Елена Баснер: фальшивые картины расходятся не хуже фальшивых диссертаций. Елена Баснер: фальшивые картины расходятся не хуже фальшивых диссертаций Баснер елена вениаминовна судебное заседание

Сегодня мы в гостях у известного российского искусствоведа с мировым именем, исследователя творчества Казимира Малевича и Наталии Гончаровой – Елены Баснер. 11 февраля в Петербурге начался судебный процесс, на котором Елена Баснер оказалась в роли обвиняемой. Она обвиняется по статье 159 УК РФ, подразумевающей наказание за мошенничество, совершенное группой лиц в особо крупном размере. Как явствует из обвинения, якобы Елена Баснер совместно с неким Михаилом Аронсоном, который сейчас объявлен в федеральный розыск, участвовала в продаже петербургскому коллекционеру Андрею Васильеву за 250 000 долларов картины известного художника 20-го века Бориса Григорьева под названием «В ресторане». Причем обвинители заявляют, что Елена Баснер знала и о том, что картина поддельная, и о том, что оригинал ее хранится в запасниках Русского музея.

Эти обвинения в адрес известного искусствоведа, ее арест 31 января 1914 года вызвали мощную протестную реакцию общественности. Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский назвал арест Баснер «плевком во всю интеллигенцию России» , а под подписались более 2000 человек: искусствоведов, художников, писателей, деятелей культуры из многих стран мира.

Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский назвал арест Елены Баснер «плевком во всю интеллигенцию России»

Адвокат Елены Баснер попросила меня не касаться в нашей беседе вопросов, обсуждаемых в суде. Мы согласились с этим требованием по двум причинам. Во-первых, нам для объективности пришлось бы брать интервью еще и у коллекционера Андрея Васильева, потом – у адвокатов двух сторон, то есть практически пытаться ретранслировать судебный процесс, что, конечно нереально. И во-вторых, это нереально из-за продолжительности нашей передачи, которая просто не смогла бы вместить такой объем информации. Так что наша беседа с Еленой Баснер получилась такой, какой получилась. Впрочем, если кто-то хочет узнать подробности этого уголовного дела, то он может почитать единственное интервью , которое искусствовед Елена Баснер накануне суда, сразу после того, как был отменен ее домашний арест и запрет на разглашение подробностей дела, дала журналисту по этому поводу - известному петербургскому журналисту Михаилу Золотоносову, который для объективности взял интервью и у коллекционера Андрея Васильева.

Вообще-то, Елена Баснер интервью не дает. Я был вторым журналистом после Михаила Золотоносова, с которым она согласилась встретиться. В своей старинной, небогатой, без излишеств квартире обаятельная Елена Баснер выглядела, конечно, совсем не так, как в суде.

- Елена, как вы пришли в Русский музей?

Елена Баснер: В 1978 году я пришла работать в Русский музей - после того, как закончила Академию художеств. Пришла уже с каким-то твердым, пылким юношеским интересом к тому искусству, которое нам в Академии тогда совершенно не преподавали, о котором мало говорили. Это – искусство так называемого русского авангарда. И у меня были замечательные учителя в этой области. Прежде всего, хочу назвать Евгения Федоровича Ковтуна, совершенно самозабвенного исследователя и хранителя очень многих знаний в этой области. Он всё добывал сам, по крохам, так что это было вдвойне, втройне ценно. Я до сих пор считаю его своим учителем. С той поры я занималась этим. В то время некоторые мои коллеги, сегодня деятельно занимающиеся этой областью искусства, говорили мне: «Да ты с ума сошла! Да ты занимаешься чем-то, что никогда не будет востребовано!». А потом, в середине 80-х годов, когда всё лучезарно изменилось, появились изумительные перспективы. К тому времени я уже лет десять занималась этим материалом, и всё оказалось востребованным. Начались первые выставки… Всё это я сейчас вспоминаю с таким сложным и сладким чувством…

- Какими художниками Вы занимались?

В середине 80-х годов, когда всё лучезарно изменилось, появились изумительные перспективы

Елена Баснер: В 1988 году состоялась первая большая объединенная выставка Казимира Малевича. Я была ее куратором с российской стороны, а с американской – Анжелика Руденстайн. Сперва мы начинали это сотрудничество со Stedelijk Museum в Амстердаме (Музей современного искусства). Это была огромная работа по восстановлению в полном объеме наследия Малевича, чрезвычайно интересная работа, которая вылилась в последующую мою атрибуционную работу по передатировке огромного пласта его живописного наследия, по доказательству того, что на самом деле это было создано художником в поздние годы, в конце 20-х - начале 30-х. Сейчас я могу очень долго говорить об этом. А тогда были именно эти выставки: здесь, в Ленинграде, затем в Москве, потом в Амстердаме, потом эта выставка на следующий год поехала в Лос-Анжелес, в Вашингтон и Нью-Йорк. Это было для меня огромное событие. Участие в конференциях… Но, кроме того, и первая выставка Василия Кандинского, и первая выставка Ольги Розановой , и многие другие… Но начинается это все с 1980 года, с первой выставки Михаила Ларионова, над которой мне тоже посчастливилось работать вместе с Евгением Федоровичем Ковтуном и Глебом Геннадиевичем Поспеловым. Это был, наверное, самый счастливый период моей музейной работы - замечательный!

- Елена, а как получилось, что Вы ушли из Русского музея?

С огромной благодарностью вспоминаю тот период, потому что мы тогда организовали и создали небольшой музей – Дом Матюшина

Елена Баснер: Вы знаете, для какой-то публикации, которая готовилась уже после моего ухода из музея, у меня попросили автобиографию. А я не знала, как объяснять мой уход, и написала: «по причинам, которые до сих пор мне остаются неизвестными, я ушла из Русского музея». Какие-то причины мне, конечно, известны, но я не хочу сейчас это выплескивать. А, кроме того, очень многое сейчас кажется таким несущественным, таким мелочным. Но тогда всё это было болезненным, очень многое из того, что происходило в музее, мне не нравилось. В общем, я решила уйти. Но, наверное, это было в моей жизни очень существенным водоразделом. Какое-то время я поработала в Музее истории Санкт-Петербурга. С огромной благодарностью вспоминаю тот период, потому что мы тогда организовали и создали этот небольшой музей – Дом Матюшина , к которому я испытываю самые нежные чувства. Очень люблю этот музей. Очень люблю приходить туда на выставки и просто так - встречаться с сотрудниками. Это – частичка моей жизни, очень для меня дорогая.

А после Дома Матюшина меня нашли представители шведского аукционного дома Bukovskis, имеющего дочернее предприятие в Хельсинки, и пригласили на работу. Я когда-то с ними сотрудничала, но только на разовых мероприятиях. А тут они мне предложили контракт, и я стала работать с ними. В какой-то мере это всё изменило. С одной стороны, ко мне вернулось, пожалуй, самое ценное, что было в моей профессиональной практике - это работа непосредственно с вещью, с произведением искусства. И я подходила к этому уже на новом, научном уровне. Достаточно сказать, что мы вместе с друзьями, которые мне помогали, создали потрясающую компьютерную базу данных по всем иллюстрированным изданиям. Это позволяет сразу получать данные о любом художнике, о том, что и где из его наследия воспроизводилось. Эта программа объединяет и все каталоги художников. Была сделана такая колоссальная работа! Огромнейшая пересъемка старых иллюстрированных изданий, необъятного количества старых каталогов. Это очень помогало мне в работе. И это была работа с материалом. Я это очень ценила. А с другой стороны, разумеется, - я все-таки 25 лет проработала в музее – я была и оставалась человеком музейным. А здесь это было фактором не то чтобы мешающим (так мне не говорили), но – «избыточным». Мол, вы столько времени потратили на такую-то картинку, нашли ее в каталогах, нашли ее воспроизведение, нашли то-то, то-то, то-то, а она стоит-то всего полторы тысячи евро, и, вообще, кому всё это было нужно? Может быть, это и деформировало мою профессиональную ориентацию, не знаю. Я сейчас думаю над этим. Но, работая в аукционном доме, я поняла, какой лавиной сфальсифицированных произведений окружена вся эта область.

- Это касается только русского искусства?

