древнерусской литературы в современном литературном образовании школьников

Ценя прекрасное в прошлом, защищая его, мы тем самым как бы следуем завету А.С.Пушкина: «Уважение к минувшему – вот черта, отличающая образованность от дикости…». Эта цитата в полной мере раскрывает роль древнерусской литературы в современном образовании школьников.

«Памятники древнерусской литературы влияют на формирование наших первичных представлений о Древней Руси и об источниках познания отечественной культуры. Они действенно влияют вообще на становление в юные - школьные - годы нашего художественного вкуса, понятий о художественных ценностях, общеэстетических понятий о том, что такое совершенное произведение литературы, помогает усвоить, как важно для нас сегодня обращение и к очень давнему культурному наследию» 1 .

«Поразительно то, что уже в текстах 16в. обнаруживаем черты, типичные для великой русской классической литературы, и элементы мышления, как бы предвосхищающие наш современный ход мысли, историзм с редкостной широтой хронологического, а также и пространственно – географического диапазона, богатейшая, одновременно и очень конкретная и символически – утонченная ассоциативность, представление о «знаке» - исторически конкретном образе, являющемся в то же время и образом символом. В гениальном памятнике литературы 12 века «Слове о полку Игореве» видим уже и синтетическое восприятие и отображение во взаимосвязи человека и природы, лирического и эпического, то есть начало той линии развития великой литературы, которая восходит к «Войне и миру» Л. Толстого 2 . По мнению Толстого, великие тексты далекого прошлого открывают человеку новый мир, заставляют его «без знания… полюбить знание». «Каждый из этих книг в первый раз узнает всю прелесть эпоса в неподражаемой простоте и силе».

В связи с этим большую роль в формировании безграничного нравственного совершенствования человека играет учительная литература Древней Руси, которая подчинялась задачам нравоописания и нравоучения. «Ее этикет и «благовоспитанность» в жизни находятся в тесной взаимосвязи. Так, например, «Чтение о житии и о погублении Бориса и Глеба», изучаемое в школе, от начала и до конца пронизано обостренным чувством этикета. «Блаженный же пад поклонися отцю своему и облобыза честнеи нозе его, и пакы въстав, обуим выю его, целоваше со слезами » (Чтение о житии и о пагублении Бориса и Глеба). Таким образом, для учащихся открывается особый, национальный идеал красоты. Прежде всего, это красота духовная, внутренняя, красота христианской милосердной и любящей души.

Особенно важно, что в литературе Древней Руси нет места ненависти и презрению к другим народам (что обычно для многих других произведений средневековья); она воспитывает не только патриотизм, но говоря современным языком – и интернационализм.

«Устойчивые этикетные особенности слагаются в литературе в иероглифические знаки, в эмблемы. Эмблема близка к орнаменту. «Плетение словес», широко развившееся в русской литературе с конца 14 в., - это словесный орнамент. Можно графически изобразить повторяющиеся элементы «плетения словес», и мы получим орнамент, близкий к орнаменту рукописных заставок, - так называемой «плетенке» 5 .

Вот пример сравнительно простого «плетения» из входившей в состав летописей «Повести о приходе на Москву хана Темир Аксака». Автор нанизывает длинные ряды параллельных грамматических конструкций, синонимов – не в узкоязыковом, но шире – в логическом и смысловом плане. В Москву приходят вести о Темир Аксаке « како готовится воевати Русскую Землю и како похваляется ити к Москве, хотя взятии ея, и люди русскыя попленити, и места свята разорити, а веру христьяньскую искоренити, а хрестиян гонити, томити, мучити, пещи и жещи и мечи сещи…». Акцентируя свое внимание на подобных примерах, ученики впитывают чувство гармонии и единства литературы, готовясь к изучению торжественного, высокого слова М.В. Ломоносова, Г.Р. Державина, А.С. Пушкина и т.д.

«Важную роль также имеет изучение конкретного слова древнерусской литературы. Слово выступает здесь не только в своей звуковой сущности, но и в зрительном образе. Оно тоже в какой-то мере «вневременное».

Культурный горизонт мира непрерывно расширяется, а в современном обществе наблюдается падение нравов. Стремление перейти на западное восприятие мира рушит национальную систему мировоззрения, приводит к забытью традиций, опирающихся на духовность. Модное подражание Западу губительно для русского общества, а, следовательно, нуждается в «лечении» через историю. Благодаря ей единство мира становится все более и более ощутимым. Расстояния между культурами сокращаются, и все меньше остается места для национальной вражды. Это величайшая заслуга гуманитарных наук. Одна из насущных задач – ввести в круг чтения и понимания современного читателя памятники искусства слова Древней Руси, в великой и своеобразной культуре которой тесно переплетаются изобразительное искусство и литература, гуманистическая культура и материальная, широкие международные связи и резко выраженное национальное своеобразие. Если мы сохраним нашу культуру и все то, что способствует ее развитию, - библиотеки, музеи, школы, университеты, - если сохраним наш неиспорченный богатейший язык, литературу, искусство, то мы, безусловно, - великая нация. Поэтому-то так важно, чтобы школьный учитель был достоин своего предмета преподавания.

____________________________

1 Шмидт С.О. «Слово о полку Игореве» и становление и развитие понятия о памятнике культуры»//Памятники Отечества. - №1.- 1986, стр. 160.

2 Шмидт С.О. «Слово о полку Игореве» и становление и развитие понятия о памятнике культуры»//Памятники Отечества. - №1.- 1986, стр. 160.

3 Лихачев Д.С. Избранные работы: В 3-х т. Т. 1. – Л.: Худож. лит., 1987, стр. 286.

Традиции древнерусской литературы обнаруживаются в творчестве русских писателей XVIII века. Отчасти их можно выявить в произведениях М.В. Ломоносова, А.Н. Радищева, Н.М. Карамзина и др.

Новый уровень усвоения традиций древнерусской литературы обнаруживает творчество А.С. Пушкина. «Великий русский поэт не только использовал сюжеты, мотивы, образы древнерусской литературы, но и прибегал к ее стилям и отдельным жанрам для воссоздания “духа времени”» 1 . В работе над «Русланом и Людмилой» поэт использовал имя главного героя древнерусской повести о Еруслане Лазаревиче — Руслан - и мотив встречи его с богатырской головой, хранящей меч.

Неоднократно Пушкин обращался к русским летописям, его поражала в них «простота и точность изображения предметов». Под их впечатлением была создана «Песнь о вещем Олеге». Древнерусский текст натолкнул поэта на философские раздумья о назначении поэта. Поэт — это Волхв, кудесник-прорицатель, пророк. Он «не боится могучих владык» и не нуждается в княжеском даре. Отсюда, от этой пушкинской баллады, тянутся нити к программному стихотворению «Пророк», а также образу летописца-Пимена в трагедии «Борис Годунов». Пушкинский Пимен — мудрый старец, очевидец многих исторических событий, пишущий о них только правду. «Характер Пимена не есть мое изобретение, — писал Пушкин. — В нем собрал я черты, пленившие меня в наших старых летописях, умилительная кротость, простодушие, нечто младенческое и вместе мудрое, усердие, можно сказать, набожное к власти царя, данной ему Богом, совершенное отсутствие суетности, пристрастия дышат в сих драгоценных памятниках времен давно минувших» 2 . Следуя древнерусским традициям, Пушкин воссоздает «трогательное добродушие древних летописцев».

Современным исследователем отмечено, что летописный и агиографический стили по-новому проявились у Пушкина в 1830-е годы в таких произведениях, как «Родословная моего героя», «История села Горюхина», «Повести Белкина» 3 .

Романтизм лермонтовской поэзии также опирался на героико-патриотические мотивы древнерусских исторических сказаний и преданий, что проявилось в разработке темы Ивана Грозного, демонологических мотивах («Демон»).

По-новому к использованию традиций древнерусской литературы подходит Н.В. Гоголь. Замечено, что в ранних произведениях писателя («Вечера на хуторе близ Диканьки», «Миргород») фольклорные мотивы увязываются с мотивами древнерусских сказаний и поверий. В зрелый период творчества он обращает внимание на памятники учительного красноречия Древней Руси («Выбранные места из переписки с друзьями»).

Во второй половине XIX века новый этап освоения художественных традиций древней литературы связан с именами Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского.

В древнерусской литературе Достоевский видит отражение духовной культуры народа, выражение его этических и эстетических идеалов. Не случайно высшим нравственным идеалом народа писатель считал Иисуса Христа, а историческими народными идеалами — Феодосия Печерского и Сергия Радонежского. В романе «Братья Карамазовы», опровергая индивидуалистический анархический «бунт» Ивана Карамазова, он создает «величавую положительную фигуру» русского инока — старца Зосимы. «Взял я лицо и фигуру из древнерусских иноков и святителей, — писал Достоевский, — при глубоком смирении надежды беспредельные, наивные о будущем России, о нравственном и даже политическом ее предназначении. Св. Сергий, Петр и Алексей митрополиты разве не имели всегда в этом смысле России в виду? 4 »

Ставя в центре романов «Преступление и наказание», «Идиот», «Подросток», «Братья Карамазовы» философские и нравственные проблемы смысла жизни, добра и зла, писатель переносил их решение из временного плана в сферу «вечных истин» и прибегал с этой целью к характерным для древнерусской литературы приемам абстрагирования.

Л.Н. Толстой в романе «Война и мир» использует эпические традиции древнерусских летописей и воинских повестей. Писатель интересуется древнерусской агиографией, в которой увидел «нашу русскую настоящую поэзию», и применяет материал литературных памятников в своей педагогической деятельности («Азбука»).

Древнерусские произведения используются Толстым и в других художественных произведениях («Отец Сергий» — эпизод из «Жития протопопа Аввакума»). Евангельские притчи и символы широко использованы писателем в философско-публицистических трактатах. Его привлекала нравственная и психологическая сторона древнерусских шедевров, поэтичность их изложения, места «наивно художественные». В 70-80-е годы XIX века сборники житийных произведений — Прологи и Минеи — становятся его любимым чтением. Толстой писал в «Исповеди»: «Исключая чудеса, смотря на них как на фабулу, выражающую мысль, чтение это открывало мне смысл жизни» 5 . Писатель приходит к выводу, что святые — это обыкновенные люди: «Таких святых, чтобы они были совсем особенные от других людей, таких, тела которых оставались бы нетленными, которые творили бы чудеса и т.п., никогда не было и не может быть» 6 .

К типу «народной интеллигенции» относил русских подвижников Г.И. Успенский. В цикле очерков «Власть земли» он отмечал, что эта интеллигенция вносила «божескую правду» в народную среду. «Она поднимала слабого, беспомощно брошенного бессердечною природой на произвол судьбы; она помогала, и всегда делом, против слишком жестокого напора зоологической правды; она не давала этой правде слишком много простора, полагала ей пределы... тип ее был тип божия угодника... Нет, наш народный угодник хоть и отказывается от мирских забот, но живет только для мира. Он мирской работник, он постоянно в толпе, в народе, и не разглагольствует, а делает в самом деле дело» 7 .

Древнерусская агиография органически входила в творческое сознание замечательного и до сих пор по-настоящему не оцененного писателя Н.С. Лескова. Постигая тайны русского национального характера, он обращался к сказаниям Пролога, Четьих-Миней. К этим книгам писатель подходил как к литературным произведениям, отмечая в них «картины, каких не выдумаешь». Лескова поражали «ясность, простота, неотразимость» повествования, «сюжетов и лиц». Рассказы Пролога позволяли ему узнать, «как люди представляют себе божество и его участие в судьбах человеческих». Создавая характеры «праведников» 8 , «положительные типы русских людей», Лесков показывал тернистый путь исканий нравственного идеала. Его герои неразрывно связаны с бескрайними просторами родной земли, ее многовековой многострадальной историей. Они исполнены подлинной человечности, самоотверженности, талантливости и трудолюбия.

Осваивают традиции древнерусской литературы и писатели XX века: русские символисты, М.Горький, В.Маяковский, С. Есенин и др.

Идеалы нравственной духовной красоты русского человека вырабатывались нашей литературой на протяжении всего, почти тысячелетнего, ее развития. Древнерусская литература создала характеры стойких духом, чистых душой подвижников, посвятивших жизнь служению людям, общественному благу. Они дополняли народный идеал богатыря — защитника рубежей Русской земли, выработанный эпической поэзией. О тесной связи этих двух идеалов писал Д.Н. Мамин-Сибиряк в письме к Н.Л. Барскову 20 апреля 1896 года: «Как мне кажется, “богатыри” служат прекрасным дополнением “святителей”. И тут и там представители родной земли, за ними чудится та Русь, на страже которой они стояли. У богатырей преобладающим элементом является физическая мощь: они широкой грудью защищают свою родину, и вот почему так хороша эта “застава богатырская” (речь идет о картине В.М. Васнецова “Богатыри”. — Авт. ), выдвинутая на боевую линию, впереди которой бродили исторические хищники... “Святители” являют другую сторону русской истории, еще более важную, как нравственный оплот и святая святых будущего многомиллионного народа. Эти избранники предчувствовали историю великого народа...» 9

Новую жизнь произведения древнерусской литературы обрели в наши дни. Они служат могучим средством патриотического воспитания, вселяют чувство национальной гордости, веры в неистребимость созидательной жизненной силы, энергии, нравственной красоты русского народа. Как верно и глубоко отмечал А.И. Герцен: «Человечество в разные эпохи, в разных странах, оглядываясь назад, видит прошедшее, но самим образом восприятия и отражения его раскрывает само себя... Последовательно оглядываясь, мы смотрим на прошедшее всякий раз иначе, всякий раз разглядываем в нем новую сторону, всякий раз прибавляем к уразумению его весь опыт вновь пройденного пути. Полнее сознавая прошедшее, мы уясняем современность; глубже опускаясь в смысл былого — раскрываем смысл будущего; глядя назад — шагаем вперед» 10 .

Предварительные замечания. Понятие древнерусская литература обозначает в строгом терминологическом значении литературу восточных славян XI - XIII вв. до их последующего разделения на русских, украинцев и белорусов. С XIV в. отчетливо проявляются особые книжные традиции, приведшие к образованию русской (великорусской) литературы, а с XV в. - украинской и белорусской. В филологии понятие древнерусская литература используется традиционно применительно ко всем периодам в истории русской литературы XI - XVII вв.

Все попытки отыскать следы восточнославянской литературы до крещения Руси в 988 г. окончились неудачей. Приводимые доказательства представляют собой или грубые подделки (языческая летопись " Влесова книга ", обнимающая огромную эпоху с IX в. до нашей эры по IX в. нашей эры включительно), или несостоятельные гипотезы (так называемая " Летопись Аскольда " в Никоновском своде XVI в. среди статей 867-89 гг.). Сказанное вовсе не означает, что в дохристианской Руси полностью отсутствовала письменность. Договоры Киевской Руси с Византией 911, 944 и 971 гг. в составе " Повести временных лет " (если принять доказательства С. П. Обнорского) и археологические находки (надпись из обжига на гнЈздовской корчаге первых десятилетий или не позднее середины X в., новгородская надпись на деревянном замке-цилиндре, по предположению В. Л. Янина, 970-80) показывают, что в X в., еще до крещения Руси, кириллическое письмо могло использоваться в официальных документах, государственном аппарате и быту, постепенно подготавливая почву для распространения письменности после принятия христианства в 988 г.

§ 1. Возникновение древнерусской литературы
§ 1.1. Фольклор и литература. Предшественником древнерусской литературы был фольклор, распространенный в средневековье во всех слоях общества: от крестьян до княжеско-боярской аристократии. Задолго до христианства это была уже litteratura sine litteris, литература без букв. В письменную эпоху фольклор и литература со своими жанровыми системами существовали параллельно, взаимно дополняли друг друга, иногда вступая в тесное соприкосновение. Фольклор сопровождал древнерусскую литературу на протяжении всей ее истории: от летописания XI - начала XII в. (см. § 2.3) до " Повести о Горе-Злочастии " переходной эпохи (см. § 7.2), хотя в целом слабо отразился в письменности. В свою очередь и литература воздействовала на фольклор. Самый яркий пример этого - духовные стихи, народные песни религиозного содержания. Они испытали сильное влияние церковно-канонической литературы (библейских и богослужебных книг, житий святых и т. п.) и апокрифов. Духовные стихи сохраняют яркий отпечаток двоеверия и представляют собой пеструю смесь христианских и языческих представлений.

§ 1.2. Крещение Руси и начало " учения книжного ". Принятие христианства в 988 г. при великом князе Киевском Владимире Святославиче ввело Русь в орбиту влияния византийского мира. После крещения в страну была перенесена от южных и в меньшей степени от западных славян богатая старославянская книжность, созданная солунскими братьями Константином Философом, Мефодием и их учениками во второй половине IX-X в. Огромный корпус переводных (в основном с греческого) и оригинальных памятников включал в себя библейские и богослужебные книги, патристику и церковно-учительную литературу, догматико-полемические и юридические сочинения и т. д. Этот книжный фонд, общий для всего византийско-славянского православного мира, обеспечивал внутри него сознание религиозного, культурного и языкового единства на протяжении столетий. От Византии славяне усвоили по преимуществу церковно-монастырскую книжную культуру. Богатая светская литература Византии, продолжавшая традиции античной, за немногими исключениями не была востребована славянами. Южнославянское влияние в конце X - XI в. положило начало древнерусской литературе и книжному языку.

Древняя Русь последней из славянских стран приняла христианство и познакомилась с кирилло-мефодиевским книжным наследием. Однако в удивительно короткие сроки она превратила его в свое национальное достояние. По сравнению с другими православными славянскими странами Древняя Русь создала значительно более развитую и жанрово многообразную национальную литературу и неизмеримо лучше сохранила общеславянский книжный фонд.

§ 1.3. Мировоззренческие принципы и художественный метод древнерусской литературы. При всем своеобразии древнерусская литература обладала теми же основными признаками и развивалась по тем же общим законам, что и другие средневековые европейские литературы. Ее художественный метод был обусловлен особенностями средневекового мышления. Его отличали теоцентризм - вера в Бога как первопричину всякого бытия, блага, премудрости и красоты; провиденциализм, по которому ход всемирной истории и поведение каждого человека определяется Богом и является осуществлением его заранее намеченного плана; понимание человека как создания по образу и подобию Божьему, наделенного разумом и свободной волей в выборе добра и зла. В средневековом сознании мир раздваивался на небесный, высший, вечный, не доступный осязанию, открывающийся избранным в миг духовного озарения (" еже плотными очима не зрится, но духом и умом внемлется "), и земной, низший, временный. Этот слабый отблеск духовного, идеального мира содержал образы и подобия божественных идей, по которым человек познавал Творца. Средневековое мировидение предопределило в конечном счете художественный метод древнерусской литературы, религиозно-символический в своей основе.

Древнерусская литература проникнута христианским моралистическим и дидактическим духом. Подражание и уподобление Богу понимались как высшая цель человеческой жизни, а служение ему рассматривалось как основа нравственности. Литература Древней Руси имела ярко выраженный исторический (и даже фактографический) характер и долгое время не допускала художественного вымысла. Ей были свойственны этикетность, традиционность и ретроспективность, когда действительность оценивалась исходя из представлений о прошлом и событий священной истории Ветхого и Нового Заветов.

§ 1.4. Жанровая система древнерусской литературы. В древнерусскую эпоху исключительно большое значение имели литературные образцы. Такими считались прежде всего переводные церковнославянские библейские и богослужебные книги. Образцовые произведения содержали риторические и структурные модели разных типов текстов, определяли собой письменную традицию, или, иначе говоря, кодифицировали литературно-языковую норму. Они заменяли собой грамматики, риторики и другие теоретические руководства по искусству слова, распространенные в средневековой Западной Европе, но долгое время отсутствовавшие на Руси . Читая церковнославянские образцы, постигали тайны литературной техники многие поколения древнерусских книжников. Средневековый автор постоянно обращался к образцовым текстам, использовал их словарь и грамматику, возвышенные символы и образы, фигуры речи и тропы. Освященные седой стариной и авторитетом святости, они казались незыблемыми и служили мерилом писательского мастерства. Это правило составляло альфу и омегу древнерусского творчества.

Белорусский просветитель и гуманист Франциск Скорина доказывал в предисловии к Библии (Прага, 1519), что книги Ветхого и Нового Заветов являются аналогом "семи сво-бод-ных искусств", составлявших основу средневекового западноевропейского образования. Грамматике учит Псалтирь, логике, или диалекти-ке, - Книга Иова и Послания апостола Павла, ритори-ке - творения Соломона, музыке - библейские песнопе-ния, арифметике - Книга Числ, геометрии - Книга Иисуса На-вина, астрономии - Книга Бытия и другие священные тек-с-ты.