Работая в аукционном доме, я поняла, какой лавиной сфальсифицированных произведений окружена вся эта область

Елена Баснер: Ну, я же занималась русским искусством, я не могу сказать, насколько часто в мире подделывают Рембрандта или Рубенса. Наверное, тоже подделывают. Но с русским искусством - это катастрофический масштаб! Это что-то немыслимое! Такая бездна фальшивок! Много фальшивых вещей, удостоверяемых очень уважаемыми людьми. Но я им говорила, что не могу разделить их мнение. В общем, перечислять можно долго, много было различных случаев, но я всё искала какой-то объективный принцип определения подделки. Ко мне же часто обращались по поводу того, что называется беспредметным искусством. Например, картины той же Ольги Розановой или Любови Поповой …

Любовь Попова. "Портрет философа". 1915 год. Государственный Русский музей. Репродукция. А. Свердлов/РИА Новости

Вот, например, архитектоника Поповой. Я же вижу, что это – фальшивка, подделка. Начинаю говорить, но у меня не хватает аргументов. Я говорю: «Вялая композиция». Мне отвечают: «Ничего не вялая». Я говорю: «Нет внутренней логики. Нет внутренней сопряженности элементов». Мне отвечают: «Прекрасная внутренняя логика. А про сопряженность элементов и говорить нечего, зашкаливает». Понимаете? То есть у меня не было того, что я потом назвала «неубиенным аргументом». И здесь мне очень помогло общение с замечательным историком русского авангарда (и химиком по первому образованию) Андреем Васильевичем Крусановым. Когда я ему пожаловалась, что не знаю, где искать нужные слова, он сказал: «Так вы их и не можете найти. Это ваше личностное знание, которое не передается за одну минуту. Для того, чтобы видеть, что есть что, нужен весь ваш тридцатилетний личностный опыт». Я попросила его подумать, нет ли какого-нибудь принципа определения подделок. Прекрасно помню, как мы встретились в кафе, и он мне поведал, что, как ему кажется, такой принцип есть. С 1945 года всё, что существует в природе: почва ли, чай, который мы пьем и т.д., - во всем этом сохранились следы техногенных изотопов, которых не существовало до начала ядерных испытаний. И дальше начался самый интересный период - период исследований крошечных кусочков, точечных кусочков, «выкрошек», снятых, естественно, не с «лица» картин. Начинали мы с современных работ. Я ходила по творческим мастерским, просила крошечки с произведений 80-х, 90-х годов. Друзья-художники очень охотно мне это давали. Все очень интересовались этим методом. И все замеры нам показывали наличие этих изотопов: цезия-137 и стронция-90. Это такие индикаторы. Потом перешли на исследование таких же образцов, «крошечек» с произведений старой живописи. Тут я тоже просила знакомых реставраторов собирать «крошечки» в пакетики. Наш метод показал, что эти образцы - чистые. Эти изотопы не обладают проникающей способностью. В застывший, полимеризованный красочный слой эта радиация не проникает. Такая была интересная работа! Она продолжалась долго. Потом мои западные коллеги рекомендовали мне обязательно патентовать этот метод. Я начала процесс патентования. Все зарабатываемые мною деньги уходили на этот процесс.

Кстати, этот радиоизотопный метод очень действенен в отношении именно русского авангарда, потому что в 20-е, 30-е, 40-е и 50-е годы русский авангард не подделывался. Отдельными штрихами это началось, наверное, в 60-е годы - может, на Западе, где прошли первые выставки Малевича, Ларионова, Гончаровой? Но это были такие точечные вкрапления, наивные подделки, которые легко и сразу распознаваемы. Вал подделок пришелся уже на 80-е и 90-е. А в эти годы уже все было заражено теми самыми техногенными изотопами. В каком-то смысле этот радиоизотопный тест для произведений русского авангарда – панацея. Если вещь – чистая, без изотопов, то она уже авторская, ведь невозможно себе представить, чтобы кто-нибудь подделывал Надежду Удальцову или Ольгу Розанову, Алексея Моргунова или Александра Родченко в 20-е или 30-е годы. Это лишено смысла. Это – исторический нонсенс. А вот с вещами того же Ильи Репина, Ивана Шишкина. Ивана Айвазовского, - я полагаю, что тут радиоизотопный тест был бы хорош для начала исследования, для того, чтобы сперва можно было убедиться, что вещь – не «новодел», а потом уже вести дальнейшие исследования: сравнение палитры, исследование в инфракрасной области спектра, в ультрафиолете. Все методики остаются, тест их не замещает. Если бы всё было поставлено на разумную основу, то при помощи этого теста можно было бы вычистить рынок от подделок. Но я боюсь, что этого как раз очень не хотят. Наверное, я была очень наивна, когда считала, что тот же аукционный дом будет в этом заинтересован. Нет. Это оказалось никому не нужно: ни здесь, ни там, за границей.

- А что можно предпринять для того, чтобы подделки прекратили появляться? Использовать ваш тест?

Борис Григорьев. "Автопортрет". 1915 год

Елена Баснер: Нет. Этот тест сейчас недействителен, даже в отношении этой пресловутой картины Бориса Григорьева, которая мне стоит столько крови и стольких лет жизни. В отношении картины «В ресторане» это невозможно потому, что это – смешанная техника, темпера, а она не возьмется. И подделывают как раз в огромной степени графику, темперу, акварели, все такие техники. А потом, как с этим бороться? Я не представляю. С одной стороны, Фонд наследия Шагала в Париже, по-моему, добился юридического права на уничтожение того, что они считают фальшивками. Я говорила с Мерет Мейер (внучкой Шагала), и она подтвердила, что они добились права уничтожать неподлинные картины Шагала. А я так похолодела и подумала: «А вдруг из десяти неподлинных картин будет уничтожена одна подлинная?». Эксперты ведь тоже ошибаются. У меня всегда было такое ощущение, что эксперт, конечно, может ошибиться. Но насколько эта ошибка поправима или непоправима? Я и над этим сейчас размышляю. Как можно с этим бороться? Отлавливать в каждом случае, доискиваться до …кого, собственно? До человека, который это сделал? Так это, по-моему, «ищи ветра в поле». Я не знаю. Я не очень понимаю, как вести эту борьбу. В свое время, когда эта методика у нас была уже разработана и прошла тестирование на достаточно большом количестве материала (было сделано порядка трехсот тестов и был очень высокий показатель результативности, приближенный к 100%), я обращалась к Михаилу Ефимовичу Швыдкому, предлагала ему этот метод, думала, что государство должно быть в этом заинтересовано. Он сказал «нет», сказал, что это может быть интересно только частному предпринимательству. Что дальше? Обращаться к частному бизнесу? Эти люди – не энтузиасты, как мы с Андреем Крусановым, которым всё интересно. Это люди бизнеса. Они просчитывают, что они будут с этого иметь, и понимают, что с этого они будут иметь, прежде всего, колоссальную головную боль и непонятно что еще в дальнейшем. По-моему, так. Это, знаете, все равно что бороться с мировым злом, «схватиться с морем бед».

- Елена, а что бы вы могли посоветовать экспертам-искусствоведам?

Я отказываюсь отныне продолжать свою профессиональную деятельность. Всё. Никогда больше не возьму в руки картину

Елена Баснер: Вы знаете, я все-таки скажу. Я отказываюсь отныне продолжать свою профессиональную деятельность. Я отказываюсь. Всё. Никогда больше в руки не возьму картину. Я найду, чем заниматься. Я, возможно, буду заниматься переводами профессиональной литературы. Ни за что, ни при каких обстоятельствах я к этому не вернусь. Я вспоминаю статью Михаила Пиотровского, которую он написал в феврале минувшего года. Я ее очень внимательно прочла. И мне очень многое стало ясно, поскольку он пишет о том, что существует область последовательного, обстоятельного, академического изучения произведения искусства, и результатом этого является научная атрибуция, то есть приведение этого произведения в определенный круг творчества определенного художника, установление и подтверждение авторства, котировки и т.д. То есть это – нормальная, спокойная научная работа. К этому кругу я принадлежала. Существует круг артрынка, и волею судьбы я была туда вброшена, хотя еще и не понимала этого. Я думала, что я еще занимаюсь тем, чем занималась, хотя уже стало понятно, что этот аукцион находится на грани совмещения этих двух кругов: академического и дилерского. И я старалась сохранять профессиональное чувство. Но все более и более я понимала, что каждодневное обращение в аукционы (когда я там бывала: и в Стокгольме, и в других городах) огромного количества людей смешивало мои представления. Может, я - человек внушаемый. Как трудно сохранить спокойное, выверенное отношение! Практически невозможно, потому что от тебя требуют: «Скорей, скорей, иначе клиент уйдет в следующую дверь, в другой аукционный дом! Елена, решайте скорее и, желательно, здесь!». «Но мне нужно хоть какое-нибудь время - посмотреть литературу, оригиналы! Я не могу сейчас, сходу…». «Нет! Нет! Решайте!». Я попала в другой круг, но получилось так, что я никак его не принимала своей прежней сущностью. И, надо сказать, я этот мир возненавидела еще до этой моей истории. У меня было такое ощущение, что он меня исторгает, он сам меня изгоняет. Этот «прокол» на Григорьеве, который я совершила, или еще какой-то… Как будто этот мир меня не терпит... Я, так или иначе, была бы исторгнута из этого мира. Я его ненавижу. И он мне отплатил с лихвой, той же монетой. У меня такое ощущение внутри. Я даже не буду искать каких-то конкретных причин или конкретных лиц, я не знаю и не буду гадать. Но ощущение того, что этот мир меня отверг, оттолкнул, - это ощущение есть. И тут я скажу: ну, и слава Богу! Я больше туда не хожу. Ни при каких обстоятельствах. Всё.

Следственный комитет Петербурга шокировал мир искусства. В обмане при продаже серьезного полотна заподозрена Елена Баснер - первый специалист на международном рынке живописи авангарда, дочь культового советского композитора, написавшего любимую песню Владимира Путина «С чего начинается Родина». 31 января в камеру помещена ключевая фигура из абсолютного круга городской культуры. «Фонтанка» узнала, как многолетнее дело сдвинул глава СК Александр Бастрыкин и что под боем оказалась репутация Русского музея.

www.bukowskis.com

С полудня 1 февраля телефоны большинства игроков на рынке антикварной живописи Петербурга, Москвы, Хельсинки, Амстердама, Лондона подверглись аномальному соединению внутри самих себя. Коллекционеры и посредники, владельцы салонов и организаторы выставок, эксперты и поддельщики созванивались, эмоционально обсуждая только одну новость. О многих широкая публика никогда не слышала, о некоторых знают на разных континентах. Новость .

По мнению Следственного комитета Петербурга, бывший эксперт Русского музея, сотрудник именитого аукционного дома в Финляндии Bukowskis, первый мировой эксперт по живописи русского авангарда участвовала в лукавой схеме продажи картины художника Григорьева серьезному петербургскому коллекционеру Андрею Васильеву.

С этого места необходимо вспомнить, что Елена Баснер не просто № 1, автор монографий и рецензий, специалист, которого приглашают читать лекции в Нью-Йорк, а в данную минуту в Амстердаме проходит выставка Харджиева, которой она давала оценку вступительной статьей в каталоге. Она не только дочь культового советского композитора Вениамина Баснера, чью мелодию «С чего начинается Родина», как известно, любит и лично исполняет Владимир Путин.

Баснер - своего рода наш петербургский символ, провозглашенный культурной столицей. Не Никита Михалков, конечно. Ведь у нас на севере и «труба пониже, и дым пожиже», а все же родилась Елена Баснер внутри самой настоящей культурной элиты. Там не только высокие потолки в просторной квартире с дубовыми буфетами. В гостях у ее отца засиживался Дмитрий Шостакович и другие, ставшие сегодня нашими «греческими богами».

С точки зрения классической, пусть и девальвированной в наше время интеллигенции, если Михалков, Розенбаум - ярые представители истеблишмента, то Елена Баснер стала неотъемлемой частью петербургского духа с его обязательным кодексом поведения. Таких всегда мало. Среди них историк Лев Лурье, арт-критик Александр Боровский и те, кого читатель вспомнит сам. Баснер - фигура, без которой и в «шахматы» сыграть нельзя, и создание мифа хромает. Вставлена в среду как в раму. Фактически она сама в себе несет клеймо качества.

Биография Баснер чрезвычайно правильная: из Академии художеств - в Русский музей. Ее конек - столпы авангарда Малевич и Гончарова. Вовлекается Баснер и в художественный рынок в качестве эксперта. Это очень типично, оправданно и не осуждаемо. Как советской портнихе шить на дому. Так становятся преуспевающими музейными работниками. Баснер всегда вызывает симпатию, весела и энергична.

Все же неправильно проводить аналогии, наподобие Баснер - «Пеле в футболе» или «Кумарин в организованных сообществах». Культура - не только мир больших денег, где честные и не очень занимаются продажами и выставками. Каждое государство имеет визуальную презентацию, и русская живопись - часть этого национального образа. Такой образ есть и в Анголе, но он стоит столько, сколько стоит Ангола. А наш мощнейший визуальный образ на полотнах мастеров, естественно, породил огромный рынок.

Но если в СССР авангард был на отшибе общественного сознания, а в 90-е его тащили за кордон и меняли на кроссовки, то сегодня живопись идет к нам оттуда и здесь же скупается за миллионы. Настоящей живописи мало, у новых героев денег много, а амбиций еще больше. Но если вокруг чего-то крутятся большие суммы, то коррупционная агрессия неминуема.

Посвященные знают, что и в Русском музее можно официально получить оценку живописи, и параллельно можно. Причем часто теми же экспертами. Только без знаковых печатей, а со штампом, к примеру, отдела кадров музея, который заверит, что такой искусствовед работает. Это как получить сумму серебром или ассигнациями. Но при всем уважении к праву умысел - внутреннее убеждение эксперта - мало кто мог опровергнуть.

Баснер давно покинула Русский музей. Она перешла в Дом Матюшина (музей петербургского авангарда), а потом настала формальная пенсия. Ее репутация позволила ей работать при серьезнейших домах, занимающихся бизнесом на искусстве.

В 2009 году началась банальная в этом мире история - петербургский коллекционер Андрей Васильев купил у классического посредника Шумакова работу непростого художника начала ХХ века Григорьева. Васильев брал ее с историей - из коллекции генерала Тимофеева - и за 250 тысяч долларов. Вскоре на выставке в Москве, куда он под телекамеры канала «Культура» отправил полотно, сообщили, что работа эта известна и вовсе это не Григорьев, а его недурная копия.

Пошли переговоры с посредником, он кивнул на Баснер. Баснер смущалась, но опровергала. Васильеву не дали выхода из ситуации, и он обратился в органы. Органы долго смотрели на незнакомую им конструкцию. Васильев трижды в суде выиграл редкие иски о незаконном бездействии, после чего следствие Петроградского УМВД все же возбудило дело по мошенничеству и передало материалы в ГСУ.

Самое грустное, еще выяснилось, что в Русском музее есть такая же картина Григорьева.

Когда вызвали Баснер, она пришла с адвокатом и кратко кивнула на гражданина Эстонии Аронсона. Мол, он нашел картину у себя в гараже во Всеволожском районе Ленобласти, показал Баснер, а эксперт ахнул и позже предложил Васильеву через посредника.

После чего детектив начал походить на фельетон. Проверка показала, что Аронсон четырежды судим, в Таллине торгует стеклотарой, а в Россию в это время не заезжал.

К тому же журналисты . Баснер давала возмущенные интервью, ее адвокат Лариса Малькова обвиняла в подделке самого Васильева, а дело тем временем приостановили.

В августе прошлого года в стенах Следственного комитета Ленобласти на Торжковской улице, куда прибыл глава ведомства Александр Бастрыкин, начался следующий этап. Он похож на современный российский сериал «Как торжествует справедливость». Васильев оказался на приеме. По левую руку от Бастрыкина сидел руководитель СК Петербурга Клаус, по правую - СК области Лоскутов. Бастрыкин выслушал и вместо ущерба всмотрелся в глубину истории. Коллега Клаус согласился взять дело в свое производство.

В деле накопились десятки экспертиз. Криминалистических, независимых, судебных. Заключительная гласит: «Представленная картина является безусловно профессиональной подделкой».

За скобками этого эпизода остаются размышления о месте подделки. Заметим, что подделки были всегда. Даже при жизни мастеров Средневековья. Но для этого нужен подлинник. Если в Русском музее - Григорьев настоящий, а подделка профессиональна, то, вероятно, ее могли бы исполнить и внутри храма (конечно, главный процесс происходит не рядом с подлинником, в современных реалиях необходима предельно качественная фотография).

А это уже совсем другая история. Если у вас есть эталонная база и господин исполнитель, то у вас джокер. Кстати, настоящие поддельщики - не художники, а реставраторы. Это как хирург и патологоанатом.

Если следствие не остановится перед непреодолимыми факторами в лице моральных авторитетов, на свет может выйти и этот принципиальнейший ответ.

Для интеллигенции задержание Баснер - шок. Остальному антикварному миру это может подломить сложившиеся правила. С непредсказуемыми последствиями. Как для владельцев, так и для музейщиков.

Ранее мы слышали реакцию директора Русского музея Владимира Гусева на заявление Васильева. Он говорил, что скандал на совести коллекционера. Заместитель директора Евгения Петрова грозила подать на Васильева в суд за клевету.

Пока же следователи дают оценку тому, что обнаружили на обысках в течение двух последних дней.

2 февраля Елене Баснер должны избрать меру пресечения. «Фонтанка» пыталась поговорить с Андреем Васильевым.

О Баснер мне стало известно из вашей же публикации. Я ничего не хочу сейчас комментировать, - ответил он. На вопрос, знает ли, где и когда будет суд по мере пресечения, Васильев сказал: - Не знаю, но, если бы меня спросили, я был бы категорически против ареста. Что бы ни было в прошлом, но этого я Лене не желаю.

Елена Баснер - автор красивого запатентованного метода определения подделок живописи. В его основе лежит гипотеза, что до начала эры ядерных испытаний на планете Земля, то есть до Хиросимы, на полотнах не было «изотопов», которые появились после 1945 года.

Теперь история петербургской субкультуры антиквариата также будет делиться на «до ареста Баснер» и после него.

Евгений Вышенков, "Фонтанка.ру"

В слоях петербургского общества, близких к художественному искусству и антиквариату, — чуть ли не землетрясение. Только и разговоров, что о судебном вердикте по . При ее посредничестве был продан дорогой фальшак. Но суд Елену Баснер оправдал, сочтя, что с ее стороны умысла нет, а речь идет о профессиональной ошибке при экспертизе.

Судебное решение закладывает важный прецедент и открывает дорогу широкому потоку фальшивого русского искусства.

Врач-психиатр и коллекционер Андрей Васильев живет в поселке Комарово под Петербургом. Сейчас он особенно замкнут. Не хочет даже бродить по берегу залива. Слишком тяжело дались ему история фальшивой картины, которую он приобрел, и судебная тяжба, где главным фигурантом была искусствовед Елена Баснер. Когда он подавал в суд, то не собирался отмстить или даже вернуть деньги.

Дочь советского композитора до 2003 года трудилась в Русском музее, а затем была экспертом в шведском аукционном доме Bukowskis. Специализация Елены Вениаминовны — как раз авангард: Малевич, Гончарова и другие великие.

Баснер была известна лишь в профессиональных кругах до 1 февраля 2014 года, когда ее задержали в связи с делом о продаже поддельной картины. Тогда эта новость была шокирующей. Все сообщество искусствоведов, музейщиков, реставраторов пристально следило за судебными разбирательствами. Многие возмущены. Арестовать, как какого-то наперсточника, человека, который служит искусству! Да как это возможно?!

Зал Дзержинского районного суда Петербурга во время заседаний переполнен. И вот суд признает Баснер невиновной. И опять это — невероятная новость для всех.

Никто не может критиковать решение суда, но, возможно, суд не смог предъявить неопровержимые доказательства. Мошенничество было. Кто изготовил фальшивую картину и по чьему заказу, кто получил деньги от продажи — 250 тысяч долларов — и куда они делись, не выяснено. Преступление было, но никто за него не ответил.