Библейские книги воспринимались и как идеальные жанровые образцы. В Изборнике 1073 г. - древнерусской рукописи, восходящей к переводному с греческого сборнику болгарского царя Симеона (893-927), в статье "отъ апостольскыихъ уставъ" утверждается, что эталоном историко-повествовательных произведений являются Книги Царств, примером в жанре церковных песнопений служит Псалтирь, образцовые "хитростьныя и творитвьныя" сочинения (то есть относящиеся к письменности мудрых и поэтические) - это учительные Книги Иова и Притчей Соломоновых. Почти четыре столетия спустя, около 1453 г., тверской инок Фома назвал в " Слове похвальном о великом князе Борисе Александровиче " образцом историко-повествовательных произведений Книги Царств, эпистолярного жанра - апостольские послания, а "душиспасителных книг" - жи-тия.

Такие представления, пришедшие на Русь из Византии, были распространены по всей средневековой Европе. В предисловии к Библии Франциск Скорина отослал желающих "ведати о военных " и " о богатырских делехъ" к Книгам Судей, заметив при этом, что они более правдивы и полезны, чем "Александрия" и "Троя" - средневековые романы с приключенческими сюжетами об Александре Македонском и Троянской войне, известные на Руси (см. § 5.3 и § 6.3). Между прочим, то же самое у М. Сервантеса говорит каноник, убеждая Дон Кихота оставить сумасбродства и взяться за ум: " Если... вас потянет к книгам о подвигах и о рыцарских поступках, то откройте Священное Писание и прочтите Книгу Судей: здесь вы найдете великие и подлинные события и деяния столь же истинные, сколь и отважные " (часть 1, 1605).

Иерархия церковных книг, как ее понимали в Древней Руси, изложена в предисловии митрополита Макария к Великим Минеям Четиим (закончены ок. 1554). Памятники, составлявшие ядро традиционной книжности, расположены в строгом соответствии с их местом на иерархической лестнице. Ее верхние ступени занимают наиболее почитаемые библейские книги с богословскими толкованиями. На вершине книжной иерархии находится Евангелие, вслед за которым идут Апостол и Псалтирь (которая в Древней Руси использовалась и как учебная книга - по ней учились читать). Далее следуют творения отцов церкви: сборники сочинений Иоанна Златоуста "Златоструй", "Маргарит", "Злато-уст", произведения Василия Великого, слова Григория Богослова с толкованиями митрополита Никиты Ирак-лий-ского, "Пандекты" и "Тактикон" Никона Черногорца и др. Следующий уровень составляет ораторская проза со своей жанровой подсистемой: 1) слова пророческие, 2) апостольские, 3) святоотеческие, 4) праздничные, 5) похвальные. На последней ступени находится агиографическая литература с особой жанровой иерархией: 1) жития мученические, 2) преподоб-ниче-ские, 3) патерики Азбучный, Иерусалимский, Египетский, Синайский, Скитский, Киево-Печерский, 4) жития русских святых, канонизированных соборами 1547 и 1549 гг.

Древнерусская жанровая система, сложившись под влиянием византийской, перестраивалась и развивалась на протяжении семи веков своего существования. Тем не менее она сохранилась в своих основных чертах вплоть до Нового времени.

§ 1.5. Литературный язык Древней Руси. Вместе со старославянскими книгами на Русь в конце X-XI в. был перенесен старославянский язык - первый общеславянский литературный язык, наднациональный и международный, созданный на болгаро-македонской диалектной основе в процессе переводов церковных книг (главным образом, греческих) Константином Философом, Мефодием и их учениками во второй половине IX в. в западно- и южнославянских землях. С первых лет своего существования на Руси старославянский язык стал приспосабливаться к живой речи восточных славян. Под ее влиянием одни специфические южнославянизмы были вытеснены русизмами из книжной нормы, а другие - стали допустимыми вариантами в ее пределах. В результате адаптации старославянского языка к особенностям древнерусской речи сложился местный (древнерусский) извод церковнославянского языка. Его становление было близко к завершению во второй половине XI в., как показывают древнейшие восточнославянские памятники письменности: Остромирово Евангелие (1056-57), Архангельское Евангелие (1092), новгородские служебные Минеи (1095-96, 1096, 1097) и другие современные им рукописи.

Языковая ситуация Киевской Руси различно оценивается в работах исследователей. Одни из них признают существование двуязычия, при котором разговорным языком был древнерусский, а литературным - церковнославянский (по происхождению старославянский), лишь постепенно русифицировавшийся (А. А. Шахматов). Противники этой гипотезы доказывают самобытность литературного языка в Киевской Руси, крепость и глубину его народной восточнославянской речевой основы и, соответственно, слабость и поверхностность старославянского влияния (С. П. Обнорский). Существует компромиссная концепция двух типов единого древнерусского литературного языка: книжно-славянского и народно-литературного, широко и разносторонне взаимодействовавших между собою в процессе исторического развития (В. В. Виноградов). Согласно теории литературного двуязычия, в Древней Руси существовало два книжных языка: церковнославянский и древнерусский (этой точке зрения был близок Ф. И. Буслаев, а затем ее развивали Л. П. Якубинский и Д. С. Лихачев).

В последние десятилетия XX в. большую известность получила теория диглоссии (Г. Хютль-Фольтер, А. В. Исаченко, Б. А. Успенский). В отличие от двуязычия при диглоссии функциональные сферы книжного (церковнославянского) и некнижного (древнерусского) языков строго распределены, почти не пересекаются и предполагают обязательную оценку говорящими своих идиомов по шкале " высокий - низкий ", " торжественный - обыденный ", " церковный - светский ". Церковнославянский, например, будучи литературным и литургическим языком, не мог служить средством разговорного общения, а у древнерусского это была одна из основных функций. При диглоссии церковнославянский и древнерусский воспринимались в Древней Руси как две функциональные разновидности одного языка. Существуют и другие взгляды на происхождение русского литературного языка, однако все они являются дискуссионными. Очевидно, что древнерусский литературный язык формировался с самого начала как язык сложного состава (Б. А. Ларин, В. В. Виноградов) и органически включал в себя церковнославянские и древнерусские элементы.

Уже в XI в. складываются разные письменные традиции и появляется деловой язык, древнерусский по происхождению. Это был особый письменный, но не литературный, не собственно книжный язык. На нем составлялись официальные документы (грамоты, челобитные и т. д.), юридические кодексы (например, " Русская Правда ", см. § 2.8), велось приказное делопроизводство в XVI - XVII в. По-древнерусски также писались тексты бытового содержания: берестяные грамоты (см. § 2.8), надписи-граффити, прочерченные острым предметом на штукатурке древних зданий, главным образом церквей, и др. На первых порах деловой язык слабо взаимодействовал с литературным. Однако со временем некогда четкие границы между ними стали разрушаться. Сближение литературы и деловой письменности проходило взаимно и ярко проявилось в целом ряде произведений XV I -XVII вв.: " Домострое ", посланиях Ивана Грозного, сочинении Григория Котошихина " О России в царствование Алексея Михайловича ", " Повести о Ерше Ершовиче ", " Калязинской челобитной " и др.

§ 2. Литература Киевской Руси
(XI - первая треть XII века)

§ 2.1. Древнейшая книга Руси и первые памятники письменности. " Учение книжное ", начатое Владимиром Святославичем, быстро добилось значительных успехов. Древнейшей книгой Руси из числа сохранившихся является Новгородский кодекс (не позднее 1-й четв. XI в.) - триптих из трех навощеных дощечек, найденный в 2000 г. во время работ Новгородской археологической экспедиции. Помимо основного текста - двух псалмов, кодекс содержит " скрытые " тексты, процарапанные по дереву или сохранившиеся в виде слабых отпечатков на дощечках под воском. Среди " скрытых " текстов, прочитанных А. А. Зализняком, особенно интересно не известное ранее сочинение из четырех отдельных статей о постепенном движении людей от тьмы язычества через ограниченное благо закона Моисеева к свету учения Христова (тетралогия "От язычества к Христу ").

В 1056-57 гг. была создана старейшая из сохранившихся точно датированных славянских рукописей - Остромирово Евангелие с послесловием книгописца диакона Григория. Григорий вместе с помощниками переписал и украсил книгу за восемь месяцев для новгородского посадника Остромира (в крещении Иосифа), откуда и происходит название Евангелия. Рукопись роскошно украшена, написана крупным каллиграфическим уставом в два столбца и является замечательным образцом книгописного искусства. Из других древнейших точно датированных рукописей следует назвать переписанный в Киеве философско-дидактический Изборник 1073 г. - богато украшенный фолиант, содержащий более 380 статей 25 авторов (в том числе сочинение "О образех", о риторических фигурах и тропах, византийского грамматика Георгия Хировоска, ок. 750-825), небольшой и скромный Изборник 1076 г., переписанный в Киеве писцом Иоанном и, возможно, им составленный в основном из статей религиозно-нравоучительного содержания, Архангельское Евангелие 1092 г., переписанное на юге Киевской Руси, а также три новгородских списка служебных Миней: на сентябрь - 1095-96 гг., на октябрь - 1096 г. и на ноябрь - 1097 г.

Этими семью рукописями исчерпываются сохранившиеся древнерусские книги XI в., в которых указано время их создания. Остальные древнерусские рукописи XI в. или не имеют точных дат, или сохранились в более поздних списках списках. Так, дошла до нашего времени в списках не ранее XV в. книга 16 ветхозаветных пророков с толкованиями, переписанная в 1047 г. новгородским попом, имевшим " мирское " имя Упырь Лихой. (В Древней Руси обычай давать два имени, христианское и " мирское ", был распространен не только в миру, ср. имя посадника Иосифа-Остромира, но также среди духовенства и монашества.)

§ 2.2. Ярослав Мудрый и новый этап в развитии древнерусской литературы. Просветительская деятельность Владимира Святославича была продолжена его сыном Ярославом Мудрым († 1054), окончательно утвердившимся на киевском престоле в 1019 г. после победы над Святополком (см. § 2.5). Правление Ярослава Мудрого ознаменовалось внешнеполитическими и военными успехами, налаживанием широких связей со странами Западной Европы (в том числе и династических), стремительным подъемом культуры и широким строительством в Киеве, переносившим на Днепр по крайней мере по имени главнейшие святыни Константинополя (Софийский собор, Золотые ворота и др.).

При Ярославе Мудром возникла " Русская Правда " (см. § 2.8), велось летописание и, по мнению А. А. Шахматова, около 1039 г. при митрополичьей кафедре в Киеве был составлен Древнейший летописный свод. В киевской митрополии, административно подчиненной патриарху Константинопольскому, Ярослав Мудрый стремился выдвинуть своих людей на высшие церковные должности. При его поддержке первыми древнерусскими иерархами из среды местного духовенства стали Лука Жидята, епископ Новгородский с 1036 г. (см. § 2.8), и Иларион, митрополит Киевский с 1051 г. (из священников в селе Берестове - загородном дворце Ярослава под Киевом). За весь домонгольский период лишь два митрополита Киевских, Иларион (1051-54) и Климент Смолятич (см. § 3.1), происходили из среды местного духовенства, были избраны и поставлены на Руси собором епископов без сношений с патриархом Константинопольским. Все остальные митрополиты Киевские были греками, избирались и посвящались патриархом в Константинополе.

Илариону принадлежит одно из глубочайших произведений славянского средневековья - "Слово о Законе и Благодати", произнесенное им между 1037 и 1050 г. Среди слушателей Илариона вполне могли находиться люди, помнившие князя Владимира Святославича и крещение Русской земли. Однако писатель обращался не к невеждам и простецам, а к искушенным в богословии и книжной премудрости людям. Используя Послание апостола Павла к Галатам (4: 21-31), он доказывает с догматической безупречностью превосходство христианства над иудаизмом, Нового Завета - Благодати, несущей спасение всему миру и утверждающей равенство народов перед Богом, над Ветхим Заветом - Законом, данном одному народу. Торжество христианской веры на Руси имеет в глазах Илариона мировое значение. Он прославляет Русскую землю, полноправную державу в семье христианских государств, и ее князей - Владимира и Ярослава. Иларион был выдающимся оратором, прекрасно знал приемы и правила византийской проповеди. "Слово о Законе и Благодати" по риторическим и богословским достоинствам не уступает лучшим образцам греческого и латинского церковного красноречия. Оно стало известно за пределами Руси и повлияло на творчество сербского агиографа Доментиана (XIII в.).

Согласно " Повести временных лет ", Ярослав Мудрый организовал в Киеве крупные переводческие и книгописные работы. В домонгольской Руси существовали разные переводческие школы и центры. Подавляющее большинство текстов переводилось с греческого языка. В XI-XII вв. появляются замечательные образцы древнерусского переводческого искусства. На протяжении столетий они пользовались неизменным читательским успехом и повлияли на древнерусскую литературу, фольклор, изобразительное творчество.

Севернорусский перевод " Жития Андрея Юродивого " (XI в. или не позднее нач. XII в.) оказал заметное влияние на развитие идей юродства в Древней Руси (см. также § 3.1). Выдающаяся книга мировой средневековой литературы, "Повесть о Варлааме и Иоасафе" (не позднее первой половины XII в., возможно, Киев), ярко и образно рассказывала древнерусскому читателю об индийском царевиче Иоасафе, который под влиянием пустынника Варлаама отрекся от престола и житейских радостей и стал аскетом-отшельником. " Житие Василия Нового " (XI - XII вв.) поражало воображение средневекового человека впечатляющими картинами адских мук, рая и Страшного Суда, как и те западноевропейские легенды (например, " Видение Тнугдала ", сер. XII в.), которые питали впоследствии " Божественную комедию " Данте.

Не позднее начала XII в. на Руси был переведен с греческого и дополнен новыми статьями Пр o лог, восходящий к византийскому Синаксарю (греч. ухнбоЬсйпн) - сборнику кратких сведений о жизни святых и церковных праздниках. (По мнению М. Н. Сперанского, перевод был выполнен на Афоне или в Константинополе совместными трудами древнерусских и южнославянских книжников.) Пролог содержит в сокращенных редакциях жития, слова на христианские праздники и другие церковно-учительные тексты, расположенные в порядке церковного месяцеслова начиная с первого сентября. На Руси Пролог был одной из любимейших книг, неоднократно редактировался, перерабатывался, дополнялся русскими и славянскими статьями.

Особым вниманием пользовались исторические сочинения. Не позднее XII в., очевидно, на юго-западе Руси, в Галицком княжестве, был переведен в свободной манере знаменитый памятник античной историографии - " История Иудейской войны " Иосифа Флавия, увлекательный и драматический рассказ о восстании в Иудеи в 67-73 гг. против Рима. По мнению В. М. Истрина, в XI в. в Киеве перевели византийскую всемирную Хронику монаха Георгия Амартола. Однако также предполагают, что это болгарский перевод или перевод, выполненный болгарином на Руси. По причине отсутствия подлинников и языковой близости древнерусских и южнославянских текстов их локализация часто гипотетична и порождает научные споры. Далеко не всегда можно сказать, какие русизмы в тексте следует отнести на долю восточнославянского автора или переводчика и какие - на счет позднейших переписчиков.

В XI в. на основе переводных греческих хроник Георгия Амартола, сирийца Иоанна Малалы (болгарский перевод, вероятно, X в.) и других источников был составлен " Хронограф по великому изложению ". Памятник охватывал эпоху с библейских времен до истории Византии X в. и отразился уже в Начальном летописном своде около 1095 г. (см. § 2.3). " Хронограф по великому изложению " не сохранился, однако он существовал еще в первой половине XV в., когда был использован в " Летописце Еллинском и Римском " Второй редакции - крупнейшем древнерусском компилятивном хронографическом своде, содержащем изложение всемирной истории от сотворения мира.

К древнерусским переводам XI-XII вв. обычно относят " Девгениево деяние " и " Повесть об Акире Премудром ". Оба произведения дошли до нашего времени в поздних списках XV-XVIII вв. и занимают особое место в древнерусской литературе. " Девгениево деяние " представляет собой перевод византийского героического эпоса, со временем подвергшегося на Руси переработке под влиянием воинских повестей и богатырских былин. Ассирийская " Повесть об Акире Премудром " - образец занимательно-назидательной и полусказочной новеллистики, столь любимой в древних литературах Ближнего Востока. Ее древнейшая редакция сохранилась в отрывках в арамейском папирусе конца V в. до н. э. из Египта. Предполагают, что " Повесть об Акире Премудром " была переведена на Руси с сирийского или восходящего к нему армянского оригинала.

Любовь к дидактической сентенциозности, характерная для Средневековья, обусловила перевод " Пчелы " (не позднее XII-XIII вв.) - популярного византийского сборника нравоучительных афоризмов античных, библейских и христианских авторов. " Пчела " не только содержала этические наставления, но и существенно расширяла историко-культурный кругозор древнерусского читателя.

Переводческие работы велись, очевидно, при митрополичьей кафедре в Киеве. Сохранились переводы догматических, церковно-учительных, эпистолярных и антилатинских сочинений митрополитов Киевских Иоанна II (1077-89) и Никифора (1104-21), греков по происхождению, писавших на своем родном языке. Послание Никифора Владимиру Мономаху " о посте и воздержании чувств " отмечено высокими литературными достоинствами и профессиональной переводческой техникой. В первой половине XII в. переводами занимался Феодосий Грек. По заказу князя-инока Николая (Святоши) он перевел послание папы Римского Льва I Великого патриарху Константинопольскому Флавиану о ереси Евтихия. Греческий оригинал послания был получен из Рима.

Еще не угасшим после церковного раскола 1054 г. связям с Римом обязан происхождением один из главных праздников Русской Церкви (не признанный Византией и православными южными славянами) - перенесение мощей Николая Чудотворца из Мир Ликийских в Малой Азии в итальянский город Бари в 1087 г. (9 мая). Установленный на Руси в конце XI в., он способствовал развитию цикла переводных и оригинальных сочинений в честь Николая Мирликийского, в который входят " Слово похвальное на перенесение мощей Николая Чудотворца ", рассказы о чудесах святого, сохранившиеся в списках XII в., и др.

§ 2.3. Киево-Печерский монастырь и древнерусское летописание. Важнейшим литературным и переводческим центром домонгольской Руси был Киево-Печерский монастырь, воспитавший яркую плеяду самобытных писателей, проповедников и церковных деятелей. Достаточно рано, во второй половине XI в., монастырь установил книжные связи с Афоном и Константинополем. При великом князе Киевском Владимире Святославиче (978-1015) на Афоне принял постриг Антоний († 1072-73) - основоположник русской монастырской жизни, один из создателей Киево-Печерского монастыря. Его ученик Феодосий Печерский стал " отцом русского монашества ". Во время его игуменства в Киево-Печерском монастыре (1062-74) число братии достигло невиданной на Руси цифры - 100 человек. Феодосий был не только духовным писателем (автором церковно-учительных и антилатинских сочинений), но и организатором переводческих работ. По его инициативе был переведен общинножительный устав Студийского монастыря Иоанна Предтечи в Константинополе, присланный на Русь постриженником Антония монахом Ефремом, жившим в одном из константинопольских монастырей. Принятый в Киево-Печерском монастыре, Студийский устав был введен затем во всех древнерусских монастырях.

С последней трети XI в. Киево-Печерский монастырь становится центром древнерусского летописания. История раннего летописания блестяще реконструирована в работах А. А. Шахматова, хотя и не все исследователи разделяют отдельные положения его концепции. В 1073 г. в Киево-Печерском монастыре на основе Древнейшего свода (см. § 2.2) был составлен свод Никона Великого - сподвижника Антония и Феодосия Печерских. Никон первым придал историческим записям форму погодных статей. Не известная византийским хроникам, она прочно утвердилась в древнерусском летописании. Его труд лег в основу появившегося при печерском игумене Иоанне Начального свода (ок. 1095) - первого общерусского по характеру летописного памятника.

В течение второго десятилетия XII в. одна за другой возникают редакции нового летописного свода - " Повести временных лет ". Все они были составлены книжниками, отражавшими интересы того или иного князя. Первая редакция была создана киево-печерским монахом Нестором, летописцем великого князя Киевского Святополка Изяславича (по А. А. Шахматову - 1110-12, согласно М. Д. Приселкову - 1113). За основу своего труда Нестор взял Начальный свод, дополнив его многочисленными письменными источниками и народными преданиями. После смерти в 1113 г. Святополка Изяславича на киевский престол взошел его политический противник Владимир Мономах. Новый великий князь передал летописание в свой семейный Михайловский Выдубицкий монастырь под Киевом. Там в 1116 г. игумен Сильвестр создал Вторую редакцию " Повести временных лет ", положительно оценивая деятельность Мономаха в борьбе со Святополком. Третья редакция " Повести временных лет " была составлена в 1118 г. по поручению старшего сына Владимира Мономаха Мстислава.