"Оправдательный приговор Баснер огорчил наше сообщество. Она не одна такая. Кто-то подал в суд, чтобы раскрутить этот узел, а государство говорит: все в порядке, живите, как жили. Обидно", — сказала владелица галереи Наталия Курникова.

Ни для кого не секрет, что количество поддельных картин в мире увеличивается. Их продают, покупают, дарят. Антиквариатом торгуют — это очень прибыльно, третье место после наркотиков и оружия. Поддельные работы появляются на аукционах, в галереях и даже музеях.

Люди, купившие фальшивку, предпочитают молчать. Торговля антиквариатом — таинственный мир, где не приветствуется обращение в полицию. В России всего четыре раза в суд обращались люди, которые приобрели фальшивые картины в результате мошенничества. И Васильев — один из них. Важным для Васильева, да и для следствия стал тот факт, что выяснилось, где находится эталон картины, подлинник, с которого выполнена фальшивка.

Васильев купил гуашь Бориса Григорьева в 2009 году. Но через некоторое время выяснилось: это — подделка. Такое заключение еще до продажи вынесли в центре Грабаря в Москве. В ходе следствия стали выясняться все новые подробности. Оригинал картины Григорьева находится в Русском музее. Он не выставлялся, не публиковался. И именно Баснер принимала эту работу из коллекции Окунева в 1984-м в собрание музея. Однако сама Баснер уверяла, что забыла об этом.

Алиби для Баснер обеспечил гражданин Эстонии Михаил Аронсон, ранее судимый, маргинальный. В деле фигурируют три нероссиянина — граждане Эстонии и Швеции. Следователи хотели присовокупить к делу и истории шведского аукциона Bukowskis. Там с подачи Баснер продавались картины, которые еще до этого были признаны фальшивками. Но преступления, совершенные не в России, наши полицейские рассматривать не могут.

Подделки делают выдающиеся мастера, хорошо выученные, опытные, с твердой рукой, знанием истории искусств, технологически грамотные. Определить подделку с помощью даже той техники, что имеется в центрах экспертизы, непросто. Делают перешивочки — берут среднюю картинку неизвестного живописца и рисуют на ней несколько деталей и подпись известного художника. Работают на старых холстах, избегают пигментов и красок, появившихся в середине ХХ века. Приемов много. Подстаривают вещь. Особенно сложно установить фальшивку в случае с графикой.

И искусствовед, как и любой другой человек, может ошибиться. Только на Западе, если эксперт ошибается два раза в год, его лишают лицензии. А в России эксперт за свои слова и письменные экспертизы не отвечает. Экспертов не лицензируют. Если на Западе эксперты частные, то у нас это сплошь сотрудники музеев.

Только Третьяковка извинилась за ошибки и закрыла у себя отдел экспертиз. Все остальные музеи оставили. Понятно, что сотрудников это кормит. Владимир Рощин в свое время издавал каталоги фальшивок. Они прогремели. Вскрылось немало преступлений. Но теперь они не выходят.
Елена Баснер ошибалась в экспертизах не раз, как и другие искусствоведы, — это же человеческий фактор. В суде Баснер говорила, что она никогда не была арт-дилером.

Суд над Баснер стал историческим, потому что подтвердил: за неправильные экспертизы и даже посредничество при продаже фальшивых работ искусствовед ответственности не несет, если в его действиях не было умысла. А кто же скажет, что умысел был? А если учесть, что в стране ликвидирована Росохранкультура... Убрали из структур полиции специальные антикварные отделы. Скоро поток фальшивок увеличится в разы. И, что очень обидно, это будет поток фальшивого русского искусства.

«В парижском кафе»

10 июля 2009 года известному питерскому коллекционеру Андрею Васильеву позвонил его знакомый Леонид Шумаков и предложил ему картину знаменитого русского импрессиониста Бориса Григорьева «В ресторане» (вариант: «В парижском кафе»). Картина, по словам Шумакова, была из коллекции генерала Тимофеева, к которому она, в свою очередь, попала из коллекции русского собирателя авангарда начала XX века, издателя, купца, банкира и библиографа Александра Бурцева, расстрелянного в 1938 году, а к Бурцеву - непосредственно от автора.

Андрей Васильев, врач-психиатр по образованию, начал собирать российский авангард еще в 1970-х. Диссидентом он, собственно, не был, но друзей-диссидентов имел, отказался давать показания на процессе Мейлаха и получил четыре года лагерей. В лагере он написал (никого не заложив) открытое письмо с признанием вины, и поскольку уже был Горбачев, вышел. Коллекция Васильева весьма литературо- и историкоцентрична. «Пейзажи и баталии меня не интересуют, - говорит Андрей Васильев, - а Бурцев - мой герой».

В тот же день Шумаков переслал Васильеву фото картины и другое фото - ее же, из дореволюционного издания В.Л. Бурцева «Мой журнал для немногих». На фотографиях были незначительные отличия, но это было обычное дело, учитывая качество дореволюционной ретуши.

Вещь Васильеву понравилась, он ее купил за 250 тысяч долларов.

Экспертизы он не делал. «Я сам себе эксперт», - говорит Васильев.

Вас, может быть, это удивит, но в узком и закрытом мире профессиональных коллекционеров главное в картине - это ее провенанс, то есть происхождение.

В данном случае оно было безупречно, как у английской королевы: Васильев хорошо знал покойного Тимофеева, знал, что тот и в самом деле купил многие вещи из собрания Бурцева. Те, кто задумал аферу, прекрасно знали не только всю подноготную весьма закрытого мира коллекционеров, но и личные вкусы Васильева.

В марте 2010 года картина поехала в Москву на выставку русских художников, работавших в Париже. Это тоже обычная история: купив картину, коллекционер начинает ее выводить в свет. Тут-то Васильеву и позвонила сотрудник Центра Грабаря, Юлия Рыбакова, и сказала, что эта вещь у них была, и они ее признали подделкой.

«Это невозможно! Я ее купил в Питере прямо из дома! Это домашняя вещь!» - «Извините, там химанализ». Краски в картине были использованы такие, каких не было в начале века.

Андрей Васильев поехал к Шумакову и спросил, откуда к нему попала картина. «От Елены Баснер». Елена Баснер - известнейший искусствовед, эксперт аукционного дома Bukowskis, и Васильев с Баснер знакомы тридцать лет. Последние несколько лет они по очень весомой причине не общались. «О боже мой! Но вы же сказали, что это домашняя вещь!»

Андрей Васильев поехал к Баснер с тем же вопросом: откуда вещь? Елена Баснер отказалась отвечать на вопрос о происхождении вещи, но при этом прибавила, что вещь настоящая и она в ней уверена. «Поймите, вы не оставляете мне шанса, я буду вынужден обратиться в полицию». - «Обращайтесь».

После того как Васильев обратился в полицию, в «антикварный» отдел во главе с полковником Кирилловым, Елену Баснер вызвали на допрос, на который она пришла вместе с влиятельным адвокатом (бывшим следователем) Ларисой Мальковой. На допросе она сказала, что картину ей привез житель Таллина Михаил Аронсон .

В полиции дело посчитали исчерпанным (в неформальном порядке Васильеву объяснили, «вы никогда не выйдете за пределы района»), но Васильев уже впал в расследовательский зуд.

Он поехал в Таллин и выяснил, что Михаил Аронсон - отпетый уголовник. Он сидел за разбой, кражу и наркотики, а в четвертый раз дело о его соучастии в заказном убийстве развалилось.

Трижды судимый Михаил Аронсон охотно подтвердил слова Баснер и написал собственноручное заявление в Выборгский районный суд, что картина досталась ему от бабушки Геси Абрамовны, проживавшей в Петербурге, и что да, он передал ее для продажи эксперту Баснер (телефон которой он нашел, по его дальнейшим объяснениям, на сайте аукционного дома Bukowskis).

Это было неправдой, потому что к этому времени Васильев разыскал оригинал, с которого писали фальшивку. Он хранился в Русском музее, и попал туда отнюдь не из коллекции генерала Тимофеева, а из завещанной музею коллекции профессора Окунева. Картина никогда не выставлялась, но в 1980-е описывалась в каталоге. Редактором каталога была Елена Баснер.

Понятное дело, что никаким уголовником Аронсоном в этой афере и не пахло. А пахло организованной группой лиц, имеющей доступ в закрытые фонды Русского музея (иначе как получить доступ к ни разу не выставлявшейся картине?!), прекрасно осведомленной о ситуации на закрытом рынке искусства и уверенной в своей безнаказанности, влиятельности и возможности замять следствие. И эта группа не просто связана с криминалом, а связана с ним так плотно, что может убедить уголовника Аронсона дать заведомо ложные показания и быть уверенной, что Аронсон ее не сдаст, даже если ему придется сидеть.

В сущности, единственной ошибкой этой группы было то, что они продали фальшак не лоху и не менеджеру из госкорпорации, а известному коллекционеру, и вдобавок, когда все вскрылось, отказались возвращать деньги. Видимо, привыкли к безнаказанности. Это была ошибка: Андрей Васильев оказался упорным человеком. Побившись впустую четыре года (следствие блокировали и там, и там), он напросился этим летом на прием к Бастрыкину, приехавшему в Питер. И дело завертелось.

На мой вопрос, почему г-жа Баснер не назвала Андрею Васильеву имя владельца картины сразу, ее адвокат Лариса Малькова ответила: «А почему она должна была это делать?» На мой вопрос, почему первоначально провенансом картины называлась коллекция Тимофеева, Лариса Малькова объяснила, что в свое время г-жа Баснер видела коллекцию Тимофеева, и в ней среди прочих - эту картину Григорьева.

«Впоследствии, когда она навестила Киру Борисовну, - сказала Лариса Малькова, - оформлявшую работы в Русский музей, она этой картины не увидела, и в ответ на ее вопрос та сказала, что есть еще наследники. Поэтому когда Аронсон пришел к ней и, не называя имени, сказал, что это из очень хорошей ленинградской коллекции и что эта картина осталась как часть наследства родственников, она по ассоциации подумала, что это та же самая картина».

На мой вопрос, не кажется ли ей, что вся эта история выдумана от начала до конца и Аронсон просто не был в это время в Питере, адвокат Малькова возмутилась: «Откуда у вас такие сведения?»

Когда я спустя несколько дней перезвонила адвокату Мальковой, чтобы уточнить, имела она в виду коллекцию Тимофеева или все-таки Окунева (Кирой Борисовной звали как раз дочь Окунева), г-жа Малькова бросила трубку. «Вы настолько необъективный человек, что я не хочу с вами разговаривать», - сказала она.

В любом случае дела это не меняет: трудно понять, как г-жа Баснер могла счесть принадлежащей кому-то вещь, которая в это время лежала в Русском музее и описывалась там самой Еленой Баснер.

Елена Баснер

31 января Елену Баснер арестовали. (Андрей Васильев уверяет, что с того момента, когда делом занялись следователи Бастрыкина, он не знал, что происходит, и никакого СИЗО для Баснер не хотел.) Арест этот вызвал ужасное возмущение либеральной общественности, в целом сводившееся к тому, что дочка композитора, написавшего «С чего начинается Родина», в принципе не может быть преступницей. «Это оскорбление всей интеллигенции», - заявил глава Эрмитажа Михаил Пиотровский, а петиция в защиту г-жи Баснер собрала больше тысячи подписей.

Довод о том, что титулованный эксперт и дочь композитора не может быть причастна к афере по определению - конечно, убийственно логичен, но, к сожалению, тут есть неприятное обстоятельство, которое, собственно, и делает дело Елены Баснер (которую тем временем перевели под домашний арест) знаковым и важным.

Российский рынок искусства переполнен подделками. «На рынке 7% - подлинники, остальное - подделки», - считает владелец галереи «Триумф» Емельян Захаров, пошедший в крестный поход против фальшивок, гробящих его бизнес. Совладелец Альфа-Банка Петр Авен, который считается в узких кругах не только коллекционером, но и экспертом номер один, считает, что подделок меньше - 20–30%.

Но у Авена есть особенность - ему перестали носить фальшак, потому что он его забирает и отдает в полицию. Поэтому русские к нему с фальшаком не пристают, а из-за границы он как минимум два раза в год получает предложения. «История всегда одна и та же, - говорит Петр Авен. - Мне присылают, я говорю, что это подделка. Они возмущаются. Я предлагаю сделать экспертизу в Лондоне, в Третьяковке. Тогда они исчезают».

Я держу в руках «Каталог подделок произведений живописи», издаваемый формально - Росохранкультурой, а на деле - Владимиром Рощиным, уникальным энтузиастом, бывшим спортсменом и бизнесменом, увлекшимся этим неблагодарным занятием после того, как в начале 90-х в Берлине ему заплатили долг старинными русскими иконами, украденными в Ярославле. Вместо того чтобы продать иконы дальше, Рощин повез их в МУР, и его приняли за ненормального, когда он позвонил по сотовому и сказал, что у него в машине иконы на миллионы долларов, и перезвоните, пожалуйста, потому что деньги на телефоне кончаются.

В каталоге - пять частей, и в них 960 (!) картин на сотню миллионов долларов, причем подделанных только одним способом.

На западноевропейском аукционе, не из самых знаменитых, покупают картину европейского художника конца XIX - начала XX века: к примеру, на аукционе Брюна Расмуссена в Дании в июне 2004 года покупают картину Эдварда Петерсена за 17 тыс. евро, ретушируют (например, с картины Петерсена была стерта женщина в европейской одежде) и продают как русского художника, в данном случае - как работу Иосифа Крачковского.

«В 17-м году все российское искусство было национализировано и попало в музейные фонды, - говорит Емельян Захаров. - Соответственно, когда через 70 лет началась частная собственность, то насыщенность русского рынка национальным искусством оказалась ниже, чем в любой другой стране, а цены - выше».

Понятно, что рынок подделок не может работать без коррумпированных экспертов. Надо быть очень высоким профессионалом, чтобы знать, что купленного на аукционе Neumeister фон Лангенманте можно выдать за Кустодиева, а купленного на Bukowskis Скиргелло - за Репина. И конечно, нужны еще люди, чтобы стереть лишнее, добавить недостающее, пририсовать подпись.

Каталоги Рощина (еще он издает каталоги украденных картин, «краданины», и украденных орденов) пользуются огромным спросом. «Знаете, куда их сразу везут? В администрацию президента, в Думу и Совет Федерации, в «Газпром», в ЛУКойл», - смеется Рощин. Их можно видеть на его сайте stolenart.ru.

Много раз Рощину звонили и умоляли его изъять из каталога ту или иную картину, требовали, грозили. Ведь картины часто дарят на день рождения, картинами дают взятки. И люди, которые давали взятку, честно заплатили свой миллион в салоне - они-то думали, что картина подлинная.

Каталоги Рощина произвели переворот в жизни многих людей. Один дилер, к примеру, разорился. У него была дача, машина, жена, дом на Рублевке - сейчас не осталось ничего. Он был вынужден продать все, когда покупатели его картин потребовали вернуть деньги, в качестве залога похитив жену.

В другом случае один крупный коллекционер, по происхождению - чеченец, просмотрел каталог Рощина и никого воровать не стал. Он просто позвал шофера, тот погрузил картины в машину и вывалил их на пороге дома дилера. Деньги прислали сразу.

Организаторы афер действуют с размахом: они могут потратить несколько десятков тысяч евро, чтобы с размахом издать роскошный каталог художника, в который «засунута» фальшивка. Разумеется, такие каталоги тоже составляют эксперты. Сливки художественного общества. Безупречные интеллигенты.

«За двадцать лет я купил две поддельные картины, - говорит Петр Авен, - через аукцион, и они висят у меня как памятник собственной глупости. После чего я ни одной картины без провенанса не покупаю. У меня есть масса историй, когда меня пытались обмануть. Например, приносили Сарьяна с бумагой, что эта картина из дома Сарьяна. Я проверяю: все правильно, эта картина из дома Сарьяна, но это была работа одного из его учеников».

До публичного скандала дело доходило редко, но в тех немногих случаях, когда он становился публичным, иногда упоминается имя Елены Баснер. Один из моих собеседников, московский коллекционер, имя которого я не называю по его просьбе (хотя дело это широко известно в узких кругах), купил в конце 2007 года на аукционе Bukowskis за 40 тысяч евро картину известного символиста Николая Сапунова. «Была отметка, что Елена Баснер подтверждает эту работу», - рассказывает коллекционер. Картину привезли в Россию, сделали экспертизу, сначала у «Артконсалтинга», потом в ГосНИИРе - картина оказалась ненастоящая.

«Мы послали все эти документы Bukowskis, - говорит мой собеседник, - они в ответ прислали к нам экспертом Баснер. Она посмотрела и сказала, что картина не вызывает у нее сомнений». Более того, г-жа Баснер сделала «свою» химию, и эта ее экспертиза, показала, что все нормально!

Экспертиза, привезенная из Питера Еленой Баснер, была раскритикована в ГосНИИРе в пух и прах, но за обменом письмами с Bukowskis прошло два года, и деньги возвратить было невозможно. «Они специально затягивали срок», - продолжает мой собеседник. На вопрос о провенансе картины Bukowskis отказался отвечать, сказал, что это коммерческая тайна. Уголовное дело тоже не имело перспективы. «У Елены Баснер плохая репутация», - отмечает Петр Авен.

Спустя два года после этой истории мой другой собеседник - Виктор Шпенглер - тоже купил поддельную картину с экспертизой Елены Баснер. Это была картина Мартироса Сарьяна «Вид на гору Арарат», и он заплатил за нее 120 тыс. долларов. По словам дилера, картина принадлежала армянской семье, купившей ее непосредственно у Сарьяна. Когда московские эксперты признали картину подделкой, дилер, вопреки договоренностям, отказалась возвращать деньги. Виктор Шпенглер обратился в суд, но проиграл по поистине фантастическому обстоятельству, много говорящему о степени безнаказанности поддельщиков, а именно - суд признал картину подлинной. «Почему-то суд не принял во внимание ни экспертизу Третьяковки, ни экспертизу Центра Грабаря. Он принял во внимание только экспертизу Русского музея. А согласно Русскому музею, эта вещь подлинная», - говорит Виктор Шпенглер.

Впрочем, он не предъявляет никаких претензий к Елене Баснер и винит только дилера, не выполнившего договоренности. «Мне неприятно, что на искусствоведа заведено уголовное дело, - говорит он. - Каждый имеет право на ошибки. Меня обижает, когда говорят, что в России сейчас сплошные подделки». Виктор Шпенглер сам в ближайшее время открывает центр экспертиз.