" Повесть временных лет " - ценнейший памятник древнерусской исторической мысли, литературы и языка, сложный по составу и источникам свод. Структура летописного текста неоднородна. " Повесть временных лет " включает в себя дружинно-эпические предания (о гибели князя Олега Вещего от укуса змеи, вылезшей из черепа его любимого коня, под 912 г., о мести княгини Ольги древлянам под 945-46 гг.), народные сказания (о старце, спасшем Белгород от печенегов, под 997 г.), топонимические легенды (о юноше-кожемяке, победившем печенежского богатыря, под 992 г.), свидетельства современников (воеводы Вышаты и его сына воеводы Яня), договоры о мире с Византией 911, 944 и 971 гг., церковные поучения (речь греческого философа под 986 г.), агиографические рассказы (об убийстве князей Бориса и Глеба под 1015 г.), воинские повести и т. д. Гетерогенность летописи обусловила особый, гибридный характер ее языка: сложное взаимопроникновение в тексте церковнославянской и русской языковой стихии, смешение книжных и некнижных элементов. " Повесть временных лет " стала на века непревзойденным образцом для подражания и легла в основу дальнейшего древнерусского летописания.

§ 2.4. Литературные памятники в " Повести временных лет ". В летопись включена " Повесть об ослеплении князя Василька Теребовльского " (1110-е гг.), возникшая как самостоятельное произведение о княжеских преступлениях. Ее автор, Василий, был очевидцем и участником драматических событий, прекрасно знал все перепитии междоусобных войн 1097-1100 гг. Вся сцена приема князьями Святополком Изяславичем и Давидом Игоревичем Василька, его ареста и ослепления, последующие мучения ослепленного (эпизод с выстиранной попадьей окровавленной рубашкой) написаны с глубоким психологизмом, большой конкретной точностью и захватывающим драматизмом. В этом отношении произведение Василия предвосхищает " Повесть об убиении Андрея Боголюбского " с ее яркими психологическими и реалистическими зарисовками (см. § 3.1).

Органично вошла в " Повесть временных лет " подборка сочинений Владимира Мономаха († 1125) - плод многолетней жизни и глубоких размышлений самого мудрого из князей удельно-вечевого периода. Известная под названием " Поучение ", она состоит из трех разновременных произведений: наставления детям, автобиографии - летописи ратных и охотничьих подвигов Мономаха и письма 1096 г. его политическому сопернику князю Олегу Святославичу Черниговскому. В " Поучение " автор обобщил свои жизненные принципы и княжеский кодекс чести. Идеал " Поучения " - мудрый, справедливый и милосердный государь, свято хранящий верность договорам и крестному целованию, храбрый князь-воин, во всем разделяющий труд вместе со своей дружиной, и благочестивый христианин. Сочетание элементов поучения и автобиографии находит прямую параллель в апокрифических " Заветах двенадцати патриархов ", известных в средневековых византийской, латинской и славянской литературах. Входящий в апокриф " Завет Иудин о мужестве " оказал непосредственное влияние на Мономаха.

Его произведение стоит в одном ряду со средневековыми западноевропейскими поучениями детям - наследникам престола. Наиболее известными среди них являются " Тестамент ", приписывавшийся византийскому императору Василию I Македонянину, англосаксонские " Поучение " короля Альфреда Великого и " Отцовские поучения " (VIII в.), использовавшиеся для воспитания королевских детей. Нельзя утверждать, что Мономах был знаком с этими сочинениями. Однако нельзя и не вспомнить, что его мать происходила из рода византийского императора Константина Мономаха, а его женой была Гида († 1098/9), дочь последнего англо-саксонского короля Харальда, погибшего в битве при Гастингсе в 1066 г.

§ 2.5. Развитие агиографических жанров. Одно из первых произведений древнерусской агиографии - "Житие Антония Печерского" (§ 2.3). Хотя оно не сохранилось до нашего времени, можно утверждать, что это было в своем роде выдающееся сочинение. Житие содержало ценные исторические и легендарные сведения о возникновении Киево-Печерского монастыря, оказало влияние на летописание, послужило источником Начального свода, а позднее было использовано и в " Киево-Печерском патерике ".

Особенности жития и исторического похвального слова соединяет в себе один из древнейших памятников нашей литературы - риторически украшенная " Память и похвала князю Русскому Владимиру " (XI в.) монаха Иакова. Произведение посвящено торжественному прославлению крестителя Руси, доказательству его богоизбранности. Иаков имел доступ к древней летописи, предшествовавшей " Повести временных лет " и Начальному своду, и использовал ее уникальные сведения, более точно передающие хронологию событий во времена Владимира Святославича.

Выдающимися литературными достоинствами отличаются жития киево-печерского монаха Нестора (не ранее 1057 - нач. XII в.), созданные по образцам византийской агиографии. Его " Чтение о житии Бориса и Глеба " вместе с другими памятниками XI-XII вв. (более драматичным и эмоциональным " Сказанием о Борисе и Глебе " и продолжающим его " Сказанием о чудесах Романа и Давида ") образуют широко распространенный цикл о кровопролитной междоусобной войне сыновей князя Владимира Святославича за киевский престол. Борис и Глеб (в крещении Роман и Давид) изображены мучениками не столько религиозной, сколько политической идеи. Предпочтя смерть в 1015 г. борьбе против старшего брата Святополка, захватившего власть в Киеве после смерти отца, они утверждают всем своим поведением и гибелью торжество братолюбия и необходимость подчинения младших князей старшему в роде для сохранения единства Русской земли. Князья-страстотерпцы Борис и Глеб, первые канонизированные святые на Руси, стали ее небесными покровителями и защитниками.

После " Чтения " Нестор создал на основе воспоминаний современников подробное жизнеописание Феодосия Печерского, ставшее образцом в жанре преподобнического жития. Произведение содержит драгоценные сведения о монастырском быте и нравах, об отношениях к монахам простых мирян, бояр и великого князя. Позднее " Житие Феодосия Печерского " было включено в " Киево-Печерский патерик " - последнее крупное произведение домонгольской Руси.

В византийской литературе патериками (ср. греч. рбфесйкьн, древнерус. отьчьникъ ‘ отечник, патерик ’) назывались сборники назидательных новелл о подвижниках монашеской и отшельнической жизни (какой-нибудь знаменитой иночеством местности), а также собрания их нравоучительно-аскетических изречений и кратких слов. В золотой фонд средневековых западноевропейских литератур вошли Скитский, Синайский, Египетский, Римский патерики, известные в переводах с греческого в древнеславянской письменности. Созданный в подражание переводным " отечникам " " Киево-Печерской патерик " достойно продолжает этот ряд.

Еще в XI - XII вв. в Киево-Печерском монастыре записывались предания о его истории и подвизавшихся в нем подвижниках благочестия, отразившиеся в " Повести временных лет " под 1051 и 1074 гг. В 20-е-30-е гг. XIII в. начинает складываться " Киево-Печерский патерик " - сборник кратких рассказов об истории этой обители, ее монахах, их аскетической жизни и духовных подвигах. В основу памятника легли послания и сопровождающие их патериковые повести двух киево-печерских иноков: Симона († 1226), ставшего в 1214 г. первым епископом Владимирским и Суздальским, и Поликарпа († 1-я пол. XIII в.). Источниками их рассказов о событиях XI - первой половины XII в. явились монастырские и родовые предания, народные сказания, киево-печерское летописание, жития Антония и Феодосия Печерских. Становление жанра патерика проходило на пересечении устных и письменных традиций: фольклора, агиографии, летописания, ораторской прозы.

" Киево-Печерского патерик " - одна из самых любимых книг православной Руси. На протяжении столетий его охотно читали и переписывали. 300 лет, до появления " Волоколамского патерика " в 30-е-40-е гг. XVI в. (см. § 6.5), он оставался единственным оригинальным памятником этого жанра в древнерусской литературе.

§ 2.6. Появление жанра "хождений". В начале XII в. (в 1104-07 гг.) игумен одного из черниговских монастырей Даниил совершил паломничество в Святую Землю и пробыл там полтора года. Миссия Даниила имела политическую подоплеку. Он прибыл в Святую Землю после завоевания Иерусалима крестоносцами в 1099 г. и образования латинского Иерусалимского королевства. Даниил дважды удостоился аудиенции у иерусалимского короля Балдуином (Бодуэном) I (1100-18), одного из вождей Первого крестового похода, который не раз оказывал ему и другие исключительные знаки внимания. В " Хождении " Даниил предстает перед нами посланцем всей Русской земли как некоего политического целого.

" Хождение " Даниила - образец паломнических записок, ценный источник исторических сведений о Палестине и Иерусалиме. По форме и содержанию оно напоминает многочисленные средневековые итинерарии (лат. itinerarium ‘ описание путешествия ’) западноевропейских пилигримов. Он подробно описал маршрут, увиденные достопримечательности, пересказал предания и легенды о святынях Палестины и Иерусалима, порой не отличая церковно-канонических рассказов от апокрифических. Даниил - крупнейший представитель паломнической литературы не только Древней Руси, но и всей средневековой Европы.

§ 2.7. Апокрифы. Как и в средневековой Европе, на Руси уже в XI в., помимо ортодоксальной литературы, получили распространение апокрифы (греч. ? рьксх f пт ‘ тайный, сокровенный ’) - полукнижные, полународные сказания на религиозные темы, не входящие в церковный канон (в истории значение понятия апокриф менялось). Их основной поток шел на Русь из Болгарии, где в X в. была сильна дуалистическая ересь богомилов, проповедавших равное участие в творении мира Бога и дьявола, их извечную борьбу в мировой истории и человеческой жизни.

Апокрифы образуют своеобразную простонародную Библию и в своем большинстве делятся на ветхозаветные (" Сказание, как сотворил Бог Адама ", " Заветы двенадцати патриархов ", апокрифы о Соломоне, в которых преобладают демонологические мотивы, " Книга Еноха Праведного "), новозаветные (" Евангелие Фомы ", " Первоевангелие Иакова ", " Евангелие Никодима ", " Сказание Афродитиана "), эсхатологические - о загробной жизни и конечных судьбах мира (" Видение пророка Исайи ", " Хождение Богородицы по мукам ", " Откровение " Мефодия Патарского, использованное уже в " Повести временных лет " под 1096 г.).

Известны апокрифические жития, мучения, слова, послания, беседы и т. п. Большой любовью в народной среде пользовалась " Беседа трех святитетелей " (Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста), сохранившаяся в древнерусских списках с XII в. Написанная в виде вопросов и ответов на самые разнообразные темы: от библейских до " естественно-научных ", она обнаруживает, с одной стороны, явные точки соприкосновения со средневековой греческой и латинской литературой (например, Joca monachorum ‘ Монашеские игры ’), а с другой - испытала на протяжении своей рукописной истории сильное влияние народных суеверий, языческих представлений, загадок. Многие апокрифы включены в догматико-полемическую компиляцию " Толковая Палея " (возможно, XIII в.) и в ее переработку " Хронографическая Палея ".

В Средневековье существовали особые списки (индексы) отреченных, то есть запрещенных Церковью книг. Древнейший славянский индекс, переведенный с греческого языка, находится в Изборнике 1073 г. Самостоятельные списки отреченных книг, отражающие реальный круг чтения в Древней Руси, появляются на рубеже XIV-XV вв. и имеют рекомендательный, а не строго запретительный (с последующими карательными санкциями) характер. Многие апокрифы (" Евангелие Фомы ", " Первоевангелие Иакова ", " Евангелие Никодима ", " Сказание Афродитиана ", значительно дополняющие сведения Нового Завета о земной жизни Иисуса Христа) могли не восприниматься как " ложные писания " и почитались наравне с церковно-каноническими произведениями. Апокрифы оставили заметные следы в литературе и искусстве всей средневековой Европы (в церковной живописи, архитектурных украшениях, книжном орнаменте и т. п.).

§ 2.8. Литература и письменность Великого Новгорода. Даже в древнейший период литературная жизнь не была сосредоточена в одном Киеве. На севере Руси крупнейшим культурным очагом и торгово-ремесленным центром был Великий Новгород, рано, уже в начале XI в., обнаруживший тенденции к обособлению от Киева и добившийся политической независимости в 1136 г.

В середине XI в. в Новгороде уже велось летописание при храме святой Софии. Новгородские летописи отличаются в целом краткостью, деловым тоном, простым языком, отсутствием риторических украшений и красочных описаний. Они рассчитаны на новгородского читателя, а не на общерусское распространение, рассказывают о местной истории, редко затрагивают события других земель, и то главным образом по их отношению к Новгороду. Одним из первых известных нам по имени древнерусских писателей был Лука Жидята († 1059-60), епископ Новгородский с 1036 г. (Прозвище является уменьшительным образованием от мирского имени Жидослав или церковного Георгий: Гюргий>Гюрата>Жидята.) Его "Поучение к братии" об основах христианской веры и благочестия представляет совершенно иной тип риторической стратегии по сравнению со "Словом о Законе и Благодати" Илариона. Оно лишено ораторских ухищрений, написано общедоступным языком, просто и кратко.

В 1015 г. в Новгороде вспыхнуло восстание, вызванное беззастенчивым хозяйничаньем княжеской дружиной, в значительной части состоявшей из наемников-варягов. Для предотвращения подобных столкновений по наказу Ярослава Мудрого и при его участии в 1016 г. был составлен первый письменный судебник на Руси - " Древнейшая Правда ", или " Правда Ярослава " . Это основополагающий документ в истории древнерусского права в XI - начале XII в. В первой половине XI в. он вошел в Краткую редакцию " Русской Правды " - законодательство Ярослава Мудрого и его сыновей. "Краткая Правда " дошла до нас в двух списках середины XV в. в Новгородской первой летописи младшего извода. В первой трети XII в. на смену "Краткой Правде " пришел новый законодательный свод - Пространная редакция " Русской Правды ". Это самостоятельный памятник, который включает в себя разные юридические документы, в том числе и "Краткую Правду ". Древнейший список "Пространной Правды " сохранился в Новгородской кормчей 1280 г. Возникновение в самом начале нашей письменности образцового законодательного кодекса, написанного по-древнерусски, имело исключительно большое значение для развития делового языка.

Важнейшими источниками бытовой письменности XI-XV вв. являются берестяные грамоты. Их культурно-историческое значение чрезвычайно велико. Тексты на бересте позволили покончить с мифом о чуть ли не поголовной безграмотности в Древней Руси. Впервые берестяные грамоты были обнаружены 1951 г. во время археологических раскопок в Новгороде. Затем они были найдены в Старой Руссе, Пскове, Смоленске, Твери, Торжке, Москве, Витебске, Мстиславле, Звенигороде Галицком (под Львовом). В настоящее время их собрание насчитывает свыше тысячи документов. Подавляющее большинство источников происходит из Новгорода и его земель.

В отличие от дорогого пергамена береста была самым демократичным и легкодоступным материалом письма. На мягкой березовой коре буквы выдавливали или процарапывали острым металлическим или костяным стержнем, который назывался писалом. Лишь в редких случаях использовали перо и чернила. Старшие берестяные грамоты из числа обнаруженных ныне относятся к первой половине - середине XI в. Социальный состав авторов и адресатов берестяных грамот очень широк. Среди них не только представители титулованной знати, духовенства и монашества, что понятно само по себе, но также купцы, старосты, ключники, воины, ремесленники, крестьяне и др., что свидетельствует о широком распространение грамотности на Руси уже в XI-XII вв. В переписке на бересте принимали участие женщины. Иногда они являются адресатами или авторами посланий. Сохранилось несколько писем, отправленных от женщины к женщине. Почти все берестяные грамоты написаны по-древнерусски, и лишь немногие - по-церковнославянски.

Берестяные грамоты, по преимуществу, частные письма. Повседневный быт и заботы средневекового человека предстают в них в мельчайших подробностях. Авторы посланий рассказывают о своих делах: семейных, хозяйственных, торговых, денежных, судебных, о поездках, военных походах, экспедициях за данью и т. п. Нередки документы делового содержания: счета, расписки, записи долговых обязательств, владельческие ярлыки, завещания, купчие, челобитные от крестьян к феодалу и др. Интересны учебные тексты: упражнения, азбуки, перечни цифр, списки слогов, по которым учились читать. Сохранились также заговоры, загадка, школьная шутка. Вся эта бытовая сторона средневекового уклада, все эти мелочи жизни, столь очевидные для современников и постоянно ускользающие от исследователей, слабо отражены в литературе XI-XV вв.

Изредка встречаются берестяные грамоты церковного и литературного содержания: отрывки литургических текстов, молитвы и поучения, например, две цитаты из " Слова о премудрости " Кирилла Туровского (см. § 3.1) в берестяном списке первого 20-летия XIII в. из Торжка.

§ 3. Децентрализация древнерусской литературы
(вторая треть XII - первая четверть XIII века)

§ 3.1. Старые и новые литературные центры. После смерти сына Владимира Мономаха Мстислава Великого († 1132) Киев утратил власть над большей частью русских земель. Киевская Русь распалась на полтора десятка суверенных и полусуверенных государств. Феодальная раздробленность сопровождалась культурной децентрализацией. Хотя крупнейшими церковно-политическими и культурными очагами по-прежнему оставались Киев и Новгород, литературная жизнь пробудилась и развивалась в других землях: Владимире, Смоленске, Турове, Полоцке и т. д.

Ярким представителем византийского влияния в домонгольский период является Климент Смолятич, второй после Илариона митрополит Киевский (1147-55, с небольшими перерывами), избранный и поставленный на Руси из местных уроженцев. (Его прозвище происходит от имени Смолята и не указывает на происхождение из Смоленской земли.) В полемическом послании Климента смоленскому пресвитеру Фоме (сер. XII в.) обсуждаются Гомер, Аристотель, Платон, толкование Священного Писание с помощью притч и иносказаний, поиски духовного смысла в предметах вещественной природы, а также схедография - высший курс грамотности в греческом образовании, заключавшийся в грамматическом разборе и в заучивании наизусть упражнений (слов, форм и т. д.) на каждую букву алфавита.

Искусной риторической техникой отличается торжественное благодарственное слово великому князю Киевскому Рюрику Ростиславичу, написанное Моисеем, игуменом Михайловского Выдубицкого монастыря под Киевом, по случаю окончания строительных работ в 1199 г. по возведению стены, укрепляющий берег под древним Михайловским собором. Предполагают, что Моисей был летописцем Рюрика Ростиславича и составителем киевского великокняжеского свода 1200 г., сохранившегося в Ипатьевской летописи.

Одним из ученейших книжников был иеродиакон и доместик (церковный регент) Антониева монастыря в Новгороде Кирик, первый древнерусский математик. Его перу принадлежат математическо-хронологические сочинения, объединенные в " Учение о числах " (1136) и " Вопрошание " (сер. XII в.) - сложное по составу произведение в форме вопросов к местному архиепископу Нифонту, митрополиту Клименту Смолятичу и другим лицам, касающихся различных сторон церковно-обрядовой и мирской жизни и обсуждавшихся в среде новгородских прихожан и духовенства. Не исключено, что Кирик участвовал в местном архиепископском летописании. В конце 1160-х гг. священник Герман Воята, переработав предшествующее летописание, составил архиепископский свод. Раннее новгородское летописание и киево-печерский Начальный свод отразились в Синодальном списке XIII-XIV вв. Новгородской первой летописи.

Перед своим пострижением в монашество новгородец Добрыня Ядрейкович (с 1211 г. архиепископ Новгородский Антоний) совершил путешествие по святым местам в Константинополе до его захвата крестносцами в 1204 г. Увиденное во время странствия кратко описано им в " Книге Паломник " - своеобразном путеводителе по царьградским святыням. Падению Константинополя в 1204 г. посвящено свидетельство неизвестного очевидца, включенное в Новгородскую первую летопись, - " Повесть о взятии Царьграда фрягами ". Написанная с внешней беспристрастностью и объективностью, повесть существенно дополняет картину разгрома Константинополя крестоносцами Четвертого похода, нарисованную латинскими и византийскими историками и мемуаристами.

Приемами византийского ораторского искусства блестяще владел епископ Кирилл Туровский († ок. 1182), " златоуст " Древней Руси. Возвышенность религиозных чувств и мыслей, глубина богословских толкований, выразительный язык, наглядность сравнений, тонкое чувство природы - все это сделало проповеди Кирилла Туровского замечательным памятником древнерусского красноречия. Они могут быть поставлены в одном ряду с лучшими произведениями современной им византийской проповеди. Творения Кирилла Туровского получили распространение на Руси и за ее пределами - у православных южных славян, вызвали многочисленные переделки и подражания. Всего ему приписывается более 30 сочинений: цикл из 8 слов на праздничные дни Цветной Триоди, цикл седмичных молитв, " Повесть о белоризце и о мнишестве и о души и о покаянии " и др. По мнению И. П. Еремина, в иносказательной форме " Притчи о человеческой душе и теле " (между 1160-69) Кирилл Туровский написал обличительный памфлет против епископа Ростовского Федора, боровшегося при поддержке удельного князя Андрея Боголюбского, сына Юрия Долгорукого, за независимость своей кафедры от Киевской митрополии.