Владимир Рощин находит такую позицию странной. «Да, - говорит он, - эксперты ошибаются, но почему некоторые эксперты ошибаются так часто? На Западе, если эксперт два раза за год ошибся, его исключают из экспертной лиги, а у нас?» В конце концов, все 960 картин, опубликованных в рощинском «каталоге подделок», получили заключения экспертов, и не менее высокопрофессиональные эксперты (если это были не одни и те же люди) были нужны, чтобы с самого начала отобрать их на аукционе.

А ведь эти 960 картин, напомню, - это только узкая часть рынка подделок. Это только западноевропейские художники рубежа веков, выданные за русских современников. Ни поддельный Григорьев, ни поддельный Сарьян, ни поддельный Сапунов в это число не входят. Представляете, что висит на самом деле на стенах менеджеров «Роснефти» или «Газпрома»?

На российском рынке - рынке понтов - ходят огромные шальные и непрозрачные деньги, а какие понты круче искусства? Есть спрос - появилось и предложение. Рынок фальшивых картин приобрел не меньший размах, чем рынок фальшивых диссертаций. Сложно ожидать, что в стране, где продается и подделывается все, искусство избегнет общей участи. Увы, коррупция на рынке искусства вполне интегрирована в другие виды коррупции: уверенность аферистов в собственной безнаказанности, суды, признающие фальшивые картины подлинными, и возможность организовать фальшивую химическую экспертизу, не говоря уже о серийных ошибках «именитых экспертов», говорят сами за себя.

В итоге рынок понтов «встал». Люди не рискуют дарить взятку, которая потом окажется фальшивкой. Рассказывают, что когда этим летом в Москву прибыли люди покупать подарки на день рождения президента Казахстана Назарбаева, то они специально имели инструкции не покупать картин. Раньше Назарбаеву картины дарили весьма часто, и, говорят, часть их, увы, оказалась из рощинского каталога.

В большинстве случаев покупатели понтов не обращаются в полицию. Они предпочитают улаживать отношения неформальным способом. Случай Васильева является уникальным потому, что он позволяет сдвинуть дело с мертвой точки.

Если следствие проявит настоящую настойчивость, то оно сможет добраться не только до периферии афер, но и до главных организаторов. Ведь понятно, что хотя количество подделок очень велико, количество групп, которые могут этим заниматься, достаточно ограничено. Вряд ли это всего одна группа людей, но вряд ли их также больше трех-четырех: этот вид мошенничества требует слишком специфических навыков, глубокой образованности и хорошей интегрированности в суперзакрытый мир коллекционеров и дилеров.

Андрей Васильев

Газета обратилась за комментариями к участникам скандального дела

Андрей Васильев: «Мне кажется, Баснер кого-то выгораживает»

В контексте уголовного дела есть две даты, которые имеют, по-моему, особенное значение: в 2007 году Елена Баснер заказала в отделе редкой книги РНБ экземпляр «Моего журнала для немногих» Бурцева за 1914 год и сделала фото этой работы, которая в журнале называлась «В ресторане». А в феврале 2009 года некий человек принес в Центр имени Грабаря ту самую работу, которую мне потом продали, и оставил ее там на экспертизу. Экспертизу делали почти четыре месяца, это оказалась подделка, но человек, забиравший картину 18 июня, отказался взять официальное заключение. А уже 6 июля Елена Баснер фотографирует эту работу у себя в квартире, 10 июля мне звонит Шумаков, говорит, что у него есть неизвестная до сих пор работа Бориса Григорьева, и пересылает фотографии - фото из журнала за 1914 год и фото, сделанное четыре дня назад. Шумаков уверяет, что картина из старого петербургского собрания, что там есть еще несколько работ Григорьева, и если я не соглашусь, ее увезут в Москву

Почему вы не заказали экспертизу неизвестной вам работы?

В моей коллекции много работ, и я никогда не проводил экспертизу. У этой работы был безупречный провенанс (происхождение. - Прим. ред.), на мой взгляд, картина происходила напрямую из коллекции Бурцева через Николая Тимофеева, которого я знал лично. Вы думаете, что на аукционах Кристи и Сотбис все работы сопровождают экспертизы? Там есть самое важное - провенанс и джентльменское соглашение. Я могу привести вам массу примеров фальшивок, снабженных официальными экспертизами.

Вы не знали, что в Русском музее хранится такая же работа?

Не знал, потому что музей никогда до того ее не выставлял. Во время следствия Елена Баснер тоже заявляла, что не знала о существовании такой работы в Русском музее, хотя она принимала и описывала коллекцию Окунева, из которой работа поступила в музей в начале 80-х годов. Не знала Тамара Галеева, искусствовед из Екатеринбурга, работавшая над большой монографией по Борису Григорьеву, - это тоже стало известно из показаний в ходе следствия.

Почему вы молчали до 2011 года?

После возвращения с московской выставки я несколько раз разговаривал с Шумаковым, он меня уверял, что работа подлинная, а эксперты не правы. Только когда пришли документы от Грабаря, он признался, что получил работу от Баснер. Я был страшно возмущен: мы с ним договаривались, что я никогда не возьму работу от дилера или музейного искусствоведа. И попросил вернуть деньги, Шумаков передал - деньги возвращать не будут, а мне советуют сделать экспертизу в Русском музее.

Почему у вас возникли сомнения относительно Русского музея?

Когда я увидел двойника моей работы в каталоге выставки Григорьева, то начал спрашивать у сотрудников музея, что они думают о моей вещи? Все сказали - выдающаяся работа, все в порядке! А когда картина была на экспертизе, они начали говорить другое: да, вещь старая, десятых годов, но это не Григорьев. Потом я получил черновик экспертизы, где была фраза: «При внешнем сходстве пигментов с эталонными работами Григорьева использованы другие по составу пигменты, не противоречащие десятым годам XX века». Это не имеет никакого отношения к науке! Позвонил в музей и рассказал об экспертизе Центра Грабаря, и этот фрагмент исчез из окончательного текста официальной экспертизы. Перед тем как написать заявление в полицию, пришел к Баснер: Лена, у меня нет другого выхода. Она уверяла, что у меня - подлинник, подделка - в Русском. Я ответил: если вы хотите, чтобы ситуация оставалась в рамках человеческой истории, скажите, кто хозяин картины, дальше буду разбираться сам.

Я же был уверен, что это не ее картина! Но Лена отказалась. Я написал заявление в полицию, началось следствие. В ходе расследования Баснер назвала имя владельца - Михаил Аронсон, гражданин Эстонии. Аронсон приезжал в Петербург, написал в полиции заявление, что картина его, что досталась от бабушек-дедушек. Я потом пытался найти его в Таллине: хотел услышать от него историю картины. Не нашел, но меня познакомили с полицейскими, которые сталкивались с ним. Они сказали только, что Аронсон несколько раз сидел в тюрьме. Большей информацией о нем не располагаю. В конце сентября 2011 года я получил из прокуратуры отказ от возбуждения уголовного дела, и начались мои мытарства.

Почему так долго тянулось следствие?

В частном разговоре следователи открыто мне говорили: ваше дело или никогда не будет возбуждено, или не выйдет из района, потому что у Баснер очень влиятельный адвокат. Действительно, адвокат Лариса Малькова была много лет начальником следствия Центрального района Петербурга.

Говорят, что у вас хорошие связи с Бастрыкиным?

Чего мне только не приписывают! Просто летом 2013 года я прочитал в интернете, что Бастрыкин проводит в Петербурге прием граждан. Пришел, Бастрыкин посоветовал написать заявление о передаче дела из МВД в ГСУ СК. Несколько раз общался со следователями, последний раз - в декабре 2013 года. И только 31 января 2014-го узнал, что Елена Баснер арестована.

Есть подозрение, что вся эта история раскручена следователями при вашем непосредственном участии, чтобы «искусствоведы в погонах» получили право контролировать музеи, экспертизу…

По-моему, государственная машина, даже на самом высоком уровне, редко работает стратегически, только в тактическом режиме, решая конкретные задачи. То, что эта история может обрасти какими-то политическими коннотациями, я не исключаю. Важно другое: Елена Баснер НЕ выступала как эксперт и ее НЕ судят за ошибочную экспертизу. Ей предъявляют обвинения в посредничестве в этой мошеннической цепочке.

Мне ее безумно жалко - она разрушает свое имя, репутацию, и я не могу понять, зачем. Возможно, она кого-то выгораживает? Мне кажется, что реальный виновник находится в непосредственном окружении Баснер.

Лариса Малькова, адвокат Елены Баснер:

Васильев и Шумаков - не новички на арт-рынке. Поэтому мне сложно представить себе, что господин Васильев выложил Шумакову 250 тысяч долларов просто за картинку, которая ему понравилась. Мы думаем, что он показывал работу искусствоведам, Шумаков, как мы предполагаем, обращался к специалистам, и все они пришли к выводу, что картина подлинная. Михаил Аронсон, владелец картины, обратился к Баснер, потому что она - официальный эксперт аукционного дома Bukowskis по русскому искусству, на сайте есть ее телефон. Он позвонил, приехал в Петербург, они встретились, картина ей очень понравилась. Вместе с ней ее смотрела сотрудник Русского музея Юлия Солонович, и ей работа тоже понравилась. Если говорить о перспективах дела, мне они представляются на данный момент туманными.