При Андрее Боголюбском Владимиро-Суздальское княжество, бывшее до него одним из самых младших и незначительных уделов, переживало политический и культурный расцвет. Став самым могущественным князем на Руси, Андрей Боголюбский мечтал объединить под своей державой русские земли. В борьбе за церковную независимость от Киева он то задумывал отделить суздальскую область от епархии Ростовской и учредить на Руси вторую (после Киевской) митрополию во Владимире, то после отказа в этом патриарха Константинопольского пытался добиться у него автокефалии для Ростовской епископии. Существенную помощь в этой борьбе ему оказывала литература, прославляющая его деяния и местные святыни, доказывающая особое покровительство небесных сил Северо-Восточной Руси.

Андрея Боголюбского отличало глубокое почитание Богоматери. Уехав во Владимир из Вышгорода под Киевом, он захватил с собой древнюю икону Богородицы (по преданию написанную евангелистом Лукой), а затем распорядился составить сказание о ее чудесах. Произведение утверждает избранность Владимиро-Суздальской державы среди других русских княжеств и первенствующее политическое значение ее государя. Сказание положило начало популярному циклу памятников об одной из самых любимых русских святынь - иконе Владимирской Богоматери, в который позднее вошли " Повесть о Темир Аксаке " (нач. XV в.; см. § 5.2 и § 7.8) и компилятивное " Сказание об иконе Владимирской Богоматери " (сер. XVI в.). В 1160-е гг. при Андрее Боголюбском был установлен 1 октября праздник Покрова Пресвятой Богородицы в память о явлении Богоматери Андрею Юродивому и Епифанию в константинопольском Влахернском храме, молящейся за христиан и покрывающей их своим головным убором - омофором (см. § 2.2). Древнерусские произведения, созданные в честь этого праздника (проложное сказание, служба, слова на Покров), объясняют его как особое заступничество и покровительство Богородицы Русской земле.

Разгромив волжских болгар 1 августа 1164 г., Андрей Боголюбский сочинил благодарственное " Слово о милости Божьей " (Первая редакция - 1164) и установил праздник Всемилостивому Спасу и Пресвятой Богородице. Этим событиям посвящено также " Сказание о победе над волжскими болгарами в 1164 г. и празднестве Всемилостивому Спасу и Пресвятой Богородице " (1164-65), отмечаемом 1 августа в память побед в этот день византийского императора Мануила Комнина (1143-80) над сарацынами и Андрея Боголюбского над волжскими болгарами. Сказание отразило растущую военно-политическую мощь Владимиро-Суздальской державы и изображало Мануила Комнина и Андрея Боголюбского равными в славе и достоинстве.

После обретения в Ростове в 1164 г. мощей епископа Леонтия, проповедавшего христианство в Ростовской земле и убитого язычниками около 1076 г., была написана Краткая редакция его жития (до 1174). " Житие Леонтия Ростовского ", одно из самых распространенных произведений древнерусской агиографии, прославляет святого мученика как небесного покровителя Владимирской Руси.

Усиление княжеской власти привело к столкновению Андрея Боголюбского с боярской оппозицией. Гибель князя в 1174 г. в результате дворцового заговора ярко запечатлела исполненная драматизма " Повесть об убиении Андрея Боголюбского " (видимо, между 1174-77), сочетающая высокие литературные достоинства с исторически важными и точными подробностями. Автор был очевидцем событий, что не исключает записи рассказа с его слов (один из возможных авторов - слуга убитого князя Кузьмища Киянин).

Вечную тему " горе от ума " развивает и Даниил Заточник, один из самых загадочных древнерусских авторов (XII или XIII в.). Его произведение сохранилось в нескольких редакциях в списках XVI - XVII вв., судя по всему отражающих поздний этап в истории памятника. " Слово " и " Моление " Даниила Заточника, по сути, два самостоятельных сочинения, созданных на пересечении книжных, прежде всего библейских, и фольклорных традиций. В образной форме иносказаний и афоризмов, близких сентенциям " Пчелы ", автор саркастично изобразил быт и нравы своего времени, трагедию незаурядного человека, которого преследуют нужда и беды. Даниил Заточник - сторонник сильной и " грозной " княжеской власти, к которой он обращается с просьбой о помощи и защите. В жанровом отношении произведение может быть сопоставлено с западноевропейскими " молениями " о помиловании, об освобождении из заключения, часто писавшимися стихами в форме афоризмов и притч (например, византийские памятники XII в. " Сочинения Продрома, господина Феодора ", " Стихи грамматика Михаила Глики ").

§ 3.2. Лебединая песнь литературы Киевской Руси: " Слово о полку Игореве ". В русле средневекового общеевропейского литературного процесса находится и " Слово о полку Игореве " (кон. XII в.), лиро-эпическое произведение, связанное с дружинной средой и поэзией. Поводом его создания послужил неудачный поход 1185 г. новгород-северского князя Игоря Святославича на половцев. Поражению Игоря посвящены воинские повести, дошедшие в Лаврентьевской летописи (1377) и Ипатьевской летописи (кон. 10-х - нач. 20-х гг. XV в.). Однако только автор " Слова " сумел превратить частный эпизод многочисленных войн со Степью в великий поэтический памятник, стоящий в одном ряду с такими шедеврами средневекового эпоса, как французская " Песнь о Роланде " (видимо, кон. XI или нач. XII в.), испанская " Песнь о моем Сиде " (ок. 1140), немецкая " Песнь о Нибелунгах " (ок. 1200), " Витязь в тигровой шкуре " грузинского поэта Шота Руставели (кон. XII - нач. XIII в.).

Поэтическая образность " Слова " тесно связана языческими представлениями, которые были живы в XII в. Автору удалось соединить риторические приемы церковной литературы с традициями дружинной эпической поэзии, образцом которой были в его глазах творения поэта-певца XI в. Бояна. Политические идеалы " Слова " связаны с уходящей в прошлое Киевской Русью. Его создатель - убежденный противник княжеских "крамол" - междоусобиц, губивших Русскую землю. " Слово " проникнуто страстным патриотическим пафосом единения князей для защиты от внешних врагов. В этом отношении ему близко " Слово о князьях ", направленное против раздиравших Русь междоусобиц (возможно, XII в.).

" Слово о полку Игореве " было обнаружено графом А. И. Мусиным-Пушкиным в начале 1790-х гг. и издано им по единственному сохранившемуся списку в 1800 г. (Между прочим, в единственной рукописи, притом крайне неисправной и неполной, дошла до нас и " Песнь о моем Сиде ".) Во время Отечественной войны 1812 г. сборник со " Словом " сгорел в московском пожаре. Художественное совершенство " Слова ", его загадочная судьба и гибель дали повод для сомнений в подлинности памятника. Все попытки оспорить древность " Слова ", объявить его подделкой XVIII в. (французский славист А. Мазон, московский историк А. А. Зимин, американский историк Э. Кинан и др.) являются научно несостоятельными.

§ 4. Литература эпохи борьбы с иноземным игом
(вторая четверть XIII - конец XIV века)

§ 4.1. Трагическая тема древнерусской литературы. Монголо-татарское нашествие нанесло непоправимый урон древнерусской литературе, привело к ее заметному сокращению и упадку, на долгое время прервало книжные связи с другими славянами. Первой трагической битве с завоевателями на реке Калке в 1223 г. посвящены повести, сохранившиеся в Новгородской первой, Лаврентьевской и Ипатьевской летописях. В 1237-40 гг. полчища кочевников под предводительством внука Чингисхана Батыя хлынули на Русь, сея всюду смерть и разрушение. Упорное сопротивление Руси, державшей " щит меж двух враждебных рас монголов и Европы " (" Скифы " А. А. Блока), подорвало военную мощь монгло-татарской орды, разорившей, но уже не удержавшей в своих руках Венгрию, Польшу и Далмацию.

Иноземное вторжение было воспринято на Руси как знамение конца мира и наказание Божье за тяжкие грехи всего народа. Былое величие, могущество и красоту страны оплакивает лирическое " Слово о погибели Русской земли ". Время Владимира Мономаха изображается как эпоха высшей славы и процветания Руси. Произведение ярко передает чувства современников - идеализацию прошлого и глубокую скорбь о безотрадном настоящем. " Слово " представляет собой риторический фрагмент (зачин) утраченного произведения о монголо-татарском нашествии (по наиболее вероятному мнению, между 1238-46). Отрывок сохранился в двух списках, но не в отдельном виде, а как своеобразный пролог к Первоначальной редакции " Повести о житии Александра Невского ".

Самый видный церковный проповедник того времени - Серапион. В 1274 г., незадолго до смерти († 1275), он был поставлен епископом Владимирским из архимандритов Киево-Печерского монастыря. От его творчества сохранилось 5 поучений - яркий памятник трагический эпохи. В трех из них автор рисует живую картину разгрома и бедствий, обрушившихся на Русь, считает их Божьей карой за грехи, проповедует путь спасения во всенародном покаянии и нравственном очищении. В двух других поучениях он обличает веру в колдовство и грубые суеверия. Произведения Серапиона отличаются глубокой задушевностью, искренностью чувств, простотой и вместе с тем искусной риторической техникой. Это не только один из прекрасных образцов древнерусского церковно-учительного красноречия, но и ценный исторический источник, раскрывающий с особой силой и яркостью жизнь и настроения во время " погибели Русской земли ".

XIII в. дал выдающийся памятник южнорусского летописания - Галицко-Волынскую летопись, состоящую из двух самостоятельных частей: " Летописца Даниила Галицкого " (до 1260) и летописи Владимиро-Волынского княжества (с 1261 по 1290). Придворный историограф Даниила Галицкого был человеком высокой книжной культуры и литературного мастерства, новатором в области летописания. Он впервые составил не традиционную погодную летопись, а создал цельный и связный исторический рассказ, не скованный записями по годам. Его труд представляет собой яркое жизнеописание князя-воина Даниила Галицкого, боровшегося с монголо-татарами, польскими и венгерскими феодалами, мятежным галицким боярством. Автор использовал традиции дружинной эпической поэзии, народные предания, тонко понимал поэзию степи, о чем свидетельствует пересказанное им прекрасное половецкое сказание о траве евшане ‘ полыни ’ и хане Отр o ке.

Монголо-татарское нашествие возродило идеалы мудрого государя, мужественного защитника родной земли и православной веры, ради них готового пожертвовать собой. Типичным примером мученического жития (или мартирия) является "Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора". В 1246 г. они оба были казнены по приказу хана Батыя за отказ поклониться языческим идолам. Краткая (Проложная) редакция памятника появилась не позднее 1271 г. в Ростове, где правили Мария Михайловна, дочь убитого князя, и его внуки Борис и Глеб . Впоследствии на ее основе возникли более пространные редакции произведения, автором одной из которых был священник Андрей (не позднее кон. XIII в.).

Ярко выраженную политическую подоплеку имеет конфликт в древнейшем памятнике тверской агиографии - "Житии князя Михаила Ярославича Тверского" (кон. 1319 - нач. 1320 или 1322-27). В 1318 г. Михаил Тверской был убит в Золотой Орде с одобрения татар людьми князя Юрия Даниловича Московского, его соперника в борьбе за великое княжение Владимирское. Житие изображало в самом невыгодном свете Юрия Даниловича и содержало антимосковские выпады. В официальной литературе XVI в. оно было подвергнуто сильной промосковской цензуре. При сыне мученика, великом князе Александре Михайловиче, в Твери в 1327 г. вспыхнуло народное восстание против ханского баскака Чол-хана. Откликом на эти события стали появившиеся вскоре после них " Повесть о Шевкале ", включенная в тверские летописные своды, и народная историческая песня " О Щелкане Дудентьевиче ".

" Военно-героическое " направление в агиографии развивает " Повесть о житии Александра Невского ". Ее первоначальная редакция была создана, вероятно, в 1280-е гг. во владимирском монастыре Рождества Богородицы, где первоначально был погребен Александр Невский. Неизвестный автор, прекрасно владевший разными литературными приемами, искусно соединил традиции воинской повести и жития. Светлый лик молодого героя Невской битвы 1240 г. и Ледового побоища 1242 г., победителя шведских и немецких рыцарей, защитника Руси от иноземных захватчиков и православия от римско-католической экспансии, благочестивого христианина стал образцом для последующих княжеских жизнеописаний и воинских повестей. Произведение оказало влияние на " Повесть о Довмонте " (2-я четв. XIV в.). Княжение Довмонта (1266-99), бежавшего на Русь из Литвы из-за междоусобиц и принявшего крещение, стало для Пскова временем расцвета и побед над внешними врагами, литовцами и ливонскими рыцарями. Повесть связана с псковским летописанием, начавшимся в XIII в. (см. § 5.3).

Княжеской власти посвящены два интересных произведения конца XIII в. Образ идеального правителя представлен в послании-наставлении монаха Иакова его духовному сыну князю Ростовскому Дмитрию Борисовичу (возможно, 1281). Ответственность князя за дела его администрации, вопрос о суде и правде рассматривается в " Наказании " первого епископа Тверского Симеона († 1289) князю Полоцкому Константину.

Рассказы об иноземном нашествии и героической борьбе русского народа обрастали со временем легендарными подробностями. Высокими художественными достоинствами отличается " Повесть о Николе Заразском ", лиро-эпический шедевр областной рязанской литературы. Произведение, посвященое местной святыне - иконе Николы Заразского, включает в себя историю ее перенесения из Корсуня в Рязанскую землю в 1225 г. и повествование о разорении Рязани ханом Батыем в 1237 г. с похвалой рязанским князьям. Одно из главных мест в повести о взятии Рязани занимает образ былинного витязя Евпатия Коловрата. На примере его доблестных подвигов и гибели доказывается, что не перевелись богатыри на Руси, прославляется героизм и величие духа русского народа, не сломленного врагом и жестоко мстящему ему за поруганную землю. В окончательном виде памятник сложился, видимо, в 1560 г., при этом следует иметь в виду, что на протяжении столетий его древнее ядро могло подвергаться и, надо думать, было подвергнуто переработке, приобретя фактические неточности и анохронизмы.

В смоленской литературе XIII в. слышны лишь глухие отголоски монгло-татарского нашествия, не затронувшего Смоленск. Призывает Бога уничтожить измаильтян, то есть татар, начитанный и образованный книжник Ефрем в житии своего учителя Авраамия Смоленского, ценном памятнике местной агиографии (видимо, 2-я пол. XIII в.). Для понимания духовной жизни того времени важно изображенное Ефремом столкновение Авраамия, книжника-аскета, с непринимающей его средой. Ученость и проповеднический дар Авраамия, читавшего " глубинныя книгы " (возможно, апокрифы), стали причиной зависти и гонений на него со стороны местного духовенства.

Казавшееся современникам чудесное избавление Смоленска от войск Батыя, не осаждавших и не грабивших город, а прошедших в стороне от него, было понято как проявление божественного заступничества. Со временем сложилась местная легенда, полностью переосмыслившая исторические факты. В ней спасителем Смоленска представлен юноша Меркурий - былинный богатырь, с помощью небесных сил рагромивший несметные полчища врагов. В " Повести о Меркурии Смоленском " (списки с XVI в.) использован " бродячий " сюжет о святом, несущем в руках свою отрубленную голову (ср. такое же предание о первом епископе Галлии Дионисии, казненном язычниками).

К таким позднейшим литературным обработкам устных легенд о батыевщине относится сказание о невидимом граде Китеже, после его разорения монголо-татарами скрытом Богом до второго пришествия Христова. Произведение сохранилось в поздней старообрядческой письменности (2-я пол. XVIII в.). Вера в сокровенный град праведников жила у старообрядцев и других религиозных искателей из народа еще в XX в. (см., например, " У стен града невидимого. (Светлое озеро) " М. М. Пришвина, 1909).

§ 4.2. Литература Великого Новгорода. В сохранившем независимость Новгороде в относительно спокойной обстановке продолжалось архиепископское летописание (его наиболее значимая в литературном отношении часть принадлежит пономарю XIII в. Тимофею, манера изложения которого отличается обилием назидательных отступлений, эмоциональностью, широким использованием церковно-книжных языковых средств), появлялись путевые записки - " Странник " Стефана Новгородца, посетившего Константинополь в 1348 или 1349 г., создавались жизнеописания местных святых. Древние устные предания предшествовали житиям двух наиболее почитаемых новгородских святых, живших в XII в.: Варлаама Хутынского, основателя Спасо-Преображенского монастыря (Первоначальная редакция - XIII в.), и архиепископа Новгородского Ильи-Иоанна (Основная редакция - между 1471-78). В " Житии Иоанна Новгородского " центральное место занимают созданные в разное время сказание о победе новгородцев над объединенными суздальскими войсками 25 ноября 1170 г. и об установлении праздника Знамения Богородицы, отмечаемого 27 ноября (как полагают, 40-е-50-е гг. XIV в.), а также повесть о путешествии архиепископа Иоанна на бесе в Иерусалим (возможно, 1-я пол. XV в.), использующая " бродячий " сюжет о заклятом крестом или крестным знамением черте.

Для понимания средневекового религиозного мировоззрения важно послание архиепископа Новгородского Василия Калики епископу Тверскому Федору Доброму о рае (возможно, 1347). Оно было написано в ответ на богословские споры в Твери о том, существует ли рай только как особая духовная субстанция или, кроме него, на востоке земли находится материальный рай, созданный для Адама и Евы. Центральное место среди доказательств Василия Калики занимает рассказ об обретении мореплавателями-новгородцами земного рая, окруженного высокими горами, и земного ада. Типологически этому рассказу близки западноевропейские средневековые сказания, например, об аббате Брендане, основавшем много монастырей в Англии и уплывшем на Райские острова. (В свою очередь легенды о святом Брендане впитали в себя древние кельтские предания о плавании короля Брана в потустороннюю чудесную страну.)

Около середины XIV в. в Новгороде появилось первое значительное еретическое движение на Руси - стригольничество, охватившее затем Псков, где в первой четверти XV в. достигло расцвета. Стригольники отрицали духовенство и монашество, церковные таинства и обряды. Против них направлено "Списание от правила святых апостол и святых отец... на стригольники", среди возможных авторов которого называют епископа Стефана Пермского.

§ 5. Возрождение русской литературы
(конец XIV-XV век)

§ 5.1. " Второе южнославянское влияние ". В XIV в. Византия, а вслед за ней Болгария и Сербия переживали культурный подъм, затронувший разные области духовной жизни: литературу, книжный язык, иконопись, богословие в виде мистического учения монахов-исихастов, то есть молчальников (от греч. ?ухчЯб ‘ покой, тишина, молчание ’). В это время у южных славян проходит реформа книжного языка, ведутся большие переводческие и редакторские работы в книжных центрах на Афоне, в Константинополе, а вслед за тем в столице Второго Болгарского царства Тырнове при патриархе Евфимии (ок. 1375-93). Целью южнославянской книжной реформы XIV в. было стремление восстановить древние, восходящие к кирилло-мефодиевской традиции нормы общеславянского литературного языка, в XII-XI V вв. все более и более обособлявшегося по национальным изводам, упорядочить графико-орфографическую систему, приблизить ее к греческому правописанию.

К концу XIV в. у южных славян был переведен с греческого языка большой корпус церковных памятников. Переводы были вызваны возросшими потребностями общежительных монастырей и монахов-исихастов в аскетической и богословской литературе, правилах иноческой жизни и религиозной полемике. В основном переводились не известные в славянской письменности творения: Исаака Сирина, Псевдо-Дионисия Ареопагита, Петра Дамаскина, аввы Дорофея, Симеона Нового Богослова, проповедников обновленных исихастских идей Григория Синаита и Григория Паламы и др. Такие старые переводы, как " Лествица " Иоанна Лествичника, были сверены с греческими оригиналами и основательно переработаны. Оживлению переводческой деятельности способствовала церковная реформа - замена Студийского церковного устава Иерусалимским, проведенная сначала в Византии, а затем, к середине XIV в., в Болгарии и Сербии. Церковная реформа потребовала от южных славян перевода новых текстов, чтение которых предусматривалось Иерусалимским уставом во время богослужения. Так появились стишной Пролог, триодный Синаксарь, минейный и триодный Торжественник, Учительное Евангелие патриарха Каллиста и др. Вся эта литература не была известна на Руси (или существовала в старых переводах). Древняя Русь остро нуждалась в книжных сокровищах южных славян.

В XIV в. возобновились прерванные монголо-татарским нашествием связи Руси с Афоном и Константинополем, крупнейшими центрами культурных контактов между греками, болгарами, сербами и русскими. В последние десятилетия XIV в. и в первую половину XV в. Иерусалимский устав получил широкое распространение в Древней Руси. Тогда же южнославянские рукописи были перенесены на Русь, где под их влиянием начались " книжная справа " - редактирование церковных текстов и реформа литературного языка. Основные направления реформы заключались в " очищении " книжного языка от " порчи " (сближения с разговорной речью), его архаизации и грецизации. Обновление книжности было вызвано внутренними потребностями русской жизни. Одновременно со " вторым южнославянским влиянием " и независимо от него проходило возрождение древнерусской литературы. Усердно разыскивались, переписывались и распространялись сочинения, сохранившиеся от эпохи Киевской Руси. Возрождение домонгольской литературы в сочетании со " вторым южнославянским влиянием " обеспечило стремительный взлет русской книжности в XV в.

С конца XIV в. в русской литературе происходят изменения риторического порядка. В это время появляется и развивается особая риторически украшенная манера изложения, которую современники называли " плетением словес ". " Плетение словес " возродило риторические приемы, известные в красноречии Киевской Руси (" Слово о Законе и Благодати " Илариона, " Память и похвала князю русскому Владимиру " Иакова, сочинения Кирилла Туровского), но придало им еще б o льшую торжественность и эмоциональность. В XIV-XV вв. древнерусские риторические традиции обогатились вследствие усилившихся связей с южнославянскими литературами. Русские книжники познакомились с риторически украшенными произведениями сербских агиографов XIII-XIV вв. Доментиана, Феодосия и архиепископа Данилы II, с памятниками болгарской тырновской литературной школы (прежде всего с житиями и похвальными словами патриарха Евфимия Тырновского), с Хроникой Константина Манассии и " Диоптрой " Филиппа Пустынника - южнославянскими переводами византийских стихотворных произведений, выполненными в XIV в. орнаментальной, ритмической прозой.

" Плетение словес " достигло наивысшего развития в творчестве Епифания Премудрого. Ярче всего этот стиль проявился в " Житии Стефана Пермского " (1396-98 или 1406-10), просветителя язычников коми-зырян, создателя пермской азбуки и литературного языка, первого епископа Пермского. Менее эмоционален и риторичен Епифаний Премудрый в жизнеописании духовного воспитателя русского народа Сергия Радонежского (закончено в 1418-19). Житие показывает в лице Сергия Радонежского идеал смирения, любви, кротости, нищелюбия и нестяжательности.

Распространению южнославянского влияния способствовали переехавшие на Русь некоторые болгарские и сербские книжники. Видными представителями литературной школы патриарха Евфимия Тырновского были митрополит всея Руси Киприан, окончательно обосновавшийся в Москве в 1390 г., и Григорий Цамблак, митрополит Литовской Руси (с 1415). Серб Пахомий Логофет прославился как автор и редактор многих житий, церковных служб, канонов, похвальных слов. Пахомий Логофет переработал " Житие Сергия Радонежского " Епифания Премудрого и создал несколько новых редакций этого памятника (1438-50-е гг.). Позднее он написал " Житие Кирилла Белозерского " (1462), широко используя воспоминания очевидцев. Жития Пахомия Логофета, построенные по четкой схеме и украшенные " плетением словес ", стоят у истоков особого направления в русской агиографии с ее жесткой этикетностью и пышным красноречием.

§ 5.2. Крушение Византийской империи и возвышение Москвы. Во время турецкого нашествия на Балканы и Византию появляется интересный памятник - " Сказание о Вавилонском царстве " (1390-е гг. - до 1439). Восходящее к устной легенде, оно обосновывает преемственность византийской императорской власти от Вавилонской монархии, вершительницы судеб мира, и вместе с тем доказывает равноправие Византии, Руси и Абхазии-Грузии. Подтекст заключался, вероятно, в призыве совместных действий православных стран в поддержку гибнущей под ударами турок Византии.

Угроза турецкого завоевания заставила константинопольские власти искать помощь на католическом Западе и ради спасения империи пойти на важные уступки в области религиозной догматики, согласиться на подчинение папе Римскому и соединение церквей. Флорентийская уния 1439 г., отвергнутая Москвой и всеми православными странами, подорвала влияние Греческой Церкви на Русь. Русские участники посольства на Ферраро-Флорентийский собор (епископ Суздальский Авраамий и книжники в его свите) оставили записки, рассказывающие о путешествии по Западной Европе и ее достопримечательностях. Литературными достоинствами отличаются " Хождение на Флорентийский собор " неизвестного по имени суздальского книжника (1437-40) и, очевидно, его же " Заметка о Риме ". Также представляют интерес " Исхождение " епископа Авраамия Суздальского и " Повесть о Флорентийском соборе " иеромонаха Симеона Суздальца (1447).

В 1453 г. после 52-дневной осады под ударами турок пал Константинополь, второй Рим - сердце некогда огромной Византийской империи. На Руси крушение империи и завоевание мусульманами всего православного Востока были сочтены наказанием Божьим за великий грех Флорентийской унии. Падению Константинополя посвящены переводное " Рыдание " византийского писателя Иоанна Евгеника (50-е-60-е гг. XV в.) и оригинальная " Повесть о взятии Царьграда турками " (2-я пол. XV в.) - талантливый литературный памятник и ценный исторический источник, приписываемый Нестору Искандеру. В конце повести помещено пророчеством о будущем освобождении Константинополя " русами " - идея, впоследствии неоднократно обсуждавшаяся в русской литературе.

Завоевание турками православных стран проходило на фоне постепенного возвышения Москвы как духовного и политического центра. Исключительно большое значение имел перенос митрополичьей кафедры из Владимира в Москву при митрополите Петре (1308-26) - первом московском святом и небесном покровителе столицы. На основе Краткой редакции " Жития митрополита Петра " (1327-28), самого раннего памятника московской агиографии, митрополит Киприан составил Пространную редакцию (кон. XIV в.), в которую включил пророчество Петра о будущем величии Москвы.

Великая победа над татарами на поле Куликовом 8 сентября 1380 г. означала коренной перелом в борьбе с иноземным владычеством, имела исключительное значение для становления русского национального самосознания, явилась объединяющим началом в эпоху раздробленности русских земель. Она убедила современников в том, что гнев Божий миновал, что татар можно побеждать, что не за горами полное освобождение от ненавистного ига.

Эхо Куликовской победы не смолкало в литературе более столетия. В цикл о героях и событиях " побоища на Дону " входят краткая (первоначальная) и пространная повести о Куликовской битве в составе летописных сводов под 1380 г. Автор лиро-эпической " Задонщины " (1380-е гг. или, во всяком случае, не позднее 1470-х гг.) обратился в поисках литературных образцов к " Слову о полку Игореве ", но переосмыслил свой источник. Писатель видел в разгроме татар сбывшийся призыв " Слова о полку Игореве " положить конец междоусобным распрям и объединиться в борьбе с кочевниками. Широкое распространение в рукописной традиции получило " Сказание о Мамаевом побоище " (не позднее кон. XV в.) - самый пространный и увлекательный рассказ о Куликовской битве, однако содержащий явные анахронизмы, эпические и легендарные подробности. К Куликовскому циклу примыкает " Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русского " (возможно, 1412-19 гг.) - торжественный панегирик в честь победителя татар Дмитрия Донского, близкий по языку и риторическим приемам литературной манере Епифания Премудрого и, вероятно, им написанный.

О событиях после Куликовской битвы рассказывают " Повесть о нашествии хана Тохтамыша ", захватившего и разграбившего Москву в 1382 г., и " Повесть о Темир Аксаке " (нач. XV в.). Последнее произведение посвящено вторжению на Русь в 1395 г. полчищ среднеазиатского завоевателя Тимура (Тамерлана) и чудесному спасению страны после перенесения в Москву Владимирской иконы Богоматери, " державной заступницы " Русской земли (простояв у Оки 15 дней, Тимур неожиданно повернул обратно на юг). " Повесть о Темир Аксаке ", доказывающая особое покровительство Богородицы Московской Руси, была включена в монументальный великокняжеский Московский летописный свод 1479 г. Этот памятник, составленный вскоре после присоединения Новгорода к Москве при Иване III (см. § 5.3), лег в основу всего официального общерусского летописания конца XV-XVI в., великокняжеского и царского.

Правление великого князя Московского Ивана III (1462-1505), женатого на Софье (Зое) Палеолог - племяннице последнего византийского императора Константина XI, ознаменовалось культурным подъемом Руси, ее возвращением в Европу, объединением русских земель вокруг Москвы и освобождением от татарского ига в 1480 г. В момент наивысшего противостояния между Москвой и Золотой Ордой архиепископ Ростовский Вассиан отправил риторически украшенное " Послание на Угру " (1480) - важный исторический документ и публицистический памятник. Следуя примеру Сергия Радонежского, по преданию благословившего на битву Дмитрия Донского, Вассиан призывал Ивана III на решительную борьбу с татарами, объявляя его власть царской и богоутвержденной.

§ 5.3. Местные литературные центры. Ко второй половине XV в. относятся первые сохранившиеся псковские летописные своды, и тогда же выделяются три ветви местного летописания, различные по своим идейно-политическим взглядам: Псковские первая, начинающаяся " Повестью о Довмонте " (см. § 4.1), вторая и третья летописи. Уже в XIV в. Довмонт почитался как местный святой и небесный покровитель Пскова, в 1348 г. отделившегося от Новгородской феодальной республики и бывшего центром самостоятельного княжества до 1510 г., когда он был подчинен Москве, о чем в глубоко лирической и образной форме рассказывает очевидец событий, начитанный и талантливый автор, в " Повести о псковском взятии " (1510-е гг.) в составе Псковской первой летописи.

В XV в. в литературе Великого Новгорода, завоеванного Иваном III в 1478 г., появляются " Повесть о посаднике Щиле " (видимо, не ранее 1462) - сказание о попавшем в ад ростовщике, доказывающее спасительную силу молитвы за умерших грешников; простое, неукрашенное " Житие Михаила Клопского " (1478-79); летописная повесть о походе Ивана III на Новгород в 1471 г., противопоставленная официальной позиции Москвы в освещении этого события. В Московском летописном своде 1479 г. основное содержание повести о походе Ивана III на Новгород в 1471 г. заключается в идее величия Москвы как центра объединения русских земель и преемственности великокняжеской власти со времен Рюрика.

Лебединую песню могущественному Тверскому княжеству (незадолго до его присоединения к Москве в 1485 г.) сложил придворный писатель инок Фома в риторически украшенном панегирике " Слово похвальное о великом князе Борисе Александровиче " (ок. 1453). Изображая Бориса Александровича политическим лидером Русской земли, Фома величал его " самодержавным государем " и " царем ", по отношению к которому великий князь Московский выступал как младший.

Об отсутствии братской любви между князьями и справедливости на Руси писал, перейдя для безопасности на смешанный тюркско-персидский язык, тверской купец Афанасий Никитин. Заброшенный судьбой на чужбину, он рассказал простым и выразительным языком о скитаниях в дальних странах и пребывании в Индии в 1471-74 гг. в путевых записках " Хожение за три моря ". До Никитина в русской литературе существовал образ Индии как сказочно богатого царства пресвитера Иоанна, как загадочной страны, расположенной неподалеку от земного рая, населенной блаженными мудрецами, где на каждом шагу встречаются удивительные чудеса. Этот фантастический образ сформировали " Сказание об Индийском царстве " - перевод греческого произведения XII в., " Александрия " - христианская переделка эллинистического романа Псевдо-Каллисфена об Александре Македонском (в южнославянском переводе не позднее XIV в.), " Слово о рахманах ", восходящее к Хронике Георгия Амартола и сохранившееся в списке конца XV в. В отличие от этого Афанасий Никитин создал реальный портрет Индии, показал ее блеск и нищету, описал ее быт, нравы и народные предания (легенды о птице " гукук " и князе обезьян).

Попутно следует отметить, что глубоко личностному содержанию " Хожения ", простоте и непосредственности его рассказа близки записки монаха Иннокентия о смерти Пафнутия Боровского (видимо, 1477-78), духовного учителя Иосифа Волоцкого, создавшего крупный литературный и книжный центр в основанном им Иосифо-Волоколамском монастыре и ставшего одним из вождей " Церкви воинствующей ".

§ 6. Литература " Третьего Рима "
(конец XV - XVI век)
§ 6.1. " Еретическая буря " на Руси. Конец XV в. был охвачен религиозными брожениями, порожденными в числе прочих причин неопределенностью религиозных и культурных ориентиров в умах образованной части русского общества после падения Константинополя и ожиданием конца света в 7000 г. от Сотворения мира (в 1492 г. от Рождества Христова). Ересь " жидовствующих " зародилась в 1470-е гг. в Новгороде, незадолго до потери им независимости, а затем перекинулась в победившую его Москву. Еретики подвергали сомнению учение о Святой Троице, не считали деву Марию Богородицей. Они не признавали церковные таинства, осуждали поклонение священным предметам, резко выступали против почитания мощей и икон. Борьбу с вольнодумцами возглавили архиепископ Новгородский Геннадий и игумен Иосиф Волоцкий. Важным памятником богословской мысли и религиозной борьбы того времени является "Книга на новгородские еретики" Иосифа Волоцкого (Краткая редакция - не ранее 1502, Пространная - 1510-11). Этот " молот иудеев " (ср. название книги инквизитора Иоанна из Франкфурта, изданной около 1420 г.) или, точнее, " молот еретиков " был переименован в списках XVII в. в "Просветитель".

При архиепископском дворе в Новгороде Геннадий создал крупный книжный центр, открытый западноевропейским влияниям. Он собрал целый штат сотрудников, переводивших с латыни и немецкого языка. В их числе были монах-доминиканец Вениамин, очевидно хорват по национальности, немец Николай Булев, Влас Игнатов, Дмитрий Герасимов. Под руководством Геннадия был составлен и переведен первый полный библейский свод у православных славян - Библия 1499 г. При ее подготовке использовались, помимо славянских источников, латинская (Вульгата) и немецкая Библии. Теократическая программа Геннадия обоснована в сочинении Вениамина (вероятно, 1497), написанного в защиту церковных имуществ от покушений на них Ивана III и утверждающего превосходство духовной власти над светской.

По повелению Геннадия были переведены с латыни отрывок (8-я глава) из календарного трактата Гийома Дюрана (Вильгельма Дурандуса) " Совещание божественных дел " в связи с необходимостью составления пасхалии на " осьмую тысячу лет " (1495) и антииудейская книга " учителя Самуила евреина " (1504). Перевод этих сочинений приписывается Николаю Булеву или Дмитрию Герасимову. Последний из них также по заказу Геннадия перевел латинское антииудейское произведение Николая де Лиры "Доказательство пришествия Христа" (1501).

В 1504 г. на церковном соборе в Москве еретиков признали виновными, после чего одни из них были казнены, а другие - отправлены в ссылку по монастырям. Самой заметной фигурой среди московских вольнодумцев и их вождем был дьяк Федор Курицын, близкий ко двору Ивана III. Курицыну приписывают "Сказание о воеводе Дракуле" (1482-85). Исторический прототип этого персонажа - князь Влад по прозвищу Цепеш (буквально ‘Сажатель на кол’), который правил "в Мунтянской земле" (древнерусское название княжества Валахия на юге Румынии) и умер в 1477 г. незадолго до посольства Курицына в Венгрию и Молдавию (1482-84). О чудовищной бесчеловечности Дракулы ходили многочисленные слухи и анекдоты, с которыми познакомились русские дипломаты. Рассказывая о многочисленных жестокостях " зломудрого " Дракулы и сравнивая его с дьяволом, русский автор подчеркивает вместе с тем его справедливость, беспощадную борьбу со злом и преступностью. Дракула стремится искоренить зло и установить "великую правду" в стране, но действует методами неограниченного насилия. Вопрос о пределах верховной власти и нравственном облике государя стал одним из основных в русской публицистике XVI в.

§ 6.2. Расцвет публицистики. На XVI в. пришелся невиданный ранее подъем публицистики. Один из самых замечательных и загадочных публицистов, достоверность сочинений которого и сама личность не раз вызывали сомнения, - Иван Пересветов, выходец из Литовской Руси, служивший в наемных войсках в Польше, Чехии и Венгрии. Приехав в Москву в конце 30-х гг. XVI в, во время боярского " самовластия " при малолетнем Иване IV, Пересветов принял активное участие в обсуждении животрепещущих вопросов русской жизни. Он подавал челобитные царю, выступал с политическими трактатами, писал публицистические произведения (сказания " о Магмет-салтане " и царе Константине Палеологе). Политический трактат Пересветова, содержащий обширную программу государственных реформ, облечен в форму большой челобитной Ивану IV (1540-е гг.). Писатель - убежденный сторонник сильной единодержавной власти. Его идеал - военная монархия, устроенная по образцу Османской империи. Основу ее могущества составляет военное сословие. Царь обязан заботиться о благополучии служилого дворянства. Предвосхищая опричный террор, Пересветов советовал Ивану IV покончить с помощью " грозы " с самоуправством вельмож, разорявших государство.

Русские писатели понимали, что от сильной единоличной власти до "людодерства" Дракулы всего лишь один шаг. Они пытались ограничить "царскую грозу" законом и милосердием. В послании митрополиту Даниилу (до 1539) Федор Карпов видел государственный идеал в монархии, основанной на законе, правде и милости.

Церковные писатели были разделены на два лагеря - иосифлян и нестяжателей, или заволжских старцев. Митрополит Геннадий, Иосиф Волоцкий и его последователи иосифляне (митрополиты Даниил и Макарий, Зиновий Отенский и др.) защищали право общежительных монастырей владеть землей и крестьянами, принимать богатые пожертвования, не допуская при этом никакой личной собственности монаха. Они требовали смертной казни для упорных, закоренелых в своих заблуждениях еретиков (" Слово об осуждении еретиков " в Пространной редакции " Просветителя " Иосифа Волоцкого 1510-11).

Духовный отец нестяжателей "великий старец" Нил Сорский (ок. 1433-7. V.1508), проповедник скитского безмолвного жития, не принимал участия в церковно-политической борьбе - это противоречило прежде всего его внутренним убеждениям. Однако его сочинения, нравственный авторитет и духовный опыт оказали большое влияние на заволжских старцев. Нил Сорский был противником монастырских вотчин и богатых вкладов, считал наилучшим видом монашества скитский образ жизни, понимая его под влиянием исихазма как аскетический подвиг, путь безмолвия, созерцания и молитвы. Спор с иосифлянами возглавил его последователь князь-инок Вассиан Патрикеев, позднее видным представителем нестяжательства стал старец Артемий (см. § 6.7). Нестяжатели считали, что раскаявшихся вольнодумцев следовало прощать, а закоренелых преступников - отправлять в заточение, но не казнить (" Ответ кирилловских старцев на послание Иосифа Волоцкого об осуждении еретиков ", возможно, 1504). Иосифлянская партия, занимавшая высшие церковные посты, использовала судебные процессы в 1525 и 1531 гг. над Патрикеевым и Максимом Греком и в 1553-54 гг. над еретиком боярским сыном Матвеем Башкиным и старцем Артемием для расправы с нестяжателями.

Памятниками религиозной борьбы являются трактат Зиновия Отенского "Истины показание к вопросившим о новом учении" (после 1566) и созданное приблизительно тогда же анонимное "Послание многословное". Оба сочинения направлены против беглого холопа Феодосия Косого, самого радикального вольнодумца за всю историю Древней Руси, создателя "рабьего учения" - ереси народных низов.

Литература первой трети XVI в. выработала несколько способов соединения русской истории с всемирной. Прежде всего следует выделить Хронограф редакции 1512 г. (1-я четв. XVI в.), составленный племянником и учеником Иосифа Волоцкого Досифеем Топорковым (см. § 6.5). Это новый тип исторического труда, вводящий в русло всемирной истории историю славян и Руси, понимаемую как оплот православия и наследницу великих держав прошлого. Легенды о происхождении московских государей от римского императора Августа (через его мифического родственника Пруса, одного из предков князя Рюрика) и о получении Владимиром Мономахом царских регалий от византийского императора Константина Мономаха объединены в "Послании о Мономаховом венце" Спиридона-Саввы, бывшего митрополита Киевского, и в "Сказании о князьях Владимирских". Обе легенды использовались в официальных документах и московской дипломатии XVI в.