Евгения Петрова, зам директора Русского музея:

С Еленой Баснер мы расстались в 2003 году, она ушла по собственному желанию: у нас были расхождения по поводу творческой свободы научных сотрудников Русского музея, больше я ничего комментировать не буду. Но в комментариях прессы к аресту Елены Баснер сразу же появилось множество неточностей и фантазий: во-первых, она никогда не была экспертом Русского музея, у нас даже должности такой нет. И что значит «эксперт мирового уровня»? У нас достаточно специалистов, чья квалификация не ниже, чем у Елены Вениаминовны, научной работой занимаются многие сотрудники разных отделов. Во-вторых, совершенно не понятно, с какой стороны ко всей истории прицеплен Русский музей и почему. Думаю, потому, что без Русского музея было бы не так интересно об этом рассказывать. Домыслы, что копию якобы создали в Русском музее, несостоятельны: Григорьев написала эту работу в 1913 году, Окунев купил ее в антикварном магазине в 1946 году - за это время ее могли скопировать сколько угодно раз. Между 1946-м и 1983-м, когда она была передана в Русский музей, ее тоже могли скопировать - частные владельцы и тогда выдавали свои работы на выставки, каталоги делались далеко не всегда, ничего не фиксировалось. Экспертизу своей работы музей провел тогда же, когда Васильев сдал к нам свою работу. Вокруг этой истории взбито много грязной пены: нужно разбираться с ее участниками, а не обсуждать Русский музей.

Ирина Карасик, доктор искусствоведения:

С Еленой Баснер мы дружим больше 30 лет, 25 из них вместе работали в Русском музее, часто занимались одними и теми же проектами. Она высококлассный специалист, пользуется бесспорным авторитетом в научной среде, что лишний раз подтвердило количество и качество писем в ее защиту. […] Все действия, о которых говорит Васильев, совершались без документов, мнение о подлинности картины было устным. Покупателям никто рук не выкручивал. Никакой экспертизы перед покупкой не проводилось. В чем криминал? Здесь могла быть только ошибка.

Михаил Каменский, генеральный директор аукционного Дома «Sotheby’s Россия и СНГ»:

Эта ситуация - экстраординарная для нашей художественной жизни: у нас практически не возбуждаются судебные дела по фактам продажи фальсификаций произведений искусства. Эта история - следствие процессов, уходящих корнями в 60-е годы, когда вырос интерес к русскому авангарду, к собирательству русских икон: русский авангард и русская икона оказались теми условными художественными валютами, которые конвертировались в мире. Был поток контрабанды, очень скоро возникло большое число мастеров фальсификаций. В конце 1990-х - начале 2000-х годов наш внутренний рынок по своей емкости, аппетитам и страстям быстро превзошел потребности зарубежного рынка - и поток подделок еще вырос.

Среди экспертов, работающих в сегменте рынка авангардного искусства, немало людей достойных, знающих и порядочных, но они оказались марионетками в руках тех, кто им приносил подделки в течение многих десятилетий. Елена Баснер - человек, знающий вещи, предметы, фонды. Но когда эксперт выступает одновременно и автором заключения, и посредником, получающим прибыль, могут возникнуть вопросы морального и криминального характера. Кстати, гонорар эксперта всегда существенно меньше, чем доля от участия в сделке.

Нам, работающим в Доме «Сотбис», сплошь и рядом приходится сталкиваться с предметами, вызывающими вопросы. Обычно мы сразу отказываемся от таких вещей. Бывает, что просим доказательств. Если сомнений в провенансе нет, как правило, экспертизу не спрашивают. Но если после покупки возникают серьезные подозрения, мы проводим экспертизы, если сомнения подтверждаются, возвращаем деньги. […]

«МК» стало известно, что к искусствоведу есть претензии не только по полотну «В ресторане»

В Петербурге развивается громкий криминальный скандал: известный искусствовед Елена Баснер обвиняется в мошенничестве в особо крупном размере. Причина — полотно, которое коллекционер Андрей Васильев купил как работу авангардиста Бориса Григорьева «В ресторане», на поверку оказавшееся фальшивкой. Когда Васильев обнаружил, что его обманули на $250 тысяч (столько стоила «пустышка»), решил разобраться во что бы то ни стало. Следы привели к Баснер. Однако, как выяснил «МК», не один Васильев держит зуб на именитого эксперта. Есть другие собиратели, которые по милости дочери известного композитора стали обладателями подделок.

Картина «В ресторане» лишь в деталях отличается от оригинала из Русского музея.

Вариант из небытия

Прежде чем перейти к другим «эпизодам», связанным с фальсификацией произведений искусства и именем бывшего сотрудника Русского музея, искусствоведа Елены Баснер, расставим все точки над «i» в деле Васильева.

С чего все началось? В 2009 году гендиректор издательства «Золотой век» Леонид Шумаков предложил врачу Андрею Васильеву купить картину Бориса Григорьева. Цены на авангардиста зашкаливают: как раз в 2009-м на Sotheby"s ушла акварель «Лики России» (из одноименного цикла)почти за миллион долларов, живопись котируется и того дороже. А холст «В ресторане» вроде бы и происходил из «хорошего дома» (генерала Николая Тимофеева), и «засветился» в 1914 году на страницах издания «Мой журнал для немногих», который выпускал купец 1-й гильдии, библиофил и собиратель Александр Евгеньевич Бурцев. И Васильев решился купить «картину с биографией» без экспертного заключения. Через год она отправилась на выставку в Москву, где ее увидела сотрудница Центра Грабаря Юлия Рыбакова. Эксперт, как выяснилось, еще раньше сталкивалась с ней и признала подделкой: экспертиза показала, что краски, использованные для создания полотна, появились уже после смерти Григорьева. Позже Васильев получил еще одно подтверждение тому, что ему всучили фальшивку, уже в Русском музее. Васильев кинулся к Шумакову, тот объяснил, что получил работу от Елены Баснер. Сама искусствовед, впрочем, не отрицала, что имела дело с такой картиной. Вот что она сказала «МК» в августе позапрошлого года (№26 020 от 21.08.2012): «Три года назад мне приносили работу, в подлинности которой я была абсолютно уверена. Но я даже не давала письменного заключения!».

А в апреле 2011 года в Русском музее открылась выставка Бориса Григорьева. Отлично помню тот вернисаж: море публики, лучшие, хрестоматийные работы Григорьева (далекие по красоте и мощи от приобретения Васильева) и дорогой увесистый каталог. В нем и обнаружился брат-близнец той самой картины, которую купил коллекционер. «Парижское кафе» (1913), картон, акварель, темпера, белила. 53,3х70,3. В собрании ГРМ» — узнаем из подписи. И вот что важно: «В ресторане» указывается как вариант опубликованной в издании работы. Здесь единственный раз упоминается предмет, происхождением которого сейчас так озаботился Следственный комитет Петербурга.

Звучит версия, что «Парижское кафе» поступило в Русский музей в 1980-х вместе с другими произведениями из коллекции Бориса Окунева. Профессор баллистики завещал свое собрание ГРМ, и его дочь исполнила последнюю волю отца. Он и правда мог купить работу в каком-нибудь комиссионном магазине, куда вещь действительно могла попасть из собрания Александра Бурцева. Издатель сыграл немаловажную роль в судьбе художника. Когда еще никому не известный Григорьев учился в Академии художеств, Бурцев стал привлекать его к оформлению фольклорных и этнографических сборников. Опыты в журнале Бурцева отозвались в самых известных циклах Григорьева: «Расея» (1918) и «Лики России» (1923-1924). Считается, что именно в «бурцевский период» (1910-1912) зарождается григорьевский гротеск, который и отличает его гениальную манеру письма. У Бурцева, очевидно, хранилась не одна работа Григорьева. Но потом все его капиталы и имущество были национализированы во время революции.

Однако кто видел полотно «Парижское кафе», кроме сотрудников Русского музея? Коллекцию Окунева принимала на хранение в ГРМ Баснер, и каталог по нему тоже она составляла. «Парижское кафе» на недавний вернисаж в Русском музее не попало и никогда прежде не выставлялось. Что касается каталога 2011 года, то там нет подписи Елены Баснер. В авторах издания бывшие коллеги искусствоведа — Ирина Вакар, Владимир Круглов, научный руководитель — Евгения Петрова. К последней фамилии еще вернемся.

После обнаружения клона своей покупки в каталоге Русского музея Андрей Васильев обратился в полицию — до этого надеялся, что работа все же настоящая. Заявление подал в июне 2011 года, но хода делу не дали. Подал иск на Шумакова, с которым, кстати, знаком 30 лет, но он не был удовлетворен за истечением срока давности. Написал в Министерство культуры: обещали устроить проверку Русского музея, но «не нашли серьезных оснований, чтобы направлять комиссию». И вот дошел до главы Следственного комитета РФ Александра Бастрыкина. Упорный врач оказался — видно, немало нервов, сил и средств вложил.

Елену Баснер арестовали на следующий день после возвращения из Хельсинки — 31 января. Она провела пять дней в СИЗО, сейчас находится под домашним арестом. Все электронные носители (компьютер, фотоаппарат, флешки) изъяты. Параллельно прошли обыски у других антикваров, которые могут иметь отношение к делу. Но следствие сейчас, должно быть, разрабатывает другого фигуранта дела — эстонца Михаила Аронсона. По словам Андрея Васильева, Баснер в разговоре с ним сказала, что именно он владелец картины, а она лишь посредник. Коллекционер же выяснил, что тот — неоднократно судимый уголовник. Баснер же заявила (через адвоката Ларису Малькову), что Аронсон принес картину в аукционный дом Bukowskis, где она работает, так картина и оказалась у нее.