Ответом на католическую пропаганду Булевым церковной унии и первенства Рима стала теория " Москва - Третий Рим ", выдвинутая старцем Псковского Елеазарова монастыря Филофеем в послании дьяку М. Г. Мисюрю Мунехину " против звездочетцев " (ок. 1523-24). После отпадения католиков от правой веры и отступничества греков на Флорентийском соборе, в наказание за это завоеванных турками, центр вселенского православия переместился в Москву. Россия была объявлена последней мировой монархией - Ромейской державой, единственной хранительницей и защитницей чистой веры Христовой. В цикл основных произведений, объединенных темой " Третьего Рима ", входят " Послание великому князю Московскому о крестном знамении " (между 1524-26), принадлежность которого Филофею сомнительна, и сочинение " Об обидах Церкви " (30-е - нач. 40-х гг. XVI в.) так называемого продолжателя Филофея.

Произведения, представлявшие Русь последним оплотом истинного благочестия и христианской веры, наследницей Рима и Константинополя, создавались не только в Москве, но и в Новгороде, сохранившим и после потери независимости предания о былом величии и соперничестве с Москвой. " Повесть о новгородском белом клобуке " (XVI в.) объясняет происхождение особого головного убора новгородских архиепископов передачей из Константинополя в Новгород белого клобука, дарованного первым христианским императором Константином Великим папе Римскому Сильвестру I. Такой же путь (Рим-Византия-Новгородская земля) проделал чудотворный образ Богородицы, согласно "Сказанию об иконе Богоматери Тихвинской" (кон. XV - XV вв.). " Житие Антония Римлянина " (XVI в.) рассказывает об отшельнике, который, спасаясь от гонений на православных христиан в Италии, приплыл чудесным образом на огромном камне в Новгород в 1106 г. и основал Рождественский монастырь.

Особое место в литературе XVI в. занимает творчество царя Ивана IV. Грозный представляет собой исторически колоритный тип самодержавного автора. В роли "отца Отечества" и защитника правой веры он сочинял послания, часто написанные знаменитыми " кусательными глаголами " ‘ насмешливо-саркастической манерой ’ (переписка с Курбским, письма в Кирилло-Белозерский монастырь 1573, опричнику Василию Грязному 1574, литовскому князю Александру Полубенскому 1577, польскому королю Стефану Баторию 1579), давал наказные памяти, произно-сил пылкие речи, переписывал исто-рию (приписки к Лицевому летописному своду, отразившие его политические взгляды), участвовал в работе церковных соборов, писал гимнографические произведения (канон Ангелу Грозному, воеводе, стихиры митрополиту Петру, сретенью иконы Богоматери Владимирской и др.), обли-чал чуждые православию догматы, участвовал в ученых богословских диспутах. После открытых прений с Яном Рокитой, пастором общины чешских братьев (ответвление гусизма), им был написан "Ответ Яну Роките" (1570) - один из лучших памятников антипротестантской полемики.

§ 6.3. Западноевропейское влияние. Вопреки расхожему мнению Московская Русь не была отгорожена от Западной Европы и культуры латинского мира. Благодаря Геннадию Новгородскому и его окружению существенно изменился репертуар переводной литературы, бывшей ранее почти исключительно греческой. Конец XV - первые десятилетия XVI в. отмечены небывалым ранее интересом к западноевропейской книге. Появляются переводы с немецкого языка: " Прение живота и смерти " (кон. XV в.), соответствующее эсхатологическим настроениям своего времени - ожиданиям конца света в 7000 (1492) г.; " Луцидариус " (кон. XV - 1-я тр. XVI в.) - общеобразовательная книга энциклопедического содержания, написанная в виде беседы между учителем и учеником; медицинский трактат " Травник " (1534), переведенный Николаем Булевым по заказу митрополита Даниила.

Западником был и такой самобытный писатель, как Федор Карпов, сочувственно (в отличие от старца Филофея и Максима Грека) относившийся к пропаганде Булевым асторологии. В послании митрополиту Даниилу (до 1539) отвечая на вопрос, что важнее в государстве: народное терпение или правда, Карпов доказывал, что в основе общественного порядка лежит ни то и ни другое, а закон, который должен быть основан на правде и милости. Для доказательства своих идей Карпов использовал " Никомахову этику " Аристотеля, сочинения Овидия " Метаморфозы ", " Искусство любви " и " Фасты ".

Заметным событием в истории русской переводной литературы стал светский латинский роман сицилийца Гвидо де Колумна (Гвидо делле Колонне) " История разрушения Трои " (1270-е гг.), в древнерусском переводе - " История о разорении Трои " (кон. XV - нач. XVI в.). Увлекательно написанная книга явилась предтечей рыцарских романов на Руси. "Троянская история" знакомила русского читателя с обширным кругом античных мифов (о походе аргонавтов, истории Париса, Троянской войне, странствиях Одиссея и т. д.) и романическими сюжетами (рассказы о любви Медеи и Язона, Париса и Елены и др.).

Резко меняется и репертуар переводной церковной литературы. Появляются переводы западноевропейских латинских богословов (см. § 6.1 и § 6.3), среди которых выделяется " Книга святого Августина " (не позднее 1564). В сборник входят "Житие Августина" епископа Поссидия Каламского, два произведения Псевдо-Августина: "О видении Христа, или о слове Бога" (Manuale), "Поучения, или Молитвы" (Meditationes), а также две русские повести XVI в. о Блаженном Августине, в которых использованы "бродячие" сюжеты, рассказанные Максимом Греком, развивавшим гуманистические традиции в литературе и языке.

§ 6.4. Русский гуманизм. Д. С. Лихачев, сопоставив второе южнославянское влияние с западноевропейским Возрождением, пришел к выводу о типологической однородности этих явлений и о существовании в Древней Руси особого восточнославянского Предвозрождения, которое так и не смогло перейти в Ренессанс. Это мнение вызвало обоснованные возражения, которые, однако, не означают, что в Древней Руси не было никаких соответствий западноевропейскому гуманизму. Как показал Р. Пиккио, точки соприкосновения могут быть обнаружены прежде всего на языковом уровне: в области отношения к тексту, к принципам его перевода, передачи и исправления. Сущность итальянских ренессансных споров о языке (Questione della lingua) состояла, с одной стороны, в желании оправдать употребление народного языка (Lingua volgare) в качестве литературного, утвердить его культурное достоинство, а с другой - в стремлении установить его грамматические и стилистические нормы. Показательно, что " книжная справа ", основанная на западноевропейских науках тривиума (грамматики, риторики, диалектики), берет свое начало на Руси с деятельности Максима Грека (в миру Михаил Триволис), жившего на рубеже XIV - XV вв. в расцвет эпохи Возрождения в Италии, где он познакомился и сотрудничал со знаменитыми гуманистами (Иоанном Ласкарисом, Альдом Мануцием и др.).

Приехав в Москву с Афона для перевода церковных книг в 1518 г., Максим Грек пытался перенести на церковнославянскую почву богатый филологический опыт Византии и ренессансной Италии. В силу блестящего образования он стал центром интеллектуального притяжения, быстро обретя почитателей и учеников (Вассиан Патрикеев, старец Силуан, Василий Тучков, позднее - старец Артемий, Андрей Курбский и др.), достойных оппонентов (Федор Карпов) и нажив таких могущественных врагов, как митрополит Даниил. В 1525 и 1531 гг. Максима Грека, близкого к нестяжателям и опальному дипломату И. Н. Берсеню Беклемишеву, дважды судили, причем некоторые обвинения (умышленная порча церковных книг при их редактировании) имели филологический характер. Тем не менее его гуманистические воззрения утверждаются и в России, и в Литовской Руси благодаря переехавшим туда его последователям и единомышленникам: старец Артемий, Курбский и, возможно, Иван Федоров (см. § 6.6 и § 6.7).

Литературное наследие Максима Грека велико и разнообразно. В истории русской публицистики заметный след оставили " Повесть страшна и достопамятна и о совершенном иноческом жительстве " (до 1525) - о нищенствующих монашеских орденах на Западе и флорентийском проповеднике Дж. Савонароле, " Слово, пространнее излагающе, с жалостию нестроениа и бесчиниа царей и властелех последняго века сего " (между 1533-39 или сер. XVI в.), обличающее боярский произвол при малолетнем Иване IV, идейная программа его царствования - "Главы поучительны начальствующим правоверно" (ок. 1547-48), произведения против античных мифов, астрологии, апокрифов, суеверий, в защиту проведенной им " книжной справы " и филологических принципов критики текста - " Слово отвещательно о исправлении книг русских " (1540 или 1543) и др.

§ 6.5. Обобщающие литературные памятники. Централизация русских земель и государственной власти сопровождалась созданием обобщающих книжных памятников энциклопедического характера. Литература XVI в. словно подводит итог всему пройденному пути, стремится обобщить и закрепить опыт прошлого, создать образцы для будущих времен. У истоков обобщающих предприятий стоит Геннадиевская Библия 1499 г. Литературное собирательство было продолжено другим архиепископом Новгородским (1526-42) - Макарием, ставшим впоследствии митрополитом всея Руси (1542-63). Под его руководством были созданы Великие Минеи Четии - грандиозный свод душеполезной литературы в 12 книгах, расположенной в порядке церковного месяцеслова. Работа над макарьевскими Минеями, начатая в 1529/1530 г. в Новгороде и законченная около 1554 г. в Москве, велась почти четверть века. Один из виднейших эрудитов Древней Руси, Макарий объединил усилия известных церковных и светских книжников, переводчиков и писцов, создал крупнейший книжный центр. Его сотрудники занимались поисками рукописей, отбирали лучшие тексты, правили их, сочиняли новые произведения и создавали новые редакции старых памятников.

Под началом Макария трудились Дмитрий Герасимов, переведший латинскую Толковую Псалтирь епископа Брунона Гербиполенского, или Вюрцбургского (1535), Василий Тучков, переработавший простое новгородское " Житие Михаила Клопского " в риторически украшенную редакцию (1537), новгородский пресвитер Илья, написавший житие болгарского мученика Георгия Нового (1538-39) на основе устного рассказа афонских монахов, Досифей Топорков - редактор древнего " Синайского патерика " (1528-29), основу которого составляет " Луг духовный " (нач. VII в.) византийского писателя Иоанна Мосха. Досифей Топорков известен как составитель двух обобщающих памятников: Хронографа редакции 1512 г. (см. § 6.2) и " Волоколамского патерика " (30-е-40-е гг. XVI в.), возобновившего после долгого перерыва традиции " Киево-Печерского патерика ". " Волоколамский патерик " представляет собой собрание рассказов о святых иосифлянской школы русского монашества, в первую очередь о самом Иосифе Волоцком, его учителе Пафнутии Боровском, их сподвижниках и последователях.

В 1547 и 1549 гг. Макарий провел церковные соборы, на которых было канонизировано 30 новых общерусских святых - на 8 больше, чем за весь предшествующий период. После соборов были созданы десятки житий и служб новым чудотворцам. Среди них была жемчужина древнерусской литературы - "Повесть о Петре и Февронии Муромских" (кон. 1540-х гг.) Ермолая-Еразма.

Произведение рисует любовь крестьянской девушки из Рязанской земли, дочери простого бортника, и муромского князя, - любовь, побеждающую все препятствия и даже смерть. Писатель создал возвышенный образ идеальной русской женщины, мудрой и благочестивой. Княгиня-крестьянка стоит неизмеримо выше бояр и их жен, не желавших примириться с ее низким происхождением. Ермолай-Еразм использовал народно-поэтические " бродячие " сюжеты о борьбе со змеем-оборотнем и мудрой, вещей деве, вобравшие в себя мотивы волшебной сказки. Его произведение перерабатывает те же мотивы, что и средневековые легенды о Тристане и Изольде, сербская юнацкая песня " Царица Милица и Змей с Ястребаца " и др. Повесть резко расходится с агиографическим каноном и потому не была включена Макарием в Ве-ликие Минеи Четии. Уже в XVI в. ее стали исправлять, приводя в соответствие с требованиями литературного этикета.

Макарий был вдохновителем церковного собора 1551 г., на котором были регламентированы многие стороны церковной, общественной и политической жизни Московского царства. Сборник соборных постановлений, расположенных в виде ответов церковных иерархов на сто вопросов царя Иван IV, получил название " Стоглав " и в течение века был основным нормополагающим документом Русской Церкви.

Митрополит Даниил, гневно обличавший в словах и поучениях людские пороки, был редактором-составителем обширной Никоновской летописи (кон. 1520-х гг.) - самого полного свода известий по русской истории. Памятник оказал большое влияние на последующее летописание. Он стал основным источником сведений по русской истории в грандиозном Лицевом летописном своде - самом крупном летописно-хронографическом произведении Древней Руси. Эта подлинная " историческая энциклопедия XVI в. ", созданная по указу Ивана Грозного, охватывает всемирную историю с библейских времен до 1567 г. Она дошла до нашего времени в 10 роскошно украшенных томах, изготовленных в царских мастерских и насчитывающих более 16000 великолепных миниатюр.

Никоновская летопись использована также в знаменитой " Степенной книге " (1560-63). Памятник был составлен монахом Чудова монастыря духовником Ивана Грозного Афанасием (митрополит Московский в 1564-66), но идея принадлежала, очевидно, Макарию. " Степенная книга " - первый опыт изложения русской истории по генеалогическому принципу, в форме княжеских жизнеописаний начиная от крестителя Руси Владимира Святославича и до Ивана IV. Введением к " Степенной книге " служит " Житие княгини Ольги " в редакции Сильвестра, протопопа кремлевского Благовещенского собора.

Сильвестр считается редактором или автором-составителем " Домостроя " - строго и подробного "устава" домашней жизни. Памятник представляет собой ценнейший источник для изучения быта русских людей того времени, их нравов и обычаев, общественных и семейных отношений, религиозных, нравственных и политических взглядов. Идеал " Домостроя " - рачительный хозяин, который властно вершит семейные дела в соответствии с христианской моралью. Замечателен язык произведения. В " Домострое " в сложном сплаве слились особенности книжного языка, деловой письменности и разговорной речи с ее образностью и непринужденностью. Сочинения такого рода были распространены в Западной Европе. Почти одновременно с окончательной редакцией нашего памятника появилось обширное произведение польского писателя Миколая Рея " Жизнь хозяйственного человека " (1567).

§ 6.6. Начало книгопечатания. С обобщающими книжными предприятиями митрополита Макария связано, судя по всему, и возникновение русского книгопечатания. Во всяком случае его появление в Москве было вызвано потребностями богослужения и явилось государственным начинанием, поддержанным Иваном Грозным. Печатный станок давал возможность распространять большими тиражами исправные и унифицированные богослужебные тексты, свободные от ошибок книгописцев. В Москве в первой половине 1550-х - середине 1560-х гг. работала анонимная типография, выпускавшая профессионально подготовленные издания без выходных данных. По документам 1556 г. известен " мастер печатных книг " Маруша Нефедьев.

В 1564 г. дьякон церкви Николы Гостунского в Московском Кремле Иван Федоров и Петр Мстиславец выпустили в свет Апостол - первую русскую печатную книгу с выходными данными. При ее подготовке издатели критически использовали многочисленные церковнославянские и западноевропейские источники, проделали большую и тщательную текстологическую и редакторскую работу. Возможно, именно на этой почве у них возникли серьезные разногласия с традиционно мыслившими церковными иерархами, обинившими их в ереси (как и ранее Максима Грека, см. § 6.4). После двух изданий Часовника в Москве в 1565 г. и не позднее начала 1568 г. Федоров и Мстиславец были вынуждены перебраться в Великое княжество Литовское.

С их переездом за рубеж книгопечатание стало постоянным в землях современной Белоруссии и Украины. Пользуясь поддержкой православных меценатов, Иван Федоров работал в Заблудове, где вместе с Петром Мстиславцем издал Учительное Евангелие в 1569 г., предназначавшееся вытеснить из обихода переводные католические и протестантские сборники проповедей, во Львове, где основал первую на Украине типографию, выпустил в свет новое издание Апостола в 1574 г. и тогда же первую из дошедших до нас печатную книгу для начального обучения - Азбуку, и в Остроге, где опубликовал еще одну Азбуку в 1578 г., а также первую полную печатную церковнославянскую Библию в 1580-81 гг. Красноречива эпитафия Федорову на надгробной плите во Львове: " Друкар [печатник. - В. К.] книг пред тым невиданных ". Предисловия и послесловия Федорова к его изданиям - интереснейшие памятники этого литературного жанра, содержащие ценные сведения культурно-исторического и мемуарного характера.

§ 6.7. Литература московской эмиграции. Ко времени переезда Федорова и Мстиславца в Великое княжество Литовское там уже существовал круг московских эмигрантов, вынужденных по разным причинам, религиозным и политическим, оставить Россию. Самыми яркими представителями среди них были старец Артемий и князь Андрей Курбский, оба близкие Максиму Греку и продолжавшие его гуманистические традиции в литературе и языке. Московские эмигранты занимались творчеством, переводили и редактировали книги, участвовали в создании типографий и книжных центров. Они способствовали возрождению церковнославянской литературы и укреплению православного сознания в религиозно-культурной борьбе с католиками и религиозными реформаторами накануне Брестской унии 1596 г.

Противовесом официальной московской литературе XVI в., обожествлявшей царскую власть и утверждавшей исконность самодержавия на Руси, стало творчество Курбского, представителя княжеско-боярской оппозиции. Сразу после бегства в Литву он отправил первое послание Ивану Грозному (1564) с обвинениями в тирании и вероотступничестве. Грозный ответил политическим трактатом в эпистолярной форме, прославляющим "вольное царское самодержство" (1564). После перерыва переписка возобновилась в 1570-е гг. Спор велся о пределах царской власти: самодержавие или ограниченная сословно-представительная монархия. Обличению Ивана IV и его тирании Курбский посвятил " Историю о великом князе Московском " (по И. Ауэрбах - весна и лето 1581, по В. В. Калугину - 1579-81). Если памятники официальной историографии 50-х-60-х гг. XVI в. ("Степенная книга", "Летописец начала царства", составленный в связи завоеванием Казани в 1552 г., посвященная этому событию в контексте трехсотлетних русско-ордынских отношений "Казанская история ") являются апологией Ивана IV и неограниченного самодержавия, то Курбский создал прямо противоположную им трагическую историю нравственного падения "прежде доброго и нарочитого царя", закончив ее впечатляющим по художественной силе мартирологом жертв опричного террора.

В эмиграции Курбский поддерживал тесные отношения со старцем Артемием († 1-я по-л. 1570-х гг.), одним из последних адептов нестяжательства. Последователь Нила Сорского, Артемий о тличался терпимостью к религиозным исканиям других. Среди близких ему книжников были такие вольнодумцы, как Феодосий Косой и Матвей Башкин. По оговору последнего 24 января 1554 г. Артемий был осужден церковным собором как еретик и сослан в заточение в Соловецкий монастырь, откуда вскоре бежал в Великое княжество Литовское (ок. 1554-55). Обосновавшись в Слуцке, он проявил себя стойким борцом за православие, обличителем реформационных движений и ересей. Из его литературного наследия сохранилось 14 посланий.

§ 6.8. В преддверии Смуты. Традиции воинских повестей продолжает " Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков " иконописца Василия (1580-е гг.), рассказывающая о героической обороне города от польско-литовской армии в 1581 г. В 1589 г. в России было учреждено патриаршество, способствовавшее оживлению литературной деятельности и книгопечатания. " Повесть о житии царя Федора Ивановича " (до 1604), написанная первым русским патриархом Иовом в традиционном стиле идеализирующего биографизма, стоит у истоков литературы Смутного времени.

§ 7. От древнерусской литературы к литературе Нового времени
(XVII век)
§ 7.1. Литература Смутного времени. XVII в. - переходная эпоха от древней к новой литературе, от Московского царства к Российской империи. Это было столетие, подготовившее почву для всеобъемлющих реформ Петра Великого.

" Бунташное " столетие началось Смутой: страшным голодом, гражданской войной, польской и шведской интервенцией. События, потрясшие страну, породили острую необходимость осмыслить их. За перо взялись люди самых разных взглядов и происхождения: келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын, дьяк Иван Тимофеев, витиеватым языком изложивший события от Ивана Грозного до Михаила Романова во " Временнике " (работа велась до смерти автора в 1631), князь И. А. Хворостинин - писатель-западник, фаворит Лжедмитрия I, сочинивший в свое оправдание " Словеса дней, и царей, и святителей московских " (возможно, 1619), князь С. И. Шаховской - автор " Повести на память великомученика царевича Димитрия ", " Повести о некоем мнисе... " (о Лжедимитрии I) и, возможно, " Повести книги сея от прежних лет ", или " Летописной книги " (1-я тр. XVII в.), которую приписывают также князям И. М. Катыреву-Ростовскому, И. А. Хворостинину и др.

Трагедия Смуты вызвала к жизни яркую публицистику, служившую целям освободительного движения. Агитационным сочинением в форме грамоты-воззвания против польско-литовских интервентов, захвативших Москву, является " Новая повесть о преславном Российском царстве " (1611). В " Плаче о пленении и конечном разорении Московского государства " (1612), изображающем в риторически украшенной форме " падение превысокой России ", широко использованы агитационно-патриотические грамоты патриархов Иова, Гермогена (1607), вождей народного ополчения князя Дмитрия Пожарского и Прокопия Ляпунова (1611-12). Внезапная смерть в двадцатитрехлетнем возрасте князя М. В. Скопина-Шуйского, талантливого полководца и народного любимца, породила упорную молву о его отравлении боярами из зависти, по причине династического соперничества. Слухи легли в основу народной исторической песни, использованной в " Писании о преставлении и погреблении князя М. В. Скопина-Шуйского " (нач. 1610-х гг.).

К числу самых замечательных памятников древнерусской литературы относится сочинение Авраамия Палицына " История в память предьидущим родом ". Авраамий начал писать ее после воцарения Михаила Федоровича Романова в 1613 г. и работал над ней до конца жизни в 1626 г. С большой художественной силой и с достоверностью очевидца он нарисовал широкую картину драматических событий 1584-1618 гг. Б o льшая часть книги посвящена героической защите Троице-Сергиева монастыря от польско-литовских войск в 1608-10 гг. В 1611-12 гг. Авраамий вместе с архимандритом Троице-Сергиева монастыря Дионисием (Зобниновским) писал и рассылал патриотические послания, призывающие к борьбе с иноземными захватчиками. Энергичная деятельность Авраамия способствовала победе народного ополчения, освобождению Москвы от поляков в 1612 г. и избранию Михаила Федоровича на царство на Земском соборе 1613 г.

События Смутного времени послужили толчком к созданию многочисленных региональных литературных памятников (обычно в форме повестей и сказаний о чудесах от местночтимых икон), посвященных эпизодам борьбы с иностранной интервенцией в разных областях страны: в Курске, Ярославле, Великом Устюге, Устюжне, Тихвинском, рязанском Михайлове монастыре и других местах.

§ 7.2. Историческая правда и вымысел. Развитие беллетристики. Особенностью литературы XVII в. является использование в исторических повестях и сказаниях вымышленных сюжетов, легенд и народных преданий. Центральный памятник легендарной историографии XVII в. - новгородское " Сказание о Словене и Русе " (не позднее 1638). Произведение посвящено происхождению славян и Русского государства (от потомков патриарха Ноя до призвания варягов в Новгород) и включает в себя мифическую грамоту Александра Македонского славянским князьям, популярную в древнеславянских литературах. Сказание было включено в Летописный патриарший свод 1652 г. и стало официальной версией начальной русской истории. Оно оказало значительное влияние на последующую русскую историографию. Историческая канва полностью подчинена вымышленной интриге с элементами авантюрного сюжета в " Сказании об убиении Даниила Суздальского и о начале Москвы " (между 1652-81).

В недрах традиционных агиографических жанров (сказания об основании монастыря, о явлении креста, о раскаявшемся грешнике и т. п.) зрели ростки новых повествовательных форм и литературных приемов. Вымышленный народо-поэтический сюжет использован в " Повести о Тверском Отроче монастыре " (2-я пол. XVII в.). Произведение, посвященное традиционной теме - основанию монастыря, превращено в лирический рассказ о человеке, его любви и судьбе. Основу коллизии составляет неразделенная любовь княжеского слуги Георгия к красавице Ксении, дочери сельского пономаря, отвергшей его в день свадьбы и " Божиим изволением " вышедшей замуж за своего суженого - князя. Убитый горем, Григорий становится отшельником и основывает Тверской Отрочь монастырь.

Муромская литература первой половины XVII в. дала замечательные изображения идеальных женских типов. Как и в "Повести о Петре и Февронии Муромских", запечатлевшей возвышенный образ мудрой княгини-крестьянки (см. § 6.5), события разворачиваются в этих рассказах не в монастыре, а в миру. Особенности жития и биографии соединяет " Повесть об Ульянии Осорьиной ", или " Житие Юлиании Лазаревской ". Автор, сын Ульянии Каллистрат (Дружина) Осорьин, создал произведение, необычное для агиографической литературы, во многом расходящееся с общепринятыми взглядами на деяния святых. Муромская помещица всем своим поведением утверждает святость добродетельной жизни в миру. Она воплощает собой идеальный характер русской женщины, сострадательной и трудолюбивой, ежедневно пребывающей в делах и заботах о ближних. Взятые из жизни яркие картины рисует " Повесть о Марфе и Марии ", или " Сказание об Унжеском кресте ". Чудесное происхождение местной святыни, животворящего креста, связано здесь с судьбой любящих сестер, надолго разлученных ссорой их мужей из-за почетного места на пиру.

В XVII в. создаются сочинения с откровенно вымышленными сюжетами, предвосхищающие собой появление беллетристики в собственном смысле слова. Исключительно важна для понимания перемен в культурном сознании " Повесть о Савве Грудцыне " (возможно, 1660-е гг.). Произведение находится в тесной связи с демонологическими сказаниями и мотивами, широко распространенными в русской литературе того времени. Достаточно назвать, например, "Повесть о бесноватой жене Соломонии" священника Иакова из Великого Устюга (вероятно, между 1671 и 1676), земляка действительно существовавших купцов Грудцыных-Усовых. Вместе с тем в основе " Повести о Савве Грудцыне " лежит обстоятельно разработанная в западноевропейском Средневековье тема договора человека с дьяволом и продажи души за мирские блага, почести и любовные наслаждения. Благополучная развязка демонологических сюжетов призвана свидетельствовать о силе Церкви, побеждающей козни дьявола, о спасительном заступничестве небесных сил, и в особенности Богородицы (как, например, в знаменитом цикле средневековых произведений о Феофиле, одно из которых было переведено А. Блоком, или в случае с Саввой Грудцыным). Однако в повести религиозная дидактика, свойственная рассказам о раскаявшихся грешниках, заслоняется красочным изображением быта и нравов, народно-поэтическими образами, восходящими к русской волшебной сказке.

Писатели XVII в. впервые осознали самодовлеющую ценность художественного постижения мира и художественного обобщения. Этот переломный момент в истории русской литературы ярко отражает " Повесть о Горе-Злочастии " - необыкновенно лирическое и глубокое произведение, написанное прекрасными народными стихами. " Повесть о Горе-Злочастии " была задумана как морально-философская притча о блудном сыне, злосчастном бродяге-бражнике, гонимом злым роком. В собирательном образе вымышленного героя (безымянного молодца - купца) с поразительной силой раскрыты вечный конфликт отцов и детей, тема роковой несчастной судьбы, желанное избавление от которой лишь смерть или уход в монастырь. Зловеще-фантастический образ Горя-Злочастия олицетворяет темные побуждения человеческой души, нечистую совесть самого молодца.

Новым явлением в литературе петровского времени стала " Повесть о Фроле Скобееве ". Ее герой - худородный дворянин, соблазнивший богатую невесту и удачной женитьбой обеспечивший себе безбедную жизнь. Это тип ловкого хитреца, шутника и даже мошенника. Причем автор нисколько не осуждает своего героя, но даже как бы любуется его находчивостью. Все это сближает повесть с произведениями плутовского жанра, модного в Западной Европе в XVI-XVII вв. Занимательным сюжетом отличается и " Повесть о Карпе Сутулове " (кон. XVII - нач. XVIII вв.), прославляющая находчивый женский ум и высмеивающая незадачливые любовные похождения купца, попа и архиерея. Ее сатирическая направленность вырастает из народной смеховой культуры, расцвет которой пришелся на XVII в.

§ 7.3. Народная смеховая культура. Одна из ярких примет переходной эпохи - расцвет сатиры, тесно связанной с народной смеховой культурой и фольклором. Сатирическая литература XVII в. отразила решительный отход от старых книжно-славянских традиций и " душеполезного чтения ", меткую народную речь и образность. В своем большинстве памятники народной смеховой культуры самостоятельны и оригинальны. Но даже если русские писатели заимствовали порой сюжеты и мотивы, они придавали им яркий национальный отпечаток.

Против социальной несправедливости и бедности направлена " Азбука о голом и небогатом человеке ". Судебную волокиту и судопроизводство осмеивает " Повесть о Ерше Ершовиче " (возможно, и кон. XVI в.), продажность и взяточничество судей - " Повесть о Шемякином суде ", развивающая на основе "бродячего" сюжета плутовскую линию в русской литературе. Мишенью сатиры становятся быт и нравы духовенства и монашества (" Калязинская челобитная ", " Сказание о попе Саве "). Злополучные неудачники, которым в прямом смысле слова везет как утопленникам, представлены в шутовском виде в " Повести о Фоме и Ереме ".

Памятники народной смеховой культуры с большим сочувствием рисуют ум, ловкость и находчивость простого человека (" Повесть о Шемякином суде ", "Сказание о крестьянском сыне"). За внешней комической стороной "Повести о бражнике", переспорившем праведников и занявшим в раю лучшее место, скрывается полемика с церковным обрядовым формализмом и стоит доказательство того, что человеческие слабости не могут помешать спасению, если в душе есть вера в Бога и христианская любовь к ближним.

Народная смеховая культура XVII в. (" Повесть о Ерше Ершовиче ", изображающая земельную тяжбу, и " Калязинская челобитная ", рисующая пьянство монахов) широко использует в комических целях жанры деловой письменности: форму судного дела и челобитных - официальных прошений и жалоб. Язык и структуру медицинских книг, рецептов и документов Аптекарского приказа пародирует шутовской "Лечебник на иноземцев", очевидно созданный кем-то из москвичей.

В XVII в. впервые в истории древнерусской литературы появляются пародии на церковнославянский язык и богослужебные тексты. Хотя число памятников такого рода невелико, несомненно, до нашего времени сохранились лишь немногие пародии, созданные в кругу книжников, начитанных в церковных книгах и хорошо знавших их язык. Писатели XVII в. умели не только молиться, но и веселиться по-церковнославянски. Священные сюжеты обыгрываются в большей или меньшей степени в "Сказании о крестьянском сыне" и "Повести о бражнике". В жанре parodia sacra написана "Служба кабаку" - шутовская кабацкая литургия, древнейший список которой датирован 1666 г. "Служба кабаку" находится в русле традиций, восходящих к таким латинским службам пьяницам, как, например, " Всепьянейшая литургия " (XIII в.) - величайший памятник средневекового ученого шутовства в литературе вагантов. Западноевропейский " бродячий " сюжет, " выворачивающий наизнанку " церковную исповедь, использован в " Повести о Куре и Лисице ".

Из Западной Европы пришел на Русь и жанр антиутопии. Сатирическое " Сказание о роскошном житии и веселии ", русская переделка польского источника, изображает в раблезианской манере сказочный рай обжор и пьяниц. Произведение противостоит народным утопическим легендам вроде тех, которые питали предания о Беловодье, чудесной счастливой стране, где цветут истинная вера и благочестие, где нет неправды и преступлений. Вера в Беловодье долго жила в народе, заставляя смелых мечтателей отправляться на поиски блаженного края в далекие заморские земли еще во второй половине XIX в. (см. очерки В. Г. Короленко " У казаков ", 1901).

§ 7.4. Активизация местной литературной жизни. Начиная со Смутного времени развиваются местные литературы, сохраняющие связь с центром и, как правило, традиционные формы повествования. XVII в. в изобилии представляет образцы прославления местных святынь, не получивших общерусского почитания (жития, сказания о чудотворных иконах, повести о монастырях) и примеры создания новых редакций уже известных произведений. Из литературных памятников русского Севера можно выделить жизнеописания святых, живших в XVI в.: " Повесть о житии Варлаама Керетского " (XVII в.) - кольского священника, убившего жену и в великом горе скитавшегося в ладье с ее трупом по Белому морю, вымаливая у Бога прощение, и " Житие Трифона Печенгского " (кон. XVII - нач. XVIII в.) - основателя самого северного монастыря на реке Печенге, просветителя саамов в западной части Кольского полуострова.

Первой историей Сибири является летопись тобольского дьяка Саввы Есипова (1636). Ее традиции были продолжены в " Истории Сибирской " (кон. XVII в. или до 1703) тобольского дворянина Семена Ремезова. Цикл повестей посвящен взятию Азова донскими казаками в 1637 г. и их героической обороне крепости от турок в 1641 г. " Поэтическая " "Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков" (рубеж 1641-42) сочетает документальную точность с казачьим фольклором. В использовавшей ее " сказочной " повести об Азове (70-е-80-е гг. XVII в.) историческая правда уступает место художественному вымыслу, основанному на большом количестве устных преданий и песен.

§ 7.5. Западноевропейское влияние. В XVII в. Московская Русь бурно завершает средневековую эпоху, словно спеша наверстать упущенное за предшествующие столетия. Это время отмечено постепенной, но неуклонно возрастающей тягой России к Западной Европе. В целом западное влияние проникало к нам не непосредственно, а через Польшу и Литовскую Русь (Украину и Белоруссию), в значительной степени усвоившей латинско-польскую культуру. Западноевропейское влияние увеличило состав и содержание нашей литературы, способствовало появлению новых литературных жанров и тем, удовлетворило новым читательским вкусам и потребностям, дало обильный материал русским авторам и изменило репертуар переводных сочинений.

Крупнейшим переводческим центром был Посольский приказ в Москве, ведавший отношениями с иностранными государствами. В разное время его возглавляли выдающиеся дипломаты, политические и культурные деятели - такие, как, например, меценаты и библиофилы боярин А. С. Матвеев (§ 7.8) или князь В. В. Голицын. В 70-е-80-е гг. XVII в. они направляли литературно-переводческую и книжную деятельность Посольского приказа. В 1607 г. служивший там выходец из Литовской Руси Ф. К. Гозвинский перевел с древнегреческого басни Эзопа и его легендарное жизнеописание. Другой посольский переводчик, Иван Гуданский, участвовал в коллективном переводе " Великого зерцала " (1674-77) и самостоятельно перевел с польского известный рыцарский роман " История о Мелюзине " (1677) со сказочным сюжетом о женщине-оборотне.

Переводной рыцарский роман стал одним из наиболее значительных событий переходной эпохи. Он принес с собой много новых захватывающих сюжетов и впечатлений: увлекательные приключения и фантастику, мир самоотверженной любви и дружбы, культ дам и женской красоты, описание рыцарских турниров и поединков, рыцарский кодекс чести и благородство чувств. Зарубежная беллетристика пришла в Россию не только через Польшу и Литовскую Русь, но также через южных славян, Чехию и другими путями.

Особенно полюбилась на Руси " Повесть о Бове-королевиче " (по мнению В. Д. Кузьминой, не позднее сер. XVI в.). Она восходит через сербский перевод к средневековому французскому роману о подвигах Бово д ’ Антона, в разных стихотворных и прозаических переработках обошедшему всю Европу. Устное бытование предшествовало литературной обработке знаменитой " Повести о Еруслане Лазаревиче ", отразившей древнее восточное сказание о богатыре Рустеме, известное в поэме " Шах-наме " Фирдоуси (X в.). К числу ранних переводов (не позднее сер. XVII в.) относится "Повесть о Штильфриде" - чешская переработка немецкой поэмы конца XIII или начала XIV в. о Рейнфриде Брауншвейгском. С польского была переведена " Повесть о Петре Златых Ключей " (2-я пол. XVII в.), восходящая к популярному французскому роману о Петре и прекрасной Магелоне, созданному в XV в. при дворе бургундских герцогов. В XVIII - XIX вв. повести о Бове-королевиче, Петре Златых Ключей, Еруслане Лазаревиче были любимыми народными сказками и лубочными книгами.

Иностранная беллетристика пришлась по вкусу русскому читателю, вызвала подражания и переделки, придавшие ей ярко выраженный местный колорит. Переводная с польского " Повесть о цесаре Оттоне и Олунде " (1670-е гг.), рассказывающая о приключениях оклеветанной и изгнанной царице и ее сыновей, была переработана в церковно-дидактическом духе в "Повесть о царице и львице" (кон. XVII в.). До сих пор ведутся споры о том, переводной или русской (написанной под влиянием зарубежной развлекательной литературы) является "Повесть о Василии Златовласом", близкая сказочному сюжету о гордой царевне (вероятно, 2-я пол. XVII в.).

В последней трети XVII в. получают широкое распространение переводные с польского популярные сборники повестей и псевдоисторических легенд с преобладающим церковно-моралистическим духом: "Великое Зерцало" в двух переводах (1674-77 и 1690-х гг.) и " Римские деяния " (посл. тр. XVII в.), в которых использованы сюжеты позднеримских писателей, чем и объясняется название книги. Тем же путем, через Польшу, приходят в Россию светские сочинения: " Фацеции " (1679) - собрание рассказов и анекдотов, знакомящее читателя с новеллистикой эпохи Возрождения, и апофегматы - сборники, содержащие апофегмы - остроумные изречения, анекдоты, занимательные и нравоучительные рассказы. Не позднее последней четверти XVII в. было дважды переведено польское собрание апофегм А. Б. Будного († после 1624), деятеля эпохи Реформации.

§ 7.6. Первопроходцы русского стихосложения. Рифма в древнерусской литературе зародилась не в стихах, а в риторически организованной прозе с ее любовью к равенству структурных частей текста (изоколия) и параллелизму, которые нередко сопровождались созвучием окончаний (гомеотелевтоны - грамматические рифмы). Многие писатели (например, Епифаний Премудрый, Андрей Курбский, Авраамий Палицын) сознательно использовали рифму и ритм в прозе.

Начиная со Смутного времени в русскую литературу прочно входит виршевая поэзия с ее говорным стихом, неравносложным и рифмованным. Досиллабическая поэзия опиралась на древнерусские книжные и устные традиции, но вместе с тем испытала влияния, шедшие из Польши и Литовской Руси. Старшие поэты были хорошо знакомы с западноевропейской культурой. Среди них выделяется аристократическая литературная группа: князья С. И. Шаховской и И. А. Хворостинин, окольничий и дипломат Алексей Зюзин, но были также приказные служащие: выходец из Литовской Руси Федор Гозвинский и Антоний Подольский, один из писателей Смутного времени Евстратий - автор " серпантинного ", или " змеинного ", стиха, распространенного в литературе барокко.

На 30-е-40-е гг. XVII в. приходится образование и расцвет " приказной школы " стихотворства, объединившей служащих московских приказов. Центром литературной жизни стал Печатный двор, крупнейший очаг культуры и место службы многих писателей и поэтов. Виднейшим представителем " школы приказной поэзии " был монах Савватий, справщик (редактор) Печатного двора. Заметный след в истории виршевой поэзии оставили его сослуживцы Иван Шевелев Наседка, Стефан Горчак, Михаил Рогов. Все они писали в основном дидактические послания, духовные наставления, стихотворные предисловия, нередко придавая им форму развернутых акростихов, содержащих имя автора, адресата или заказчика.

Отголоском Смуты является творчество подьячего Тимофея Акундинова (Акиндинов, Анкидинов, Анкудинов). Запутавшись в долгах и попав под следствие, в 1644 г. он бежал в Польшу и в течение девяти лет, переезжая из одной страны в другую, выдавал себя за наследника царя Василия Шуйского. В 1653 г. он был выдан Голштинией русскому правительству и четвертован в Москве. Акундинов - автор стихотворной декларации московскому посольству в Константинополе в 1646 г., метрика и стилистика которой типичны для " приказной школы " стихотворства .

В последней трети XVII в. говорной стих был вытеснен из высокой поэзии более строго организованным силлабическим стихом и перешел в низовую литературу.

§ 7.7. Литература барокко и силлабическая поэзия. Силлабическое стихосложение было занесено в Россию (во многом через белорусско-украинское посредничество) из Польши, где в литературе барокко основные силлабические размеры сложились в XVI в. по образцам латинской поэзии. Русский стих получал качественно новую ритмическую организацию. В основе силлабики лежит принцип равносложности: в рифмующихся строчках должно быть одинаковое количество слогов (чаще всего 13 или 11), а кроме того, употребляются исключительно женские рифмы (как в польском языке, где слова обладают фиксированным ударением на предпоследнем слоге). Решающее значение в распространении новой словесной культуры и силлабической поэзии с развитой системой стихотворных размеров и жанров имело творчество белоруса Симеона Полоцкого.