Куда тянутся ниточки этого преступления? Сколько фигур задействовано в темной истории? Могла ли, как утверждает Васильев, «чья-то незримая рука» тормозить процесс так сильно, что делу мог дать ход только Бастрыкин?

Но презумпцию невиновности еще никто не отменял: а что если Баснер действительно ошиблась, приняв работу, которую ей показали, за чистую монету? Как-никак, из ее уст мы пока никаких признаний не слышали. Вот и ее коллега Ирина Шалина утверждает, что Баснер «живет совсем небогато, как все». Могла ли Елена Баснер сама стать марионеткой в чьей-то хитрой игре? В защиту искусствоведа собрано около 2000 подписей — среди поддержавших весь художественный Петербург, и не только. Кого они защищают?

Радиоактивный эксперт

Есть такая негласная гильдия под названием «уважаемые люди». Елена Баснер вошла в нее очень давно. Дочь культового советского композитора Вениамина Баснера, автора мелодий «С чего начинается Родина» и «На безымянной высоте», росла в лоне искусства и посвятила ему себя. Специальностью выбрала авангард, объясняла так: привлекла его таинственность, запретность. Закончила Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры и в 1978 году устроилась в Русский музей. Со временем стала старшим научным сотрудником отдела живописи второй половины XIX — XX века. Именно Баснер передатировала многие работы Казимира Малевича и курировала первую международную выставку, посвященную творчеству художника (1988-1991 годы, Москва-Ленинград-Амстердам-Вашингтон-Лос-Анджелес-Нью-Йорк). Вдруг в 2003 году уволилась по собственному желанию и ушла на «вольные хлеба» — экспертом в шведский аукционный дом Bukowskis, потом, с 2006-го, ведущим научным сотрудником в Музей петербургского авангарда (Дом Матюшина).

Положительная экспертиза Баснер на работу Сапунова, оказавшуюся фальшивкой.

А через пару лет Елена Вениаминовна сделала сенсационное заявление: она нашла способ безошибочного анализа живописных произведений ХХ века. В 2008 году, за год до начала истории со злосчастной подделкой Григорьева, запатентовала ноу-хау. Секрет решения главной проблемы экспертизы, по мнению Баснер, кроется... в радиации. Способ предполагает измерение уровней изотопов цезия-137 и стронция-90. Если таковых много, значит, картина написана после 1945 года. Точка отсчета не случайна: впервые ядерный взрыв прогремел в Нью-Мексико в июле 45-го. Со времен Хиросимы и Нагасаки в мире было проведено более двух тысяч ядерных испытаний, так что выброшенные ими радиоактивные элементы теперь повсюду. В животных, деревьях, растениях, почве. И в красках, которые делаются из органических материалов, тоже. Логика такова: если картина довоенная — радиоактивных изотопов в красках нет.

Несколько экспертиз подтвердило, что этот эскиз не имеет отношения к Сапунову. Вот одна из них.

Какой бы фантастической на первый взгляд не казалась идея, она имеет право на существование. Да, радиоактивные изотопы рассеяны по земле — где-то их содержание больше, где-то меньше, но они есть везде. Причем не только те, что появились на планете в результате ядерных взрывов, но и те, которые существуют в природе безо всякого человеческого вмешательства. Кстати, изучение последних с помощью радиоуглеродного анализа помогло ученым в 1990-х годах исследовать Туринскую плащаницу и доказать, что она создана не ранее ХIII века. И то результаты пересматривались несколько раз, не один год подряд. Но одно дело — радиоуглеродный анализ, он апробирован (хоть и дает сбои), другое — способ Елены Баснер. Обладает ли она прибором, который способен проводить подобные анализы? Каков процент погрешности? Все эти вопросы остаются повисшими в воздухе — ни сотрудники реставрационных мастерских, ни специалисты по радиации не смогли подтвердить «МК», что такой аппарат существует и способен давать точные результаты. Правда, и ни одной экспертизы, проведенной посредством такого анализа, не удалось обнаружить.

На этом месте стоит пояснить, из-за чего так встрепенулось искусствоведческое сообщество. Больше того — испугалось. Дело в том, что к работе экспертного сообщества давно накопилось много вопросов. Российский рынок переполнен подделками: называются разные показатели «загрязненности» — от 40 до 90%! А судопроизводства по случаям махинаций с произведениями искусства — никакого. Дело Преображенских если только вспомнить. Да, владельцев галереи, торговавших подделками, осудили, но, говорят, только после того, как они умудрились всучить фальшак в коллекцию Владимира Путина.

— Я пять лет занимался каталогами подделок, и у меня осталось более 1000 неопубликованных случаев. Антикварный рынок заполнен ими! — уверен издатель Владимир Рощин, чьи совместные с Росохранкультурой издания привели к обличению экспертов Третьяковской галереи. Искусствоведы признали больше 100 ошибочных заключений за собой. После скандала ГТГ перестала выдавать экспертизы частным клиентам.

— Раньше эксперты боялись быть замеченными в скандалах такого рода. Каталоги подделок развязали руки экспертам, они говорят: человеческий фактор, бывает, ошибся, — продолжает Рощин. — Сегодня эксперты — это каста неприкосновенных. Это единственная профессия, где ты можешь брать колоссальные деньги за свою работу. Конечно, не стоит клеймить всех. Но в случае ошибки эксперты не несут никакой ответственности. Пока арт-аферы не прекратятся, рынок не станет цивилизованным. Задержание Баснер — революция! Может быть, после этого эксперты станут бояться одурачивать. После этой истории пострадавшие встанут в очередь с исками против экспертов.

Сколько коллекционеров держат зуб на экспертов Третьяковки? Кто проверял отсутствие мотивов для этих ошибок? Коллекционеры сплошь молчат — знают, что правду сыскать ох как сложно. Большинство и не пытается. С другой стороны, эксперт — всего лишь человек. А кто не ошибается?

— Мы тоже люди! — вступается за коллег искусствовед, сотрудник Русского музея Ирина Шалина. — Знание предмета и провенанс — это важно, но есть то, что лежит за пределами понимания, на уровне интуиции. Экспертиза — не математика. Никто никогда не изобретет способ однозначной идентификации, всегда найдется два человека, один из которых будет «за», другой «против».

Ошибки или аферы?

Баснер чаще бывала «за».

Так, картину армянского художника Мартироса Сарьяна «Вид на гору Арарат» она определила как подлинник. Баснер выставила работу на аукцион Bukowskis, где Елена сейчас работает, за $50-70 тысяч. Однако пейзаж никто не купил. Позже московский коллекционер Виктор Шпенглер приобрел работу за 120 тысяч долларов. В отличие от Васильева — с письменным заключением за подписью замдиректора ГРМ Евгении Петровой (которая как раз значится в руководителях каталога Григорьева) и Елены Баснер. А через некоторое время коллекционер провел несколько дополнительных экспертиз: в Научно-реставрационном центре имени Грабаря и Научно-исследовательской независимой экспертизе имени Третьякова. Оказалось, полотно поддельное. Летом 2012 года дело возбудили, но потом закрыли.

Об этом «эпизоде» писали некоторые СМИ. О следующем — никто и никогда. Сразу оговорюсь: коллекционер, который в 2007 году купил эту подделку через Bukowskis за 40 тысяч евро, пока не готов открыть свое имя. Однако — через Владимира Рощина — в «МК» попали материалы, подтверждающие еще одну ошибку петербургского искусствоведа. Она касается работы, которая приписывалась театральному художнику Николаю Сапунову — живописцу, ученику Коровина и Серова, сценографу, утонувшему в 1912 году. Баснер посчитала, что «эскиз выполнен в характерной для художника стилистике, с соблюдением основных композиционных принципов...». Сомнений у искусствоведа вещь не вызвала, она вынесла вердикт: «Обладает высоким художественным достоинством и неоспоримой коллекционной ценностью». Однако через некоторое время наш аноним отправился в другие экспертные институции и везде получил противоположный ответ. Эксперты ГосНИИР, лаборатории технической экспертизы «Арт Колсалтинг», Института геологии и геохронологии РАН пришли к одному выводу не сговариваясь. Причем исследовали не на глаз, а делали «химию» и рентген. И установили, что работа не могла быть сделана раньше второй половины ХХ века. «По мотивам работы С.Ю.Судейкина «Сад Арлекина» из собрания Саратовского государственного художественного музея», — уточняет самая авторитетная из этих организаций — ГосНИИР. Согласитесь, все это выглядит подозрительно. Кажется, что авторитет Елены Баснер рассыпается как карточный домик. Но вопрос здесь даже не в ней и не в ее обвинителе.

Дело в системе. Она по своей природе фальшива. По идее, каждый акт купли-продажи, будь это покупка жвачки или Рубенса, должен фиксироваться документально. Но кто в антикварном мире сегодня оформляет чеки и контракты? У Васильева его нет, как и у тысяч других коллекционеров тоже. Все на словах. Антикварный рынок давно находится на полулегальном положении. По инерции движется с советских времен. А в СССР можно было, конечно, купить произведение искусства в комиссионном магазине, но редко когда стоящее. Самые актуальные авторы — те же авангардисты — были под запретом, значит, присутствовали на черном рынке, как и иконы и все остальное. Прошло больше 30 лет — но из тени рынок не вышел. Проблема в том, что нет отдельного ведомства, которое контролировало бы эту среду. Росохранкультуру распустили, а в Минкультуры вопросом занимаются три с половиной человека. Правоохранительные органы толком не знают, как действовать: практики в расследовании подобных дел почти нет. А сейчас вот дело Баснер. Действительно, революция.