Переехав в Москву в 1664 г. и став первым придворным поэтом в России, Симеон Полоцкий явился создателем не только собственной поэтической школы, но целого литературного направления барокко - первого западноевропейского стиля, проникшего в русскую литературу. До конца жизни († 1680) писатель работал над двумя огромными поэтическими сборниками: " Вертоградом многоцветным " и " Рифмологионом, или Стихословом ". Его главный поэтический труд, " Вертоград многоцветный ", - типичная для барочной культуры " стихотворная энциклопедия " с расположенными в алфавитном порядке тематическими рубриками (всего 1155 названий), нередко включающими в себя целые циклы стихотворений и содержащими сведения по истории, натурфилософии, космологии, богословию, античной мифологии и др. Характерен для элитарной литературы барокко и " Рифмологион " - собрание панегирических стихов на разные случаи из жизни царской семьи и вельмож. В 1680 г. вышла из печати " Псалтирь рифмотворная " Симеона Полоцкого - первое в России стихотворное переложение псалмов, созданное в подражание " Псалтири Давида " (1579) польского поэта Яна Кохановского. Чрезвычайно плодовитый автор, Симеон Полоцкий писал пьесы в стихах на библейские сюжеты: " О Навходоносоре царе... " (1673 - нач. 1674), " Комедия притчи о блудном сыне " (1673-78), содержащая типичный для русской жизни того времени конфликт отцов и детей, полемические сочинения: антистарообрядческий " Жезл правления " (изд. 1667), проповеди: " Обед душевный " (1675, изд. 1682) и " Вечеря душевная " (1676, изд. 1683) и т. д.

После смерти Симеона Полоцкого место придворного писателя занял его ученик Сильвестр Медведев, посвятивший памяти своего наставника эпитафию - " Епитафион " (1680). Возглавив московских западников - " латинствующих ", Медведев повел решительную борьбу с партией писателей-грекофилов (патриарх Иоаким, Евфимий Чудовский, братья Иоанникий и Софроний Лихуды, иеродиакон Дамаскин), и пал в этой борьбе, казненный в 1691 г. В соавторстве с Карионом Истоминым Медведев написал историческое сочинение о реформах царя Федора Алексеевича, стрелецком бунте 1682 г. и первых годах регенства царевны Софьи - " Созерцание краткое лет 7190, 91 и 92, в них же что содеяся во гражданстве ". Конец XVII в. был временем наибольших творческих успехов придворного автора Кариона Истомина, написавшего огромное количество стихотворений и поэм, эпитафий и эпиграмм, ораций и панегириков. Его новаторский педагогический труд, иллюстрированный стихотворный " Букварь " (цельногравированный 1694 и наборный 1696), переиздавался и использовался в качестве учебной книги еще в начале XIX в.

Стихотворная школа существовала также в основанном патриархом Никоном Воскресенском Новоиерусалимском монастыре, виднейшими представителями которой были архимандриты Герман († 1681) и Никанор (2-я пол. XVII в.), пользовавшиеся изосиллабической версификацией.

Выдающимся представителем барочных авторов был украинец Димитрий Ростовский (в миру Даниил Саввич Туптало), переехавший в Россию в 1701 г. Писатель разносторонних дарований, он прославился как замечательный проповедник, поэт и драматург, автор сочинений против старообрядчества (" Розыск о раскольнической брынской вере ", 1709). Творчество Димитрия Ростовского, восточнославянского "метафраста", подвело итог древнерусской агиографии. Почти четверть века он трудился над обобщающим сводом житий святых. Собрав и переработав многочисленные древнерусские (Великие Минеи Четии и др.), латинские и польские источники, Димитрий создал "агиографическую библиотеку" - " Жития святых " в четырех томах. Его труд был издан впервые в типографии Киево-Печерской лавры в 1684-1705 гг. и сразу же завоевал прочную читательскую любовь.

§ 7.8. Начало русского театра. Развитие барочной культуры с ее любимым постулатом жизнь - сцена, люди - актеры способствовало рождению русского театра. Замысел его создания принадлежал знаменитому государственному деятелю боярину-западнику А. С. Матвееву, главе Посольского приказа. Первой пьесой русского театра стало " Артаксерксово действо ". Она была написана в 1672 г. по указу царя Алексея Михайловича на сюжет библейской книги Есфирь лютеранским пастором Иоганном Готфридом Грегори из Немецкой слободы в Москве (возможно, при участии лейпцигского студента-медика Лаврентия Рингубера). " Артаксерксово действо " создано в подражание западноевропейской драматургии XVI - XVII вв. на библейские сюжеты. На русский язык пьесу, написанную немецкими стихами, перевели сотрудники Посольского приказа. Впервые поставленная в день открытия придворного театра Алексея Михайловича 17 октября 1672 г., она шла без антрактов 10 часов.

Русский театр не ограничивался религиозными сюжетами. В 1673 г. в нем обратились к античной мифологии и поставили музыкальный балет " Орфей " на основе немецкого балета " Орфей и Эвридика ". Преемник Грегори саксонец Георг Хюфнер (в русском произношении того времени - Юрий Михайлович Гибнер или Гивнер), руководивший театром в 1675-76 гг., составил на основе разных источников и перевел " Темир-Аксаково действо ". Пьеса, посвященная борьбе среднеазиатского завоевателя Тимура с турецким султаном Баязидом I, была злободневна в Москве как в исторической перспективе (см. § 5.2), так и в связи с назревавшей войной с Турцией за Украину в 1676-81 гг. Несмотря на то, что придворный театр просуществовал менее четырех лет (до смерти " главного театрала ", Алексея Михайловича 29 января 1676 г.) , именно с него началась история русского театра и драматургии.

К началу XVIII в. в Россию проникает школьный театр, использовавшийся с воспитательными и религиозно-политическими целями в западноевропейских учебных заведениях. В Москве театральные представления шли в Славяно-греко-латинской академии (см. § 7.9), например, " Комедия ужасная измена сластолюбивого жития " (1701), написанная на тему евангельской притчи о богаче и о нищем Лазаре. Новым этапом в развитии школьного театра стала драматургия митрополита Димитрия Ростовского, автора " комедий " на Рождество Христово (1702) и на Успение Богородицы (вероятно, 1703-05). В ростовской школе, открытой Димитрием в 1702 г., ставились не только его пьесы, но и сочинения преподавателей: драма " Венец Димитрию " (1704) в честь небесного покровителя митрополита великомученика Димитрия Солунского, сочиненная, как полагают, учителем Евфимием Морогиным. В начале XVIII в. по мотивам житий в редакции Димитрия Ростовского шли пьесы в придворном театре царевны Натальи Алексеевны, любимой сестры Петра I: " комедии " Варлаама и Иоасафа, мучениц Евдокии, Екатерины и др.

§ 7.9. Славяно-греко-латинская академия. Замысел создания первого высшего учебного заведения в Московской Руси принадлежал барочным авторам - Симеону Полоцкому и Сильвестру Медведеву, написавшему от имени царя Федора Алексеевича " Привилей Московской академии " (утвержден в 1682). В этом документе были определены основы государственного высшего учебного заведения с обширной программой, правами и прерогативами для подготовки светских и духовных профессиональных кадров. Однако первыми руководителями и преподавателями Славяно-греко-латинской академии, открытой в Москве в 1687 г., стали противники Симеона Полоцкого и Сильвестра Медведева - ученые греки братья Иоанникий и Софроний Лихуды. Академия, где преподавались церковнославянский, греческий, латинский языки, грамматика, поэтика, риторика, физика, богословие и другие предметы, сыграла важную роль в распространении просвещения. В первой половине XVIII в. из ее стен вышли такие знаменитые писатели и ученые, как А. Д. Кантемир, В. К. Тредиаковский, М. В. Ломоносов, В. Е. Адодуров, А. А. Барсов, В. П. Петров и др.

§ 7.10. Церковный раскол и старообрядческая литература. Быстро расширявшаяся работа Московского Печатного двора требовала все большего числа знатоков богословия, грамматики и греческого языка. Для перевода и редактирования книг в Россию были приглашены " киевские старцы " Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский и Дамаскин Птицкий, приехавшие в Москву в 1649-50 гг. Боярин Ф. М. Ртищев построил для " киевских старцев " Андреевский монастырь в своем имении на Воробьевых горах. Там они начали ученую работу и открыли школу, в которой молодые московские подьячие учились греческому языку и латыни. Югозападнорусская книжность стала одним из источников никоновской церковной реформы. Ее другой составной частью явился современный греческий церковный обряд, отличия которого от старорусского заботили еще патриарха Иосифа.

В 1649-50 гг. ученый монах Арсений (в миру Антон Суханов) выполнял ответственные дипломатические поручения на Украине, в Молдавии и Валахии, где участвовал в богословском диспуте с греческими иерархами. Диспут описан в " Прениях с греками о вере ", где доказывается чистота русского православия и его обрядов (двуперстия, сугубой аллилуии и др.). В 1651-53 гг. по благословению патриарха Иосифа Арсений ездил на православный Восток (в Константинополь, Иерусалим, Египет) с целью сравнительного изучения греческой и русской церковной практики. Увиденное во время путешествия и критические отзывы о греках Суханов изложил в сочинении " Проскинитарий " ‘ Поклонник (святых мест) ’ (от греч. рспукхнЭщ ‘ поклоняться ’) (1653).

В 1653 г. патриарх Никон начал проводить унификацию русской церковно-обрядовой традиции с современной греческой и с православной в целом. Самыми значительными новшествами были: замена двухперстного крестного знамения на трехперстие (на которое сами византийцы перешли под латинским влиянием после захвата Константинополя крестоносцами в 1204 г.); печатание на просфорах четырехконечного креста (латинского " крыжа ", как считали старообрядцы) вместо древнерусского восьмиконечного; переход от сугубой аллилуйи к трегубой (от ее двухкратного повторения при богослужении к трехкратному); исключение из восьмого члена Символа веры (" Господь истинный ") определения истинный; написание имени Христа с двумя и (Iисусъ), а не с одним (Iсусъ) (в переводных с греческого Остромировом Евангелии 1056-57 гг., Изборнике 1073 г. еще представлены оба варианта, но впоследствии на Руси устанавливается традиция писать имя с одним i) и многое другое. В результате " книжной справы " во второй половине XVII в. был создан новый извод церковнославянского языка.

Никоновская реформа, ломавшая освященный столетиями русский уклад, была отвергнута старообрядцами и положила начало церковному расколу. Старообрядцы выступали против ориентации на иноземные церковные порядки, защищали веру отцов и дедов, древние славяно-византийские обряды, отстаивали национальную самобытность и были против европеизации русской жизни. Старообрядческая среда оказалась необычайно богата талантами и яркими личностями, из нее вышла блестящая плеяда писателей. Среди них были основоположник "боголюбческого" движения Иван Неронов, архимандрит Спиридон Потемкин, протопопоп Аввакум Петров, соловецкие монахи Герасим Фирсов, Епифаний и Геронтий, проповедник самосожжения как последнего средства спасения от Антихриста иеродиакон Игнатий Соловецкий, его противник и обличитель " самоубийственных смертей " Ефросин, священник Лазарь, дьякон Федор Иванов, инок Авраамий, суздальский священник Никита Константинов Добрынин и др.

Вдохновенные выступления протопопа Аввакума привлекли к нему многочисленных последователей не только из народных низов, но и из среды аристократии (боярыня Ф. П. Морозова, княгиня Е. П. Урусова и др.). Это послужило причиной его ссылки в Тобольск в 1653 г., затем в Даурию в 1656 г. и позднее на Мезень в 1664 г. В 1666 г. Аввакума вызвали в Москву на церковный собор, где расстригли и предали анафеме, а в следующем году сослали в Пустозерский острог вместе с другими защитниками " старой веры ". Во время почти 15-летнего заточения в земляной тюрьме Аввакум и его соратники (старец Епифаний, священник Лазарь, дьякон Федор Иванов) не прекращали борьбы. Нравственный авторитет узников был столь велик, что в распространении их сочинений участвовала даже тюремная стража. В 1682 г. Аввакум и его товарищи были сожжены в Пустозерске " за великие на царский дом хулы ".

В пустозерской тюрьме Аввакум создал свои главные произведения: " Книгу бесед " (1669-75), " Книгу толкований и нравоучений " (ок. 1673-76), " Книгу обличений, или Евангелие вечное " (ок. 1676) и шедевр русской литературы - " Житие " в трех авторских редакциях 1672, 1673 и 1674-75. Произведение Аввакума далеко не единственное автобиографическое житие в XVI - XVII вв. Среди его предшественников были повесть Мартирия Зеленецкого (1580-е гг.), " Сказание об Анзерском ските " (кон. 1630-х гг.) Елеазара и замечательное " Житие " (в двух частях 1667-71 и ок. 1676) Епифания, духовного отца Аввакума. Однако " Житие " Аввакума, написанное неповторимым по богатству и выразительности " русским природным языком ", - это не только автобиография, но также искренняя исповедь правдоискателя и пламенная проповедь бойца, готового умереть за свои идеалы. У Аввакума, автора более 80 богословских, эпистолярных, полемических и других сочинений (некоторые из них утрачены), крайняя традиционность взглядов сочетается со смелым новаторством в творчестве, и особенно в языке. Слово Аввакума вырастает из глубочайших корней подлинно народной речи. Живому и образному языку Аввакума близка литературная манера старообрядца Иоанна Лукьянова, автора паломнических записок о " хождении " в Иерусалим в 1701-03 гг.

Духовной дочери Аввакума боярыне Ф. П. Морозовой, умерщвленной голодной смертью вместе с сестрой княгиней Е. П. Урусовой и женой стрелецкого полковника М. Г. Даниловой в земляной тюрьме в Боровске в 1675 г. за отказ принять церковную реформу, посвящена " Повесть о боярыне Морозовой ", произведение высоких художественных достоинств. Вскоре после смерти опальной боярыни близкий к ней автор (очевидно, ее брат боярин Федор Соковнин) создал в форме жития яркую и правдивую летопись одного из наиболее драматических событий в истории раннего старообрядчества.

В 1694 г. на северо-востоке от Онежского озера Даниил Викулин и Андрей Денисов основали Выговское общежительство, ставшее крупнейшим книжным и литературным центром старообрядчества в XVIII - середине XIX в. Старообрядческая книжная культура, развивавшаяся также в Стародубье (с 1669), на Ветке (с 1685) и в других центрах, продолжила древнерусские духовные традиции в новых исторических условиях.

ОСНОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

ИСТОЧНИКИ. Памятники литературы Древней Руси. М., 1978-1994. [Вып. 1-12]; Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 1997-2003. Т. 1-12 (изд. продолжается).

ИССЛЕДОВАНИЯ. Адрианова-Перетц В. П. " Слово о полку Игореве " и памятники русской литературы XI-XIII вв. Л., 1968; Она же. Древнерусская литература и фольклор. Л., 1974; Еремин И. П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. 2-е изд. Л., 1987; Истоки русской беллетристики. Л., 1970; Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV - начала XVI в. М.; Л., 1955; Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1989; Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970; Он же. Развитие русской литературы X-XVII вв.: Эпохи и стили. Л., 1973; Он же. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. М., 1979; Мещерский Н. А. Источники и состав древней славяно-русской переводной письменности IX-XV вв. Л., 1978; Панченко А. М. Русская стихотворная культура XVII в. Л., 1973; Он же. Русская культура в канун петровских реформ. Л., 1984; Перетц В. Н. Из лекций по методологии истории литературы. Киев, 1914; Робинсон А. Н. Жизнеописания Аввакума и Епифания: Исследования и тексты. М., 1963; Он же. Литература Древней Руси в литературном процессе средневековья XI-XIII вв.: Очерки литературно-исторической типологии. М., 1980; Русская литература X - первой четверти XVIII в. / Под ред. Д. С. Лихачева // История русской литературы: В четырех томах. Л., 1980. Т. 1. С. 9-462; Сазонова Л. И. Поэзия русского барокко: (вторая половина XVII - начало XVIII в.). М., 1991; Соболевский А. И. Переводная литература Московской Руси XIV-XVII вв. СПб., 1903; Шахматов А. А. История русского летописях. СПб., 2002. Т. 1. Кн. 1; 2003. Т. 1. Кн. 2.

УЧЕБНИКИ, ХРЕСТОМАТИИ. Буслаев Ф. И. Историческая хрестоматия церковнославянского и древнерусского языков. М., 1861; Гудзий Н. К. История древней русской литературы. 7-е изд. М., 1966; Он же. Хрестоматия по древней русской литературе / Науч. ред. Н. И. Прокофьев. 8-е изд. М., 1973; История русской литературы X - XVII вв. / Под ред. Д. С. Лихачева. М., 1985; Кусков В. В. История древнерусской литературы. 7-е изд. М., 2002; Орлов А. С. Древняя русская литература XI - XVII вв. 3-е изд. М.; Л., 1945; Пиккио Р. Древнерусская литература. М., 2001; Сперанский М. Н. История древней русской литературы. 4-е изд. СПб., 2002.

СПРАВОЧНИКИ. Библиография советских русских работ по литературе XI-XVII вв. за 1917-1957 гг. / Сост. Н. Ф. Дробленкова. М.; Л., 1961; Библиография работ по древнерусской литературе, опубликованных в СССР: 1958-1967 гг. / Сост. Н. Ф. Дробленкова. Л., 1978. Ч. 1 (1958-1962 гг.); Л., 1979. Ч. 2 (1963-1967 гг.); то же: 1968-1972 гг. / Сост. Н. Ф. Дробленкова. СПб., 1996; то же: 1973-1987 гг. / Сост. А. Г. Бобров и др. СПб., 1995. Ч. 1 (1973-1977 гг.); СПб., 1996. Ч. 2 (1978-1982 гг.); СПб., 1996. Ч. 3 (1983-1987 гг.); Библиография работ по древнерусской литературе, опубликованных в СССР (России): 1988-1992 гг. / Сост. О. А. Белоброва и др. СПб., 1998 (изд. продолжается); Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л., 1987. Вып. 1 (XI-первая половина XIV в.); Л., 1988. Вып. 2 (вторая половина XIV-XVI в.). Ч. 1 (А-К); Л., 1989. Вып. 2 (вторая половина XIV-XVI в.). Ч. 2 (Л-Я); СПб., 1992. Вып. 3 (XVII в.). Ч. 1 (А-З); СПб., 1993. Вып. 3 (XVII в.). Ч. 2 (И-О); СПб., 1998. Вып. 3 (XVII в.). Ч. 3 (П-С); СПб., 2004. Вып. 3 (XVII в.). Ч. 4 (Т-Я); Энциклопедия " Слова о полку Игореве ". СПб., 1995. Т. 1-5.

Первая риторика появилась в России лишь в начале XVII в. и сохранилась в наиболее раннем списке 1620 г. Это перевод латинской краткой " Риторики " немецкого гуманиста Филиппа Меланхтона в переработке Луки Лоссия 1577 г.

Ее источником был " Закон русский ", восходящий к древней племенной эпохе восточных славян. В X в. " Закон русский " развился в сложный по составу памятник обычного права, которым руководствовались в судебных делах киевские князья. Во времена язычества " Закон русский " существовал в устной форме, передавался по памяти от одного поколения к другому (видимо, жрецов), что способствовало закреплению в его языке терминов, традиционных формул и оборотов, после крещения Руси влившихся в деловой язык.

Потомком святого Михаила Черниговского по материнской линии был Л. Н. Толстой.

Литературу " государевых изменников " продолжил подьячий Григорий Котошихин. Бежав в Швецию, он написал там по заказу графа Делагарди подробное сочинение об особенностях русского политического устройства и общественного быта - " О России в царствование Алексея Михайловича " (1666-67). Писатель критически отзывается о московских порядках. Его произведение - яркий документ переходного времени, свидетельствующий о переломе в умах людей накануне петровских реформ. Котошихин обладал острым природным умом и литературным талантом, но в нравственном отношении стоял, как видно, невысоко. В 1667 г. он был казнен в пригороде Стокгольма за убийство хозяина квартиры в пьяной драке.

Интерес Алексея Михайловича к театру не случаен. Монарх и сам охотно брался за перо. Б o льшую часть в его творчестве занимают памятники эпистолярного жанра: официально-деловые послания, " дружеские " письма и т. п. При его живейшем участии был создан " Урядник сокольничья пути ". Книга продолжает традиции западноевропейских охотничьих сочинений. В ней описаны правила соколиной охоты, любимого развлечения Алексея Михайловича. Ему принадлежат также " Повесть о преставлении патриарха Иосифа " (1652), замечательная по художественной выразительности и жизненной правдивости, незаконченные заметки о русско-польской войне 1654-67 гг., церковные и светские поэтические произведения и др. Под его наблюдением был составлен знаменитый свод законов Русского государства - " Соборное уложение " 1649 г., образцовый памятник русского делового языка XVII в.)